— Это послужит ему хорошим уроком, — добавила Джослин.
— С меня достаточно уроков, спасибо. — Она снова повернулась к чемодану.
— Что ж, если кто–то подаст мне вон то платье…
Джослин передала ей платье.
— Если ты уверена….
— Я уверена.
— Тогда, думаю, мы просто обязаны тебе помочь. — Джослин кивнула Бекки. —Почему бы тебе не пойти на кухню и не попросить собрать для нее корзинку? До Дувра ужасно долго ехать. А я схожу договорюсь насчет экипажа.
— Спасибо. — Марианна вымученно улыбнулась. Если Томас еще не разбил ее сердце, то сейчас оно точно разобьется. Боже, как же она будет скучать по ним обеим!
Еще одни суматошные объятия, еще несколько слезинок, а потом сестры и собака ушли.
Марианна почти закончила собирать вещи. Она не могла взять с собой всего, большинство новых платьев придется оставить, хотя бы на время. Она пошлет за ними позже.
Девочки были правы в одном. Томас и вправду заслужил хороший урок. Но у Марианны не хватало на это воли. У героинь из ее книг никогда не возникало таких проблем. Они всегда были решительны и никогда не сдавались. Наверное, Марианна просто не обладала качествами, присущими настоящей героине? Или, скорее, книжные героини на самом деле не имели ничего общего с реальным миром, где она жила? Жаль, что она не поняла этого раньше. Хотя, разве зная это, она поступила бы иначе?
Скорее всего, нет.
Нет, у нее не было никакого желания давать Томасу уроки. Никакого желания что–либо делать, только обратить наконец взор в будущее и решительно оставить Томаса позади.
А это, похоже, самый тяжкий урок.
* * *
Томас молча протянул бокал.
Беркли передал графин Пеннингтону, тот налил себе и передал сосуд Рэнду, который, долив себе бренди, нагнулся вперед и, наконец, плеснул янтарной жидкости в бокал Томаса.
Они с Рэндом едва обменялись дюжиной слов с тех пор, как вернулись в Эффингтон–хаус. Даже появление Беркли и Пеннингтона не внесло оживления в беседу. Теперь они все вместе сидели в библиотеке, передвинув мебель так, чтобы каждый мог легко дотянуться до выпивки. Четверка мужчин делила бренди и тяжелое молчание, возникшее потому, что первые трое были неспособны посоветовать хоть что–то путное, а четвертый только что осознал, насколько основательно запутал свою жизнь.
— Лорд Болван, — пробормотал Томас.
— Вот именно, — фыркнул Пеннингтон. — Ты и, правда, повел себя не лучшим образом.
— Как круглый дурак, если вам интересно мое мнение, — отозвался Беркли.
Глаза Томаса сузились, но он прикусил язык. Он не желал этого слушать, но возразить было нечего.
— Ну? — откашлялся Рэнд. — И какие у нас теперь планы?
— Кроме твердого намерения выпить весь бренди в Лондоне до последней капли… — Томас уставился на свой бокал. — У меня лично никаких.
— Дурной знак, — покачал головой Рэнд. — Обычно у тебя всегда наготове план.
— Только не сейчас. — Томас с надеждой поднял глаза. — Может, она меня простит?
Ответом ему было скептическое молчание.
— Так я и думал, — пробормотал он и сделал большой глоток.
— Думаю, Бомон прав, — заявил Пеннингтон. — Кажется, пора уже составить хоть какой–нибудь план.
— Неужели? — Томас приподнял бровь. — Тогда, надеюсь, ты что–нибудь придумаешь. До сего дня все мои планы оканчивались полным провалом. — Он снова выпил. — Я ради нее даже с плющом сражался.
— Возможно, стоит посмотреть на все это логически, — задумчиво произнес Пеннингтон.
— Ха! — Томас откинулся в кресле. — Это же Марианна Шелтон. Ни о какой логике и речи быть не может.
— Да ладно, — ответил Пеннингтон, — логика всегда есть.
— Только не в её случае. Все, чем она интересуется, чем она когда–либо интересовалась, — это чертовы приключения, волнение души и путешествия по свету. Как в ее проклятых книжках. — Томас снова отхлебнул и удивленно подумал, что крепкий напиток ничуть не улучшает его состояния. — Она никогда не хотела замужества как такового. А если бы и хотела, она говорит, что ей нужен такой мужчина, как в книгах. Исследователь джунглей, охотник за сокровищами, пират, и прочая дребедень.
— Вот что происходит, когда женщинам позволяют читать, — с мудрым видом кивнул Беркли.
Остальные уставились на него.
— А что я такого сказал? — Беркли округлил глаза.
— В общем, это здравая мысль, — Томас отсалютовал Беркли бокалом.
Рэнд усмехнулся.
— Но тебе она уже не поможет: слишком поздно.
— И кроме того, — добавил Пеннингтон, — нет на свете ничего скучнее невежественной женщины. То есть, если она красотка, то ненадолго может стать занятной, но очень скоро в женщине начинаешь искать большего, чем просто смазливое личико.
— Или изящная ножка, — добавил Беркли.
— Или точеная фигура, — кивнул Рэнд.
— Или золотистые волосы, нимбом окружающие ее голову, — пробормотал Томас.
Остальные переглянулись.
Пеннингтон сделал глубокий вдох.
— Она влюблена в тебя, знаешь ли.
— Она ненавидит меня, — процедил Томас.
— Вряд ли, — фыркнул Беркли. — Она тебя любит. Она сама нам это сказала.
— А ты, старина, — Рэнд наклонился к Томасу, — любишь её?
— Ха! Если бы я влюбился, то узнал бы об этом первым, — угрюмо заявил Томас. — Она выводит меня из себя. Она вовсе не та женщина, в которую я мог бы влюбиться. Она слишком уж независимая, и упрямая, и…
— И ты сам это произнёс, — усмехнулся Рэнд. — Когда спасал ее из когтей Леопарда.
— Хотел бы я на это посмотреть, — сказал Пеннингтон Беркли.
— Ты говорил…
— Вы угрожали чести женщины, которую я люблю, — не раздумывая прошептал Томас. — Я действительно это сказал?
— Сказал, — кивнул Рэнд. — И с каким энтузиазмом!
— Теперь осталось узнать, — Пеннингтон внимательно посмотрел на друга, — имел ли ты это в виду?
— Я… — Он никогда об этом не думал. Он был слишком занят попытками уговорить ее выйти за него замуж, а о любви думал лишь мимоходом. Он так старался достучаться до ее разума, что совершенно забыл о ее сердце. И о собственном тоже.
Он знал, что хочет разделить с ней свою жизнь. По правде говоря, он просто не мог себе представить жизни без нее. Стоило только об этом подумать, как внутри него все потяжелело. Скверное ощущение. И чувствовал он себя скверно. Ужасно несчастным. А что еще, кроме любви, может творить такое с человеком?
— Я люблю ее, — произнес он со страхом в голосе.
— Самое время это понять, — усмехнулся Рэнд.
— А самое главное, — сказал Пеннингтон, — она тебя любит.
— Я люблю ее, — пробормотал Томас. — А она любит меня. — Правда резанула его, как пощечина. — Черт побери! — Он вскочил и хлопнул рукой по лбу. — Так вот что она хотела услышать, да? Когда все спрашивала, почему я хочу на ней жениться? Ей надо было услышать, что я люблю ее!