946
Но сталинская индульгенция была ограниченной, особенно, когда буйства Красной Армии наносили ущерб ценной экономической инфраструктуре в Германии, оборудованию, которое Советы собирались изъять, как часть репарационных платежей. Одним из путей, которые выбрал Сталин, чтобы остановить возмездие, была публикация в "Правде" от 14 апреля 1945 года статьи, критикующей советского писателя Илью Эренбурга, ставшего знаменитым в ходе войны своей мощной антинемецкой жёсткой пропагандой, наиболее часто выступавшего в газете Красной Армии "Красная Звезда".
947
Под заголовком "Товарищ Эренбург упрощает", начальник советской пропаганды Георгий Александров писал, что является ошибочным взгляд на всех немцев, как на единое целое; необходимо отличать Гитлера и нацистов от немецкого народа. Советский народ, указал Александров, не враждебен немцам, и говорить иначе означает играть на руку нацистской пропаганде, которая пытается расколоть советско-западный альянс. Эренбург не раскаялся и написал частным образом Александрову:
948
"Читая вашу статью, любой придёт к выводу, что я говорил о полном уничтожении немецкого народа. (Стр. 265) Тогда как, естественно, я никогда такого не говорил: это немецкая пропаганда приписывает мне подобное. Я не мог написать такого, поэтому я должен разъяснить это недоразумение тем или иным способом… Это мой принцип, как писателя и интернационалиста, которому расистская теория отвратительна…".
949
В настоящее время общественное и политическое воздействие изнасилований, в которых обвиняют Красную Армию, не преувеличивается. В 1945 году Красная Армия вызывала едва ли не всеобщий восторг в мире союзников, как спасительница Европы от нацистского варварства. Она вела войну против жестокого врага, но большинство людей вовсе не критиковало, а было благодарно ей за это.
950
Общественное внимание привлекли не обвинения нацистских пропагандистов в массовых изнасилованиях, которые они выдвигали ещё до вступления Красной Армии в Германию, а кадры кинохроники, показывавшие лагеря смерти и уцелевших истощённых людей, "освобождённых" Советами, прошедшими через Польшу в начале 1945 года. Первым нацистским лагерем смерти, захваченным (не "освобождённым" – автором применён термин "набег") в июле 1944 года Красной Армией, был Майданек. В конце января 1945 года Красная Армия захватила Аушвиц, и затем лагеря Бельзен, Челмно, Собибор и Треблинку – несомненно самый чёрный список ужасов за всю историю человеческого существования.
951
Без сомнения это было время великого триумфа для Сталина, но не удовлетворения. Когда Гарриман поздравил его с захватом Берлина, он напомнил послу, что "царь Александр брал Париж".
952
7 мая немцы окончательно сдались, хотя Жуков подписал акт о капитуляции Берлина только на следующий день. Следовательно день Победы был отпразднован в Советском Союзе на день позже, чем в Британии и США. Александр Верс описывает эту сцену в Москве 1945 года:
"9 мая стало незабываемым днём в Москве. Стихийная радость двух или трёх миллионов человек, которые столпились на Красной площади в тот вечер, была неподдельной и глубокой, какой я никогда не видел до сих пор в Москве.
953
Они танцевали и пели на улицах; обнимали и целовали всех солдат и офицеров… Они были так счастливы, что могли даже не выпивать; и под пристальным, но сдержанным взглядом милиции молодые люди даже мочились у стен гостинницы "Москва", затопив широкий тротуар. Ничего подобного этому до сих пор не случалось в Москве. Для этого Москва отбросила всю сдержанность напрочь. Показанный фейерверк был наиболее грандиозным из тех, что я видывал".
954
В своём заявлении о Великой Победе Сталин подчеркнул, что поражение Гитлера означает свободу и мир между народами, указав, что целью немцев было расчленить Советский Союз, отделив (Стр.266)Кавказ, Украину, Белоруссию, балтийские страны и другие территории. Сталинское отношение к этому намерению немцев по отношению к СССР, как многонациональному государству, возможно контрастировало с его следующим публичным заявлением, в котором он особенно высоко оценил вклад русского народа в победу.
955
На приёме в Кремле 24 мая 1945 года, специально для военных, Сталин поднял бокал за здравие советского народа, но "прежде всего за здравие русского народа, не только потому, что это – народ лидер, но и потому, что он имеет общность чувств и выносливость. Наше правительство сделало много ошибок, мы были в отчаянном положении в 1941-1942 годах… другой народ мог сказать: убирайтесь в ад, вы предали наши надежды, мы организуем другое правительство, которое заключит мир с Германией и даст нам передышку…
956
Но русский народ не сделал этого, не пошёл на компромисс, он оказал безусловное доверие нашему правительству. Я повторяю, мы наделали ошибок, наша армия была вынуждена отступать, потеряв контроль над событиями… Но русские люди поверили, проявили упорство, ждали и надеялись, что мы возьмём действия под контроль. За это доверие в наше правительство, оказанное русским народом, мы говорим вам большое спасибо".
957
Сталинское указание на ведущую роль русских в войне впоследствии многократно обсуждалось. То, что русские были лояльным бастионом советского государства в ходе войны, совершенно очевидно, и сталинское публичное признание этого факта было только частью превознесения русского человека и обоснованием политических переломов, происходивших с 30-х годов. Использование русских пропагандой военного времени типично также, как и советской патриотической темы. Ключевой сторфой нового государственного гимна, принятого Советами в январе 1941 года (вместо коммунистического "Интернационала"), было:
958
"Нерушимый союз свободных республик
Объединила навеки Великая Россия.
Долгой жизни объединённому и могучему Советскому Союзу,
Созданному волей народов!"
959
24 июня на Красной площади состоялся Парад Победы. Принимал парад Жуков, верхом на коне. Сталин обозревал парад, стоя на мавзолее и глядя на тысячи немецких военных знамён, брошенных перед ним. Той ночью Сталин принял 2500 генералов и офицеров в (Стр.267)Кремле, но его речь перед ними была несколько неожиданной: в своём тосте, опубликованном в газетах, Сталин похвалил не своих генералов, но миллионы простых людей, зубчиков великой государственной машины, от которых зависела его, и его маршалов победа в войне.
960
От Рузвельта к Трумэну.
На одном из плакатов, вывешенных у посольства США в день победы, была надпись "Ура Рузвельту!" Но президент умер месяцем раньше. Гарриман сообщил Молотову по телефону новость о смерти Рузвельта в первые часы 13 апреля 1945 года. Молотов немедленно отправился в американское посольство, было три часа ночи, чтобы выразить глубокое соболезнование. Согласно Гарриману, Молотов "выглядел глубоко взволнованным и обеспокоенным.
961
Он высказался о роли президента Рузвельта, которую тот сыграл в войне и создании планов на мир, об уважении маршала Сталина, и всего русского народа к нему, и о том, как оценил маршал Сталин его визит в Ялту". С уважением к новому президенту Гарри Трумэну, Молотов высказал уверенность в нём, так как его выбрал в вице-президенты Рузвельт. "Я никогда не слышал, чтобы Молотов говорил так серьёзно", – передал в своей телеграмме в Вашингтон Гарриман.
962
Гарриман позже, в тот же день, увиделся со Сталиным: "Когда я прибыл в кабинет маршала Сталина, я отметил, что он был глубоко огорчён новостью о смерти президента Рузвельта. Он приветствовал меня молча и стоя, пожал мне руку, после чего пригласил сесть". Гарриман сказал Сталину, что советский вождь может задать ему несколько вопросов о ситуации в Соединённых Штатах после смерти Рузвельта. Сталин, однако, высказался уверенно, что политика США не изменится.
963
"Президент Рузвельт умер, но его дело должно жить", – сказал Сталин Гарриману. "Мы поддержим президента Трумэна всеми нашими силами и энергией". В ответ Гарриман посоветовал послать Молотова в США для встречи с новым президентом и на конференцию по образованию Организации Объединённых Наций в Сан-Франциско, а также, чтобы "сгладить дорожку" Трумэну, и успокоить американское общественное мнение. Это был личный совет Гарримана, но Сталин согласился направить Молотова в Соединённые Штаты, если последует официальное приглашение.
964
Советский доклад об этой встрече был таким же, как у Гарримана, но в конце добавлена одна важная деталь: Сталин задал конкретный вопрос, не возникнут ли какие-либо "смягчения" американской политики по отношению к Японии. Когда Гарриман ответил, что изменений в политике не будет, Сталин сказал, что советская политика по отношению к Японии останется такой, как прежде – основанной на договоре, достигнутом в Ялте.