– Ты преувеличиваешь. Отец я далеко не идеальный. Но надеюсь, со временем все-таки сумею стать лучше…
– Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась она. Губы Филиппа скривила ухмылка:
– В первую очередь гувернантку. Да, ты права - эту стерву надо было уволить немедленно! Я предпочитал не вмешиваться, пусть, думал, сама их воспитывает, ей видней… А она била их - ты представляешь, била! Книгой.
– Что?! - Глаза Элоизы округлились.
– Эта Эдвардс била их книгой. - Голос Филиппа был спокоен - все свои эмоции по поводу этого инцидента он растратил еще тогда. - Я вошел, а она держит книгу и бьет ею Аманду… А Оливер уже был побит…
– Ничего себе! - Элоиза была вне себя от ярости. - Я тоже не любила ее, знала, что она бьет детей указкой по пальцам. Но это, в конце концов, не так уж и страшно - меня тоже в детстве сто раз били указкой по пальцам, да, думаю, всякого хотя бы раз били… - Элоиза нервно поерзала на сиденье. Она чувствовала дискомфорт, ощущая и собственную вину в том, что дети столько времени терпели это чудовище. - Я должна была бы обратить на это больше внимания…
– Твоей вины здесь нет - ты в моем доме всего лишь третью неделю. Если я жил столько времени рядом с этим монстром и ничего не замечал, то почему, спрашивается, ты должна была что-то предпринять?
Элоиза промолчала: все, что бы она сейчас ни сказала, лишь заставило бы Филиппа острее чувствовать свою вину.
– Надеюсь, ты уволил ее? - спросила она после долгой паузы.
Филипп кивнул:
– Я сказал детям, что ты поможешь мне подыскать им новую воспитательницу.
– Разумеется, помогу!
Филипп снова виновато вздохнул.
– Видишь ли, я… - Он вдруг закашлялся и начал глядеть в окно. - Я…
– Что, Филипп? - осторожно спросила Элоиза.
– Видишь ли, - заговорил он, не оборачиваясь к ней, - я избегал своих детей, потому что боялся, что, общаясь с ними больше, я не выдержу и сам начну их бить, как мой отец когда-то меня…
– Филипп, прекрати! Не выдумывай! Я тебя знаю - ты никогда не станешь таким, как твой отец, никогда!
– Я и сам всегда так считал. Но однажды я чуть было не дошел до этого. Однажды я пошел на конюшню и взял кнут, представляешь! Я был очень зол тогда, чертовски зол…
– Но ты же ведь не побил их! - Несмотря на то что Элоиза еще не дослушала историю Филиппа, она знала, что конец у нее может быть только такой.
– Но хотел.
– Но, в конце концов, не побил же! - с горячностью повторила она.
– Я тогда был чертовски зол… - Погруженный в свои воспоминания, Филипп разговаривал словно с самим собой. - Я тогда сам испугался своей злости… - Он повернулся к жене: - Ты знаешь, что это такое - испугаться своей собственной злости?
Элоиза помотала головой.
– А я ведь сильный мужчина, Элоиза… Я могу и покалечить!
– Для этого не нужно быть сильным. Покалечить ребенка могу и я.
– Но ты ведь этого никогда не сделаешь! - Филипп снова посмотрел в окно.
– Ты тоже.
Филипп молчал.
– На кого ты был тогда зол? - спросила Элоиза. Филипп непонимающе взглянул на нее.
– Они приклеили волосы гувернантки - той, прежней, - к подушке… - начал он.
– Я знаю, - нетерпеливо перебила его Элоиза. - Я спросила не об этом, Филипп.
Филипп молчал, по-прежнему не понимая ее вопроса.
– Ты злился на детей, - уточнила Элоиза, - или на себя за то, что не можешь их заставить вести себя как следует?
Филипп по-прежнему не отвечал. Но Элоиза знала ответ.
– Филипп, - Элоиза снова дотронулась до его руки, - я знаю, что ты никогда не станешь таким извергом, как твой отец!
– Не поручусь. Честно говоря, когда я увидел, как эта Эдвардс бьет моих детей книгой, мне захотелось ее четвертовать!
– Могу себе представить! - фыркнула Элоиза.
Филипп рассмеялся - в тоне его жены было что-то забавное и, во всяком случае, успокаивающее. Хорошо, что Элоиза умеет найти забавную сторону даже там, где, кажется, ее вовсе и быть не может!
– Она этого заслуживает, - передернула плечами Элоиза и вдруг озабоченно посмотрела на Филиппа. - Но ведь ты ее не тронул, я надеюсь?
– Нет. Более того, я даже разговаривал с ней относительно спокойно - сумел все-таки держать себя в руках! Значит, могу и с детьми…
– Это значит, - подытожила Элоиза, - что ты больше никогда не сорвешься на детей! - Она погладила его по руке и, словно желая показать, что эта тема закрыта, стала смотреть в окно.
Филипп облегченно вздохнул. Вера жены в его природную доброту внушала Филиппу веру в себя, чего ему не хватало все эти годы.
В этот момент гармонии и взаимопонимания Филиппу хотелось поделиться с женой еще большим, и, даже не зная, стоит ли это говорить, он произнес:
– Я боялся, что ты убежала от меня…
– Вчера вечером? - Элоиза резко повернулась к нему. - Господи, Филипп, с чего ты это взял?
Он смущенно пожал плечами:
– Не знаю. Ты так неожиданно ухала к брату и все не возвращалась…
– Ну что ж, теперь ты знаешь, почему я задержалась у Бенедикта. Филипп, я никогда не покину тебя, никогда! Как ты мог подумать…
– Ну, мало ли…
– Филипп, я ведь стояла с тобой под венцом, давала клятву… - заговорила Элоиза уже сердито. - А клятва для меня все-таки что-то значит. Кроме того, я поклялась заменить мать Оливеру и Аманде… Их я тоже никогда не брошу!
С минуту Филипп пристально смотрел на нее.
– Я знаю, - проговорил он, наконец, - что ты никогда не бросишь ни меня, ни детей. Глупо было с моей стороны даже подумать об этом!
Элоиза откинулась на спинку сиденья, скрестив руки на груди.
– Впрочем, Филипп, ты имел право так подумать, зная меня, - добавила она, немного остыв. - Ты прав: я порой бываю довольно взбалмошной… Но детей я бросить не могла. Они уже потеряли мать, потерять теперь и мачеху… Разве я могла сбежать от них?
Филипп и сам уже недоумевал, как он мог сомневаться в Элоизе. Неужели они встретились так недавно? Филиппу казалось, что он знает Элоизу уже целую вечность, знает о ней все и даже больше. Разумеется, у нее, как и у каждого человека, есть свои секреты, которые он, может быть, так никогда и не узнает. И, тем не менее, Филипп мог твердо сказать, что знает Элоизу. Во всяком случае, знает настолько, чтобы быть уверенным: эта женщина никогда не покинет его.
А тогда он решил, что она сбежала от него, только потому, что был в панике и боялся, что с ней что-то случилось в дороге. Но Филипп не мог допустить даже мысли, что Элоиза погибла. Пусть сбежала - тогда, по крайней мере, он мог бы приехать в дом Бенедикта и вернуть ее. Смерти Элоизы Филипп не пережил бы.
Филипп не мог бы точно сказать, когда он это понял, но теперь он твердо знал, как дорога ему Элоиза, и хотел сделать все, чтобы она была с ним счастлива.
Филипп должен сделать ее счастливой. Тогда и его жизнь, наконец, войдет в нормальное русло. Сознание того, что Элоиза несчастна, было бы для него как острый нож.