Первое время, как повествовал князь, его мучили сомнения относительно возможности сознательно убить человека. Однако колебания длились недолго. Скоро Феликс пришел к заключению, что раз на войне «убивают неповинных людей, потому что они «враги Отечества», то, значит, в самом факте убийства ничего предосудительного нет, если оно обусловливается целями «спасения Родины». Так как Юсупову удалось избежать участи «фронтового бойца», то он решил заняться уничтожением недруга, не покидая пределов столицы.
По мнению юсуповского клана и их знакомых, Распутин — особо важный, самый главный и наиболее опасный враг. Последние сомнения относительно необходимости убийства Распутина у Юсупова отпали после разговора с председателем Думы М. В. Родзянко. «Верный слуга государя» без обиняков заверил князя, что не будь он таким старым, то лично бы «его прикончил». Это была желанная индульгенция. Путь к преступлению был открыт.
План убийства Юсупов начал вынашивать осенью 1916 года. Сперва Феликс не хотел сам «пачкать руки убийством»; он собирался подыскать человека, способного сделать это за деньги. По мнению аристократа, такого рода людей можно было найти, конечно же, в революционной среде. За посредничеством он обратился в начале ноября 1916 года к видному общественному деятелю либеральной ориентации, известному адвокату и депутату Думы Василию Маклакову.
Тот нашел просьбу «бестактной», но тем не менее счел необходимым политически просветить Юсупова: «Вы воображаете, что Распутина будут убивать революционеры? Да разве они не понимают, что Распутин — их лучший союзник? Никто не причинил монархии столько вреда, сколько Распутин; они ни за что не станут его убивать».
Адвокат первоначально не выказывал интереса к юсуповской идее, заметив, что если убить Распутина, то «появится другой». Феликс же принялся уговаривать, ссылаясь на знания инфернальных сил, на свои «точные сведения» о положении дел при дворе. «Вы так говорите, потому что не верите в сверхъестественную силу. А я хорошо знаком с этим вопросом, я занимался оккультизмом; и я утверждаю, что Распутин обладает силой, которую можно встретить раз в сотни лет… Если убить сегодня Распутина, через две недели императрицу придется поместить в больницу для душевнобольных. Ее душевное равновесие держится исключительно на Распутине; она развалится тотчас, как только его не станет. А когда Император освободится от влияния Распутина и своей жены, все переменится; он сделается хорошим конституционным монархом». Эту глупость Юсупов потом нигде не воспроизвел, она известна лишь благодаря записям Маклакова.
Маститый адвокат имел куда более основательные политические представления, чем его собеседник. Однако уже при повторной встрече (всего у князя с Маклаковым были по крайней мере три беседы по поводу убийства) начал проявлять признаки заинтересованного внимания. Эту перемену отношения Маклаков объяснил тем, что во второй раз Юсупов приехал к нему «уже не нанимателем убийц, а человеком, решившимся действовать лично». Мэтру адвокатуры такое намерение явно приглянулось, хотя он и понимал, что, «если бы дело дошло до суда, я подлежал бы уголовной ответственности как пособник». Но желание «попасть в историю» оказалось сильнее доводов профессиональной этики и моральных норм. Маклаков стал ментором Юсупова.
«В разговоре с Юсуповым, настаивая на том, что убийство нужно делать без шума и оставлять против себя как можно меньше улик, я сказал, что убить всего лучше ударом; можно будет потом привести труп в парк, переехать автомобилем и симулировать несчастный случай. Говоря об орудии, которым можно было бы покончить с человеком без шума и без улик, я указал ему для примера на лежащий на моем столе кистень. Это была не резиновая палка, как говорит князь Юсупов, это был кистень с двумя свинцовыми шарами, на коротенькой гнущейся ручке. Его я еще до войны купил за границей».
История подготовки убийства просто потрясает своим бесстыдством: известнейший русский адвокат обучает потенциального убийцу, как совершить преступление и скрыть следы! Действительно, то время в истории России являлось периодом массового помешательства.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Юсупов слушал наставления известного либерала затаив дыхание. Однако ему требовались не только советы, но и реальные помощники. В числе таковых первым оказался двоюродный брат царя великий князь Дмитрий Павлович. Он был почти сыном в царской семье, много лет Александра Федоровна и Николай II относились к нему просто, с родительским участием. Так и осталось до конца неясным, почему Дмитрий согласился участвовать в убийстве, прекрасно понимая, что этим нанесет страшный удар своим венценосным покровителям. Не имея никаких политических интересов, лишенный всякого общественного кругозора, он, как и его задушевный друг Феликс, меньше всего был способен руководствоваться неким мировоззрением. Очевидно, и здесь определяющую роль сыграли специфические личные черты пресыщенной натуры: жажда впечатлений, тяга к тайному и запретному.
Третьим заметным участником акции стал страстный думский оратор Владимир Пуришкевич. Он считался «твердокаменным монархистом», много лет без устали клеймившим мнимых и истинных врагов трона и самодержавной власти. Под влиянием военных неудач и роста всеобщего недовольства он, как и многие другие, вдруг разглядел истинную причину всех зол в Распутине.
Девятнадцатого декабря 1916 года Пуришкевич произнес с трибуны Государственной думы пламенную речь, где восклицал: «В былые годы, в былые столетия Гришка Отрепьев колебал основы русской державы. Гришка Отрепьев воскрес в Гришке Распутине, но этот Гришка, живущий при других условиях, опаснее Гришки Отрепьева». Выступление произвело сильное впечатление на многих и вызвало большой интерес у князя, который ознакомил Пуришкевича со своим намерением и встретил полную поддержку.
Замысел убийства в основных чертах был готов уже во второй половине ноября 1916 года. В него была посвящена и супруга князя Ирина Александровна, которой он сообщал 20 ноября: «Я ужасно занят разработкой плана об уничтожении Р. Это теперь прямо необходимо, а то все будет кончено. Для этого я часто вижусь с Марией Головиной и с ним. Они меня очень полюбили и во всем со мной откровенны. Он все меня зовет с ним ехать к цыганам. На днях поеду «ряженым». Ты должна тоже в том участвовать. Дмитрий Павлович обо всем знает и помогает. Все это произойдет в середине декабря». В письме супруге Юсупов подчеркнул фразу: «Ни слова никому о том, что я пишу, т. е. о наших занятиях».
Ментор Маклаков наставлял князя, что подготовку надо «провести в строжайшей тайне». Юсупов с этим был согласен, но все ухищрения оказались напрасными. Пуришкевич обо всем раструбил. Позднее Маклаков вспоминал: «За несколько дней до убийства ко мне пришла думская журналистка М. И. Бекер. «Знаете ли вы, — спросила она, — что Распутин будет скоро убит?» Я сделал вид удивленный. «Я имею определенные данные: убийство состоится в доме Юсупова, в нем участвуют сам Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович». — «Кто вам это наплел?» — «Пуришкевич».
Оказалось, что последний, давно страдавший тяжелым недугом — «реченедержанием», рассказал о намечаемой акции в думской комнате для журналистов! Маклаков от такого неожиданного известия на какое-то время просто онемел. Он немедленно встретился с главным организатором. «Я рассказал об этом Юсупову. Он был потрясен и заговорил со мной другим тоном: «Я больше не могу; если бы вы знали, как мало мне помогают мои сотрудники по этому делу! Я все должен делать один». Несчастный! Как ему трудно приходилось!
Вскоре выяснилось, что Маклаков не будет лично участвовать в «акте возмездия». Адвокат узнал, что его присутствие в доме Юсупова в момент убийства нежелательно, потому что этому воспротивился великий князь Дмитрий Павлович, считавший, что к делу не следует привлекать «политически левые элементы», так как «убийство затеяно истинными монархистами для спасения монархии, и что участие кадета придало бы ему совершенно иной характер». Иными словами, только истинные ревнители «монархизма» должны были убивать во имя «монархии» человека, которого так ценил монарх и который не раз спасал жизнь наследнику престола! Подобная «философия» не казалась участникам абсурдной.