Читать интересную книгу Хвала и слава Том 1 - Ярослав Ивашкевич

— Может, еще в Одессе? — спросил Януш.

— Представь себе, даже в Одессе. Правда, там я думала о православном монастыре, который, возможно, поэтичнее католического…

— «Стоны, звоны, перезвоны…» — начал декламировать Януш стихотворение Городецкого.

— Как ты все помнишь! — произнесла с оттенком недовольства Ариадна.

— Ты даже не представляешь, как я все помню, — вдруг серьезно сказал Януш, но тут же вернулся к прежней теме: — Значит, ты полагаешь, что монастырь чем-то поэтичен?

— Патер Бремон, — сказал Виктор, — считает, что поэзия и религия едины. Знаешь ли ты…

— Патер Бремон ошибается, — перебил его Януш, — монастырь не поэтичен, во всяком случае, не так, как вы это себе представляете. Мой дядюшка был монахом-базилианцем.

— Базилианец — это другое дело, — бросил Виктор.

— Много ты понимаешь! — воскликнула Ариадна.

Все встали из-за стола. Лакей распахнул массивную дверь в гостиную. Там их ждал сюрприз: под резным распятием, на диване персикового цвета, сидела мать Виктора, старая Гданская, и в хитроумной серебряной кофеварке варила кофе.

Гданская, некогда известная красавица, ныне была маленькая, худенькая, увядшая особа с испуганным взглядом, крашеными волосами и манерами четырнадцатилетней девочки. Несмотря на все это, Януш даже как-то обрадовался ей — он всегда питал слабость к пожилым дамам, матерям своих друзей.

Поздоровавшись, Гданская обратилась к Виктору.

— Мой дорогой, заходил этот Сандро. — Она показала на портрет полуобнаженного юноши, висевший рядом с распятием. — Хотел повидаться с тобой. Но я сказала, что у тебя гости. Придет позднее. На редкость милый юноша, — добавила Гданская, обращаясь к Ариадне. — Несмотря на разницу в возрасте, они с Виктором дружны, как братья. Правда, Виктор? — Она широко раскрыла глаза, как птица, проглатывающая муху, — Сандро помогает ему в студии.

Виктор молча смотрел в окно.

— Вы постоянно живете в Париже? — спросил Януш.

Но Гданская вдруг подпрыгнула на диване и закричала:

— Ах, ах, кипит, кипит! Убежит кофе!

— Надо завернуть! — воскликнул Виктор.

Януш молча повернул ручку кофеварки и погасил пламя горелки, задвинув серебряный кружок.

— А я вот никак не могу на это решиться, — сказала Гданская, вздыхая. — Как только закипит, я сразу же пугаюсь, и кому-нибудь приходится меня спасать.

Януш улыбнулся.

— Значит, вы не можете самой себе готовить кофе.

— Вот именно. Это обычно кончается катастрофой.

Она налила всем кофе; пили, сидя у низенького столика. Ариадна хмуро уставилась в пространство, не произнося ни слова.

— Вы спросили, давно ли я живу в Париже? — вспомнила Гданская. — Нет, я живу в Лодзи, но каждый год приезжаю сюда к Виктору на пять-шесть месяцев. В Лодзи у меня второй сын, внучата, семья. У моего старшего сына фабрика… Впрочем, у нас есть дом и в Варшаве.

— Вы живете в Варшаве?

— Немного здесь, немного там. Для детей полезнее в Варшаве. Викторека я вырастила в Варшаве, он был такой болезненный.

Януш с некоторым недоверием оглядел мускулистую, стройную фигуру Виктора, его прямую и мощную шею, ассирийскую голову — точеный профиль Виктора вырисовывался на фоне красноватого витража.

— В Лодзи постоянно свирепствуют эпидемии детских болезней, — продолжала Гданская, беспомощно разводя маленькими ручками, на которых густой россыпью сверкали бриллианты. — Дети там мрут как мухи… Я не могла держать Викторека в таком городе…

— Ну, и благодаря тебе я отвык от Лодзи, — сказал Виктор. — Не могу уже там жить. Вы знаете, — обратился он к Янушу, — в Лодзи любая картина покрывается за три месяца слоем черной сажи в палец толщиной, и отмыть ее уже невозможно.

— А тем более легкие! — воскликнул Януш и, вдруг поперхнувшись, закашлялся.

Пани Юлия Гданская вскочила с дивана.

— У вас кашель, граф? Сейчас я вам дам великолепное средство от кашля. Примите два порошка, и кашля как не бывало. Это порошки доктора Ландсберга… Какой доктор! Вы знаете его, граф? Вот это доктор!

Гданская торопливо выдвинула маленький ящичек секретера в стиле Ренессанс, вытащила из него коробку, наполненную пакетиками с аптекарскими снадобьями, и принялась быстро перебирать их.

— Может, у вас слабое сердце? — спросила она Януша. — У меня есть чудодейственные порошки доктора Ландау. Это тоже светило! Только по другой части…

— Но мама, — произнес с легким раздражением Виктор, — Януш совершенно здоров…

— В самом деле, я только поперхнулся, — пытался защищаться Януш.

Но все было напрасно. Мышинскому пришлось немедленно принять один порошок от кашля — Гданская позвонила, велела лакею (называя его «мой Валентин») подать стакан воды, а затем все-таки сунула Янушу в карман маленькую коробочку с порошками.

— Вы будете благодарить меня, — заверила она, — вот увидите. Только принимайте.

Ариадна не проронила ни слова. Она встала и, взглянув на часы, сказала, что должна встретиться по срочному делу с самой Ланвен. Пора уже обсудить моды осеннего сезона.

Виктор тоже поднялся.

— Знаешь что, — сказал он, — тебе не хватает такой добродетели, как любовь к ближнему, — charitee.

Ариадна подняла на него удивленный и полный недоумения взгляд.

— А тебе? — спросила она.

— Я никогда не скучаю, — возразил Виктор.

— Потому что упиваешься самим собой, — сказала Ариадна и обратилась к Янушу: — Я позвоню тебе послезавтра утром. Мне бы все-таки хотелось поговорить с тобой.

Януш слабо улыбнулся.

— Как хочешь, — прошептал он, — но стоит ли?

Виктор посмотрел на них с легким удивлением, словно только теперь заметил, что этих людей что-то связывает. Но тут же спохватился и поцеловал Ариадне руку.

— Au revoir, madame[55], — сказала она пани Юлии.

— Au revoir, comtesse[56], — ответила старуха Гданская и с преувеличенной сердечностью пожала ей руку.

Виктор проводил Ариадну до передней и вернулся на прежнее место под распятие.

— Вы слыхали, граф, — обратилась Гданская к Янушу, — что эта сумасшедшая хочет уйти в монастырь?

— Мама, — сказал Виктор, — что ты говоришь?

— Я понимаю всякие причуды, — сказала мама Гданская, — но в монастырь! Ну и ну!

— Действительно, — заметил Януш. — А вы не знаете, как это пришло ей в голову?

Виктор зевнул.

— Не думайте, что у нее легкая жизнь. Parmi cette facticité…[57]

— А вам не кажется, что это тоже «factice»?

— Ах, она просто сумасшедшая, — пожала плечами Гданская. — Вот уж не хотела бы я, чтобы мой Виктор на ней женился. Хоть она якобы и графиня.

— Она почти такая же графиня, — сказал Януш, — как и я. Ее отец был полицмейстером в Одессе!

— Tant pis[58], — проворчала Гданская, — а она хочет здесь делать la pluie et le beau chour…[59]

— Le beau temps, — поправил Виктор.

— Как этот Неволин сбежал от нее, — прошипела Гданская, — так она сразу в монастырь. На меньшее не способна — только в монастырь… Графиня…

— Да, кстати, — отозвался Януш, вдруг сообразив, что он проглядел самое главное в жизни Ариадны, — что случилось с Неволиным?

— Женился на молоденькой русской, — сказал Виктор, — теперь поет в хоре русской чайной в предместье Сент-Оноре.

— Ах, вот оно что, — протянул Януш. А сам подумал: «Господи, какой я идиот».

И Януш попрощался с Гданскими. Пани Юлия попросила, чтобы он сопровождал ее на какой-то благотворительный концерт, но Януш отговорился недостатком времени.

— Жаль, — сказала она, — но, я надеюсь, мы встретимся на концерте Падеревского? Правда?

— Да, я там буду. Моя сестра достала билеты через посольство.

— А мы еще два месяца назад получили билеты, — сказала Гданская. — Этот Сандро, приятель Виктора, такой предусмотрительный!

Януш очутился на улице, залитой теплым, даже слишком прекрасным солнечным светом.

«Господи, какой я глупец, — сказал он самому себе, — ведь я о ней ничего не знаю. У нее была своя жизнь все эти долгие годы, а я веду себя так, словно ничего не изменилось! Как я мог даже думать о ней!»

Но он думал о ней весь этот день и весь следующий, вплоть до ее телефонного звонка.

VII

Концерт Падеревского состоялся в просторном зале театра, который принадлежал Гане Вольской. Сбор от этого концерта был предназначен на благотворительные цели, и супруга польского посла приложила большие старания к тому, чтобы заполучить помещение бесплатно, но это ей не удалось. Американская миллионерша, вернее, ее импресарио, запросил обычную цену — весьма солидную. Несмотря на дорогие билеты, зрительный зал был переполнен. Ожидалось присутствие президента Речи Посполитой{93} с супругой и королевы Елизаветы Бельгийской. Концерт назначили на три часа. Был погожий апрельский день, и каштаны на Кур ля Рен с зажженными свечами соцветий стояли так же выпрямившись, как мощные фигуры национальных гвардейцев, застывшие на лестнице театра в сверкающих нагрудниках и киверах с конскими хвостами. Президент прибыл минута в минуту. Посол с супругой встретили его внизу, в вестибюле, и повели наверх. Посол вел супругу президента. Президент со старомодной галантностью подал руку супруге посла, украшенной разлохмаченными черными перьями. Она обернулась назад и громко, так что слышали все окружающие, сказала префекту полиции: