Читать интересную книгу Каменные скрижали - Войцех Жукровский

За рассказом кассир не забывал продавать билеты.

— Она бросилась в огонь, хотела заживо сгореть, вот именно, в наше время такая страсть — большая редкость. Кусалась, лягалась, но люди вытащили. Была бы кинокамера, можно было бы заработать. Вот именно, сааб, сати, по всему миру нарасхват пошло бы в киножурналы.

Кулаки чесались дать по сытому лицу, обрамленному масляно поблескивающей черной бородой.

— Где она? В больнице?

— В больнице? А кто заплатит? Привели в себя, успокоилась. Она у какой-то женщины в Старом Дели если саабу угодно, я наведу справки. Контролер ее знает… Сааб из газеты? Или из посольства?

— Кришан у нас работал шофером, — ответил Иштван. — Мне он был симпатичен.

— Нам Тоже. Одну минуту.

Кассир захлопнул окошечко и с трудом выбрался из тесной будки. Тряся жирными ягодицами, зарысил ко входу. И только теперь Иштван увидел, что Михай стоит, отвернувшись, а по его щекам катятся слезы, каплями собираясь на подбородке.

— Тебе его жалко, я понимаю, — привлек Иштван ребенка, утешая, стал гладить по голове. — Мы ее обязательно найдем, ей надо помочь…

— Это она его забрала, — шмыгнул носом мальчуган, — я ее тоже видел.

— Кто забрал? — Иштван, недоумевая, остановил пальцы в русых мальчишечьих волосах улыбался Иштван, глядя, как малыш стреляет прищуренными от наслаждения глазенками и склоняется над серебряной вазочкой, затуманившейся от холода.

— Ты здесь, ой, как хорошо, — издалека воскликнула Маргит, стремительно направляясь к их столику. — Я опоздала, зато у меня хорошая новость для тебя, Иштван. Ты, наверное, даже обрадуешься… — у нее на лице было выражение, с каким девчушка рассказывает, что случайно нашла в саду местечко, где несутся куры, или высмотрела по весне первые еще пахнущие стужей подснежники и теперь торжественно несет их маме и папе. — Налей мне кофе. Нет, в твою, — она пододвинула чашку, из которой пил Иштван, к подвешенной на штативе стеклянной колбе. Так, с помощью инвентаря алхимика, в «Волге» обращали внимание посетителей на то, как крепок и ароматен напиток.

— Закажи Михаю еще порцию, пусть и он порадуется с нами.

— Да скажи ты, наконец, что случилось? — восторженно и преданно глянул на нее Иштван.

— Поручиться не могу, — отхлебнула Маргит кофе из чашки, — но дня через два все окончательно выяснится. Профессор рекомендовал меня вести курс в университете. Я эпидемиолог и буду учить молодых врачей, как бороться с трахомой.

— В Дели?

— На месяц, а может, даже дольше, — торжествовала Маргит. — А ты хоть бы обрадовался… Вы что, как в воду опущенные?

— Я очень рад, — тихо сказал Иштван. — Замечательная новость.

Придвинувшись, он рассказал ей о смерти водителя. Отчего такая спешка, он не объяснил, об истории во время поездки посла умолчал, но Маргит слушала внимательно, мгновенно поняла, что надо ехать, и встала из-за стола.

— Спасибо тебе, — благодарно сказал Иштван, кладя деньги на мрамор столика.

— Вот и попались, — раздался теплый альт. — Никого вокруг не видят… Зову-зову, киваю вам, а вы, как зачарованные. Ах, Иштван, Иштван, ты неисправим, ты уже мою подругу соблазняешь.

Свободно закрепленное сари скрывало состояние Грейс, но в ее движениях чувствовалось грузность яблони, чьи ветви гнутся под тяжестью плодов.

— Что ж ты раньше не подошла? Хитрюга, подсматриваешь за нами, а мы совершенно случайно встретились, — расцеловала Маргит подругу.

— Ничего себе «случайно». Видела я, как он тебя высматривал, — надулась Грейс — Сядьте, посидите. Маргит, ты от меня бегаешь, видно совесть у тебя нечиста.

Спугнутые, они поспешили распрощаться с Грейс. Маргит, бросив Иштвану многозначительный взгляд, объявила, что ей срочно надо к профессору Сальминену в клинику, а потом на самолет и в Агру, но, как только выдастся случай, она непременно заедет к Грейс. И поцеловала в щеку внезапно помрачневшую индийку. Так много было откровенной радости в движениях Маргит, обданной солнечным светом, когда Тереи поспешно откинул перёд ней тяжелый занавес у входа, что Грейс гневно закусила губу. Ее словно остригли, изуродовали, оскорбили. Она побледнела. Продолжая сидеть за опустевшим столиком, она опустила взгляд на оставленную посуду и вдруг увидела на чашечке из-под кофе розовый след губной помады. «Пили из одной чашки», — кольнуло ее, это было очевидное доказательство, значит, ей не привиделось. Сердце лихорадочно забилось. Грейс подняла ладонь и положила на зреющее лоно, гневное возбуждение матери передавалось ребенку.

«Остин» медленно протискивался сквозь густую толпу пешеходов, беспечно завладевших серединой улицы. Гудок, ничьих шагов не ускорял, люди, наоборот, приостанавливались, удивленно оглядываясь на автомобиль и лишь в последнюю секунду, в своих развевающихся дхоти похожие на спугнутых птиц, отбегали в сторону.

Иштван уверенно вел машину. После голубого полумрака кафе солнце больно кололо зрачки. Очков Иштван не любил и редко ими пользовался. Как-то Юдит преподнесла ему темные очки, но во время одного из визитов в индийское министерство культуры он их где-то позабыл, да так они и пропали. Кому-то повезло.

— Лучше не рассказывай Грейс про нас, — попросил он Маргит. — Чем меньше народу знает, тем лучше.

— Кто мог подумать, что она в этом состоянии все еще крутится по кофейням. Ей ведь уже скоро…

— Да. Я уверен был, что она уехала из Дели в имение раджи под Бенарес.

За крепостными Аджмерскими воротами «остин» оказался в гуще рикш и ручных тележек уличных торговцев. Над толчеей плыл жаркий чесночный аромат. Крестьяне несли на головах плоские плетеные корзины, набитые с верхом желтоватыми клочьями верблюжьей шерсти. Иштвана оттеснили к стене, приходилось буквально как плугом разрезать неохотно расступающуюся толпу. Их окружили оживленные лица, их оценивали беспокойные черные глаза, им предлагали услуги, навязывались в проводники и охранники в лабиринте тесных улочек. На пискучих колесиках подкатил прокаженный, беспалые ладони подсовывали скорлупу кокосового ореха, ужасная болезнь уже съела ему губы и язык. Никто не обращал внимания на его скорбное трубное мычание. Важней было, что приехали европейцы, европейцы платят за услуги, значит, есть надежда заработать, не особенна утруждаясь.

— Госпожа, госпожа, я покажу, где шелковые шали, вышивка серебром и золотом, — бормотал тощий юноша с черными, как смоль, глазами и искусно завитой прической. — Не угодно ли, ювелирные изделия, драгоценные камни, рубины, изумруды…

— Нынче не надо…

— Не угодно ли, храм бога обезьян, — врезалось в толчею усатое лицо, и было оно точь-в-точь лицом лазутчика разбойной шайки из «Тысячи и одной ночи», вот только масляные глаза глядели слишком кротко и голос звучал жидковато.

— Нам туда, — указал Иштван на огромные щербатые буквы, унизанные красными лампочками: «КОРСО». Над буквами к стенам и к подоконникам никогда не закрывающихся окон проволокой были прикручены огромные ярко раскрашенные картонные фигуры: танцовщица, сквозь муслиновые шаровары, перехваченные у лодыжек бубенцами, соблазнительно просвечивали полные бедра и монументальные ягодицы; рядом двое мужчин пронзали друг друга кинжалами так, что вниз капали полуметровые капли крови.

Иштван и Маргит, держа за руки Михая, перешли через улицу и протиснулись меж корзин с фруктами, продавцы которых дремали под общий гомон, сквозь сон заученно нахваливая свой товар.

— Третий дом, видимо, здесь, — Иштван потянул Маргит в раскисший от мыльной воды проход, ноги вязли в кучах золы и фруктовой кожуры, огрызков, рваных сумок из пальмового листа. Со стороны двора к стене каменного дома лепились мастерские, крытые ржавой жестью, здесь валялись хромые коляски велорикш со снятыми колесами, доносился стук молота, кто-то насвистывал, кто-то кого-то окликал, и, явно призывая мать, упрямо плакал младенец. В клетке, неутомимо перепархивая с прутика на прутик, покрикивали и удивленно щебетали скворцы.

Первый встречный, к которому они обратились, — полуголый маляр, перепачканный масляной краской так, словно вытирал кисть о впалую смуглую грудь, не понимал по-английски, но откуда-то вынырнула тройка детей, и девчушка с пышными пунцовыми бантами в косичках, проникнувшись важностью своей миссии, на прекрасном английском языке объяснила, что вдова акробата-мотоциклиста живет в комнате за швейной мастерской. И они направились на мерный шум и щелканье ножниц, швецы, поджав ноги, сидели прямо на земле, вертя рукоятки швейных машин, их спины согнула спешка, работа, за которую платят поштучно, и поэтому они лишь на миг приподнимали головы, чтобы окинуть вошедших остановившимся взглядом.

— Вот здесь, — девчушка, сделав книксен, откинула лоскутную занавеску, от движения воздуха по полу побежали проворные, как мыши, комочки из обрывков ниток и обрезков ткани.