Читать интересную книгу «Ныне и присно» - Константин Мартынов

— Зачем? — повторил Тимша и, неловко повернушись, упал в снег.

Где-то высоко над головой с надрывом прокричали:

— Зачем? Ты не мог уйти! Не имел права! Ты мой. Мой! Или ничей.

Голос становился все тише и тише. Чтобы услышать последние слова, Тимше пришлось напрячься. До предела, до темноты в глазах…

— А пушку я заберу, — произнесла девица уже спокойно. Пригодится…

Тимша вздохнул, ослабло державшее его напряжение… ни слух, ни зрение не вернулись. Мир отдалялся, становился зыбким, нереальным…

«Жаль, с Венькой помириться не успел… Виноват я перед ним…»

Мысль замерла. В небе одна за другой гасли звезды…

Пока не наступила тьма.

Глава 9

На лысых макушках сопок лютует пурга, белесые космы хлещут по обледенелым валунам, доносится по-волчьи голодный вой… а в безветрии заросшего сосняком распадка, снег падает неторопливо, как перья из вспоротой подушки. Наверху вой, здесь — надсадный треск перегруженных сугробами ветвей. Снег и полярная ночь. В полушаге ничего не разглядеть.

Подбитые камусом лыжи скользят без отдачи, поземка засыпает неглубокую лыжню. Короткий невидимый в ночи штрих.

«Весайнен наверное лагерем встал — чего ему сквозь пургу ломиться? Добычи с монастыря взято много, ее донести надо, не по тундре раскидать — иначе разбежится пеккино войско… Дома лишился, сыновей потерял, Колу спалить грозился половину ватаги у стен острога оставил… если еще и добычу потерять — совсем конец Пекке: кто за неудачником пойдет?..»

Губы Шабанова кривит жесткая усмешка.

«Ничего, освободим Вылле, посмотрим, как Пекку поживы лишить… в должниках он у меня. И не только за лопарку — за набег давешний, за болото, в коем тонули, за весло моими ладонями шлифованное, за яму гнусную, за дыбу… многовато Пекка долгов накопил!»

Ремешок, тянущийся к идущему впереди Букину, ослаб — Федор в который раз опустился на колени, не столько высматривая, сколько вынюхивая оставленный весайненовской бандой след. Сергей затормозил, в поясницу ткнулся притороченный к заплечной котомке самострел. Сзади, едва не сбив с ног, подкатилась кережа с припасами.

— Ну? — нетерпеливо бросил Шабанов в темноту.

Темнота откашлялась и сплюнула.

— Не нукай, не запряг, — донесся голос Букина. — И не ори — чай не в кабаке целовальника[44] кличешь.

— Ты, Федька, дело говори, — прогудел вставший рядом с Сергеем Харламов. — След не потерял ли?

— Потеряешь его, как же! — зло фыркнула темнота. — Экой оравой ломят — снег чуть не до земли выбили! Тут другое…

Букин поднялся, приблизился, в грудь Шабанова толкнулся кулак.

— Чуешь, что нашлось-то?

Разглядеть находку Сергей и не пробовал — все одно темень не позволит. Сквозь меховую наглухо пришитую к малице рукавицу пальцы нащупали нечто похожее на разлапистый древесный корень.

— Что это? — сердито спросил Шабанов, не сумев опознать находку.

— Рука, — терпеливо объяснил Букин. — Отрубленная.

Сергей отшатнулся, к горлу подкатил желчно-горький ком. — Тьфу! Еще в нос бы сунул! На кой леший подбирал?

— Ну-ка, дай сюда! — с внезапно проснувшимся интересом подал голос Егорий. — Разберусь, почто рублено.

Букин передвинулся к дружиннику. Послышалось громкое сопение. Сергей брезгливо поморщился.

— Не каянин, — наконец вынес вердикт Егорий. — Ладаном за версту несет. Монах это. Кому-то награбленное нести надо — монахов в полон и взяли…

— А зачем кисть рубить? — спросил Шабанов.

Чуть слышно прошуршала малица — Харламов пожал плечами.

— Может провинился — кусок хлеба без спросу взял, или еще чего… а может отмерзла рука—то… и отрубили, чтоб не мешалась… я-то думал, каянин замерз, обрадовался — одним бойцом у Пекки меньше.

— Плевать мне, сколько у него бойцов, — буркнул Федор. — Нам с ними не воевать — лопарку бы втихаря вытащить…

— Не воевать? — перебил Шабанов. Голос звякнул стылым железом. — Отчего ж не повоевать? В темноте да пурге… очень даже можно.

Ремешок, связывающий с Букиным, вздрогнул, натянулся, словно брошенное Шабановым слово ударило Федора, заставило отпрянуть.

— Ты в своем ли уме? — забормотал лопарь. — Втроем на сотню? Девку бы украсть, да ноги унесть, и то дело небывалое! Небось, о таком озорстве поморы не один год вспоминать будут! С Пеккой воевать… И не думай!

— Не тарахти, Федька, — буркнул Егорий. — Кровь у парня бурлит, вот и несет, сам не знай чего…

«Или впрямь ерунду горожу? — невольно подумал Шабанов. — Крышу снесло и мыши летучие в колокольне завелись?»

Сергей поежился — сумасшествие не ко времени… или, наоборот, как нельзя более кстати?

Резкий порыв ветра, соскользнув с покатой скальной вершины, бросил в лицо пригоршню липкого снега, залепил глаза. Шабанов утерся, невольно зацепив струп на потрескавшейся от мороза губе. Во рту появился солоновато-железистый привкус.

До отвращения знакомый привкус.

«Вылле спасти надо, о том разговору нет. Сам девчонку в монастырь послал, самому из пеккиных лап и выдергивать. Букину с Харламовым за то что в ночь да на верную смерть пошли — поклон земной, но почему ж поганец каянский безнаказанно уйти должен? Неблагоразумно втроем на сотню? Чихать. Могу вовсе в одиночку пойти. Благоразумные, небось, до сих пор по избам сидят, да воеводу за отбитый приступ славят.»

Славят… в памяти тут же всплыла недавняя гульба…

* * *

В съезжей — воеводской — избе успели истопить печь. Даже стоя у дверей Сергей ощущал волны гуляющего по избе жара.

— Значится Шабаненок Кавпейку одолеть сумел? — недоверчиво покачал головой староста Кузьмин. — Чудны дела твои, Господи…

Узловатые пальцы поскребли клочковатую бороденку, хитро прищуренные глаза стрельнули в сторону угрюмо сидящего за столом воеводы. Загрязской потянулся к штофу, казенное вино щедро плеснуло в мутно-зеленого стекла стакан.

— Будем здравы!

Загрязской выпил, закусил щепотью квашеной капусты. Белесая капустная ниточка запуталась в бороде.

— Повезло сопляку — жив остался, — проворчал он, промокнув губы тыльной стороной ладони. — Кавпей его нашинковать мог не хуже, чем твоя жена эту капусту… — в рот воеводы, выразительно поболтавшись перед носом Кузьмина, отправилась еще одна щепоть.

— Ага-ага, — с усмешкой покивал староста. — Тока вышло иначе: не дадено было Кавпею верх взять. Бог-от правду любит… да нам того ж заповедует. Стрельцов ты, чай, милостями не обошел — чем парня одаришь?

Воевода поперхнулся, лохматые брови недоуменно поползли вверх.

— С чего я-то его одаривать должон? Мое ли дело — поморским недорослям кошели набивать?

— С того, что сам за свея немалый барыш поимеешь, — отрезал староста. — Царю-то в радость, что воеводы его ворогов в полон берут.

И без того угрюмый воевода потемнел грозовой тучей.

Объект беседы впервые позволил себе открыть рот:

— Спасибо на добром слове, — поклонился он старосте, — не заради денег старался…

Молния воеводского гнева, вместо того, чтобы обрушиться на старосту, нашла иную цель:

— Молод еще, в разговоры старших встревать! — рявкнул Загрязской. — Радоваться должон, что в теплой избе нашего решения ждешь.

«Дерьмо! — мысленно выругался Шабанов. — Дернула нелегкая пасть раззявить! Хорошие манеры проявить захотел. Выкручивайся теперь…»

— Так я и радуюсь! — расплылся он верноподданической улыбкой. Вытаращенные от усердия глаза поедом ели начальство. — Потому и сказать осмелился, что радый! Я ведь и впрямь на Кавпея сдуру напоролся! Кабы не стрельцы — забил бы меня свей!

Тяжелый воеводский взгляд уперся в Шабанова — не изгаляется ли сопляк? Сергей подлил в улыбку изрядную толику идиотизма. Разве что слюну не пустил. Загрязской чуть помягчел, собравшаяся над Шабановым гроза явно прошла мимо.

— Дурак ты, паря, — удовлетворенно констатировал воевода. — Другой на твоем месте, кричи на него — не кричи, все одно гоголем ходил бы.

Горлышко штофа вновь звякнуло о край стакана, по избе поплыл густой сивушный аромат.

— Прими-ка от щедрот моих!

Староста ехидно хмыкнул.

— Щедр у нас Владимир Владимирович, неча сказать… пробормотал он. Услышавший бормотание Загрязской раздраженно дернул щекой, подвинул к Сереге капусту.

— На, закуси…

Шабанов уцепил чуть не горсть — во рту после царевой водки словно полгода кошки гадили. На глаза навернулась неподдельная слеза.

— То-то… — непонятно заметил воевода и вдруг рыкнул: — Ну? Проси, чего надо, пока я добрый!

«Просить? Чего просить-то? Корову? Шняку? Или сразу лодью? Ведь даст. Или оплатит. По-княжески заживу… правда, без Вылле…»

Мелькнувшая перед внутренним взором лодья хлопнула белоснежным парусом и скрылась за горизонтом.