Двумя ногами я нажал на педаль тормоза. Джип дернулся, заскользил, развернулся боком и наконец остановился на самом краю ямы. Правое переднее колесо машины висело над пустотой. Слегка дрожа, я дал задний ход, но, отъехав от шахты всего на фут или два, поставил джип на тормоз, выбрался наружу и встал, прислонившись к дверце спиной.
«Только не таким путем. И не сейчас».
Была ли эта мысль только моей, я не знал. Я надеялся, что нет.
Потом я шагнул к провалу и, заглянув в него, снова отступил назад.
* * *
Прошли месяцы. Я согласился преподавать в Денвере, и это оказалось не так тяжело, как мне думалось. Мне там неплохо — нравится быть с детьми, нравится снова чувствовать себя живым. Я опять играю привычную и любимую роль «пророка на горе», но теперь я стал гораздо более тихим и спокойным пророком.
Плохие сны продолжают преследовать меня. Это не кошмары с участием Келли Дэйл, а ее кошмары. Я вздрагиваю и просыпаюсь каждый раз, когда мне снится, как Карл Ривз крадучись входит в мою маленькую комнатку в трейлере или как я пытаюсь поговорить с матерью, которая совсем меня не слушает и только курит сигарету за сигаретой. Я просыпаюсь и в ужасе вскакиваю с кровати, когда мне снится, будто я чувствую руку Карла на моих губах или его прокисшее дыхание на моем лице.
В эти моменты я с особенной остротой ощущаю глубину и нерасторжимость установившейся между мной и Келли связи. Когда, обливаясь потом и прислушиваясь к бешеным ударам сердца, я сижу на кровати, то почти физически чувствую ее присутствие. И мне нравится думать, что мои кошмары означают своего рода экзорцизм, исцеление для нее и запоздалое предложение любви и помощи для меня.
Невозможно словами описать то, что я и Келли Дэйл пережили в последнюю ночь в ее мире… в нашем мире. Кажется, тогда я сравнивал это со столкновением галактик и впоследствии не раз и не два рассматривал сделанные с помощью телескопов снимки этого феномена. Я ясно видел — и еще яснее представлял — как сотни миллиардов звезд проносятся в непосредственной близости друг от друга и как их спиральные скопления, стремительно кружась, сходятся и расходятся, пройдя друг друга насквозь. Я знал, что, хотя из множества далеких солнц ни одно не погибнет в лобовом столкновении, их взаимодействие изменит строение и законы существования обеих галактических спиралей сильно и навсегда.
Примерно так можно описать то, что я испытывал в ту ночь, однако нарисованная мною картина не объясняет моей непонятной уверенности в том, что я тоже бесповоротно изменился, что внутри моего существа находятся разум, сердце и воспоминания другого человека и что моему одиночеству отныне пришел конец. Невозможно описать, каково быть одновременно… нет, не двумя, а сразу четырьмя людьми: мной и Келли здесь и настоящими мной и Келли в том, другом мире, куда мы оба стремимся и где непременно снова встретимся.
Это не мистика и не религия. Никакой загробной жизни не существует — есть только жизнь.
Объяснить это я не могу. Но в те дни, когда я выхожу с моими шестиклассниками на игровую площадку — в теплые зимние деньки, когда солнечный свет над Колорадо кажется чем-то вещественным и осязаемым, а высокие вершины Водораздельного хребта сверкают на западе так ослепительно и ярко, словно находятся на расстоянии нескольких ярдов, а не нескольких миль, тогда я закрываю глаза, и за смехом играющих детей мне ясно слышится сначала песня ветра, а потом и далекие, но отчетливые голоса другого, раздельного с нашим, но реально существующего мира.
Увы — все это остается для меня лишь эхом, лишь воспоминанием.
* * *
Флэтайронские горы еще полностью не сформировались, и шоссе выходит к низким скалам, глядящим в реку. Пихты, пондерозы и скрученные пинии исчезли, и дорога вьется и петляет среди тропической растительности, огибая цветущие саговники, каждый из которых размерами может поспорить с небольшой секвойей. Гинко и кедры опускают свои кружевные ветви почти к самой земле, а на одном из деревьев, название которого определить не возьмется, наверное, ни один палеоботаник, я замечаю гроздья семян, напоминающие внушительных размеров кисточки для бритья. Влажный воздух невозможно вдыхать без головокружения — до того он напоен одуряющим ароматом пальм, эвкалиптов, магнолий, сикомор, чего-то такого, что отдаленно напоминает яблоневый цвет, и еще десятками других, гораздо более экзотических запахов. Над полянами зудят и звенят гигантские насекомые, а слева от дороги, по которой едет к морю мой джип, с треском ломится сквозь подлесок какой-то громадный ящер. Дальше высится Флэтайронский хребет, под ним — река, в которой отражается безоблачное голубое небо. Вообще, по сравнению с прошлыми моими визитами, все в этом мире приобрело законченную форму. Река тянется далеко на восток, струясь между берегов.
Дорога выводит меня на низкую дамбу, а та, в свою очередь, ведет через дюны к Монт-Сен-Мишелю — городу-собору, высокие стены которого сверкают в лучах начинающего клониться к закату солнца.
Лишь один раз я останавливаюсь в самом начале дамбы и, достав с заднего сиденья бинокль, разглядываю городские стены и парапетные ограждения бастионов.
«Форд бронко» припаркован у въездных ворот. Келли Дэйл стоят на бастионе самой высокой стены недалеко от входа в вознесшийся над скалистым островом собор. На ней красная трикотажная рубашка, и я замечаю, что ее волосы еще немного отросли. Должно быть, лучи солнца сверкают на линзах моего бинокля, потому что я вижу, как она слегка улыбается и поднимает руку, чтобы помахать мне, хотя я все еще очень далеко — на расстоянии четверти мили или больше.
Потом я убираю бинокль в футляр и еду дальше. Справа от меня, в одном из озер далеко за границей зыбучих песков, поднимает плоскую голову длинношеий плезиозавр или его ближайший родич алазмозавр. Его усаженная острыми зубами пасть напоминает вершу для ловли рыбы. Он близоруко всматривается в ту сторону, откуда доносится до него урчание моего джипа, и снова скрывается в мутной воде. Я ненадолго останавливаюсь и гляжу на разбегающуюся по воде рябь, но голова больше не появляется, зато в оставшемся позади лесу гигантских папоротников и саговников — там, где когда-то были и где когда-нибудь непременно появятся Флэтайронские горы и Боулдер — раздается трубный рев какого-то чудовища.
Но я не оборачиваюсь. Я смотрю только на крошечное красное пятнышко на вершине удивительного чуда, которое зовется Монт-Сен-Мишель, и мне кажется, что я вижу — вижу даже без бинокля — как Келли Дэйл машет мне рукой.
Тогда я включаю передачу и еду дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});