– Если что? – напряженно спросила Хонор. Её руки стиснули тело Нимица.
– Если вы не сделаете за него то, на что ему не хватит сил, – твердо сказала Эмили. – Пока вы находитесь на одной планете, вы должны работать вместе. Потому, что вы оба являетесь – по крайней мере, являлись, пока не завертелась эта свистопляска, – нашим самым эффективным политическим оружием, и потому, что если вы начнете избегать друг друга, это будет воспринято как доказательство вашей вины. Но в таком случае именно вам, Хонор, придется позаботиться, чтобы между вами ничего не произошло. Это несправедливо. Знаю. Но я обращаюсь к вам не как жена, опасающаяся потерять любовь своего супруга. Я говорю об этом потому, что, если после моего публичного, на все Звездное Королевство, заявления о том, что вы никогда не были любовниками, вы ими станете, это будет для вас с Хэмишем политическим самоубийством. Более пятидесяти стандартных лет мой муж, несмотря на то, что я была прикована к этому креслу, оставался верен мне. Но на этот раз… на этот раз, Хонор, я боюсь, что ему не хватит сил. Или, скорее, что он столкнулся с тем, что может оказаться слишком сильным для него. Вся надежда только на вас. Справедливо это или нет, но сохранить дистанцию и не допустить близости должны именно вы.
– Я знаю, – тихо сказала Хонор. – Уже не один год знаю, что обязана сохранять между нами эту дистанцию, и не позволять ему любить себя. Не позволять себе любить его.
Лицо её исказилось от муки.
– Я знаю это… но не могу, – прошептала она.
Леди Эмили, графиня Белой Гавани, в ужасе смотрела, как адмирал леди дама Хонор Харрингтон, герцогиня и землевладелец Харрингтон, залилась слезами.
Глава 13
Обед и в самом деле пришлось есть остывшим.
Хонор понятия не имела, каким образом разрешится эта сложнейшая, ощетинившаяся во все стороны зазубренными краями ситуация. Она сейчас не могла разобраться даже в себе. Она знала только, что боится это делать.
Это было странно. В её жизни всегда были любящие родители, во всем поддерживавшие дочь. У неё всегда был Нимиц. Она безошибочно различала эмоции окружающих. А свои – нет, не получалось. Странно, но факт.
Лишь одна вещь во вселенной внушала ей ужас: собственное сердце.
Ничего она в этих чертовых сердечных делах не понимала, ровно ничего. Угроза жизни, долг, моральная ответственность… такие вещи она встречала с поднятым забралом. Не без страха, конечно, но зато не было в этом страхе предательской дрожи, обескураживающей неуверенности в себе, боязни поражения по собственной вине. Но на этот раз она словно оказалась посреди минного поля, понятия не имея, как отсюда выбираться, не уверенная, что посмеет взглянуть в лицо опасности. Да, она по-прежнему улавливала и понимала эмоции Хэмиша и Эмили, но это знание никак не превращалось в магическое заклинание, способное в один миг расставить все по местам.
Она знала, что Хэмиш Александер любит её. Она знала, что любит Хэмиша Александера. И знала, что они с Эмили любят друг друга, и знала, что ни один из них троих не желает причинить боль двум другим.
Но их желания ничего не могли исправить. Что бы они ни сделали, что бы ни случилось в дальнейшем, кому-то из них обязательно будет ещё больнее. А за глубоким личным страхом этой грядущей боли таилось леденящее лущу понимание того, скольких еще людей коснется их решение – которое должно касаться только их самих, и никого больше.
«Может быть, – подумала Хонор, сидя за столом напротив Эмили с Хэмишем и потягивая маленькими глоточками вино, – всё было бы иначе, будь у меня побольше уверенности в себе». Она завидовала невозмутимости Эмили, особенно помня, как потрясло графиню пугающее признание, услышанное в атриуме. Эмили давно знала о чувствах Хэмиша, но неожиданное известие о том, что Хонор отвечает ему взаимностью, стало для неё ударом. А ответом на удар был гнев. Короткая, но острая как нож вспышка ярости – Хонор осмелилась любить её мужа! – неосознанная реакция, сформированная голым инстинктом и внезапным осознанием близкой и несравнимо большей опасности. Заставив себя смириться с тем, что её муж в битве с собственными чувствами обречен на поражение, она вдруг обнаружила, что человек, на которого она рассчитывала как на союзника, уже проиграл эту битву. Чудовищное напряжение ревности и обиды не могло не прорваться в тот миг, но затем Эмили в считанные минуты полностью совладала со своими страстями. Хонор это просто потрясло.
Но в Эмили Александер Хонор изумляло многое. Эту, на первый взгляд совершенно непохожую на Алисон Харрингтон женщину, роднило с матерью Хонор спокойное осознание полноты своей личности, и не только в профессиональной сфере, – во всех движениях души. Хонор, которая очень долго была нескладным, угловатым, долговязым подростком, всегда завидовала материнской уверенности – так же, как завидовала, порой отчаянно сбиваясь на возмущение, её красоте и непокорной чувственности. Но даже во власти самой острой обиды она отдавала себе отчет в том, что с её стороны это просто глупо. Мать не может перестать быть красивой и не может перестать быть собой, а если постарается измениться, чтобы дочь не чувствовала себя рядом с ней неполноценной и невзрачной, это будет неправильно. Не должна она быть никем другим, кроме самой себя.
Именно этому учили свою дочь Алисон и отец, пусть и не отдавая себе в этом отчета. Собственным примером и безграничной и безоговорочной любовью. И они добились того, что Хонор чувствовала себя цельной натурой. У нее осталось лишь одно уязвимое место, тщательно скрываемая незаживающая рана в самом сердце. В том уголке души, где должна жить вера в то, что кто-нибудь её обязательно полюбит… если у него не будет другого выхода, мысленно добавляла она про себя.
Как это глупо, глупо, глупо, повторяла она до бесконечности. Казалось бы, рядом с родителями и Нимицем она давным-давно должна была поверить, что не может быть таким уродским исключением из всей Галактики. Всё было без толку. А потом, в Академии, на её пути оказались Павел Юнг и гардемарин Карл Панокулос – один попытался ее изнасиловать, а второй… обидел еще более жестоко. Она пережила тогда страшную душевную драму, но – пережила. Сумела выжить, а потом, благодаря Полу Тэнкерсли, научилась исцелиться. Научилась помнить, что есть люди, которые могут её любить – и любят. На протяжении жизни её любили очень многие люди, так по-разному, но одинаково сильно и искренне – она ощущала это буквально физически. Пол Тэнкерсли, родители, Джеймс МакГиннес, Андреас Веницелос, Эндрю Лафолле, Алистер МакКеон, Джейми Кэндлесс, Скотти Тремэйн, Миранда Лафолле, Нимиц…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});