Но спасло ее не бегство, а стечение обстоятельств. Пятясь, она задела ногой свой меч. И мгновенно подняла его.
— Брось топор, — выдохнула она, с шипением вытаскивая Ласточку из ножен. — Брось топор на землю, паршивый старикашка. Тогда, может, я подарю тебе жизнь. И не рассеку на… порции.
Он остановился. Сопел, хрипел, борода у него была безобразно оплевана. Однако оружия не бросил. Она видела, как он перебирает пальцами топорище. Видела в его глазах дикую ярость.
— Ну! — Она закрутила мечом. — Подсласти мне день…
Мгновение он глядел на нее, словно не понимая, потом выставил зубы напоказ, вытаращил глаза, зарычал и кинулся на нее. Цири надоели шутки. Она ушла от удара быстрым полуоборотом и резанула снизу по обеим поднятым рукам повыше локтей. Дед выпустил топор из брызжущих кровью рук, но тут же прыгнул на нее снова, целясь растопыренными пальцами в глаза. Она отскочила и коротко хлестнула его по шее. Больше из жалости, чем по необходимости: с перерезанными венами на обеих руках он и без того неизбежно изошел бы кровью.
Он лежал, невероятно тяжко расставаясь с жизнью, несмотря на разрубленные позвонки, продолжая извиваться как червь. Цири встала над ним. Остатки песка все еще скрежетали у нее на зубах. Она выплюнула их прямо ему на спину. Прежде чем кончила отплевываться, он умер.
***
Странная конструкция перед хатой, напоминавшая виселицу с перекладиной, была снабжена железными крючьями и талями. Стол и пенек были скользкими, липли к рукам от жира, противно пахли.
Походило на бойню.
На кухне Цири нашла котел с остатками хваленой перловой каши, обильно сдобренной жиром и полной кусочков мяса и грибов. Она была очень голодна, но что-то заставило ее воздержаться, не есть. Она только выпила воды из кувшина, сжевала маленькое сморщенное яблоко.
За халупой оказался ледник со ступенями, глубокий и холодный. Там стояли горшки с жиром. Под потолком висело мясо. Остатки половины тушки.
Она выскочила из ледника, спотыкаясь на ступеньках так, словно за ней гнались демоны. Повалилась в крапиву, вскочила, нетвердыми шагами добежала до халупы, обеими руками ухватилась за одну из подпирающих стену жердей. Хотя желудок у нее был почти совершенно пуст, ее рвало очень бурно и очень долго.
Висевшие в леднике остатки полутушки некогда были телом ребенка.
***
Идя на запах, она нашла в лесу заполненную водой и тиной яму, в которую заботливый Старичок-Лесовичок выбрасывал отходы и то, что не удавалось съесть. Глядя на выступающие из тины черепа, ребра и тазобедренные кости, Цири с ужасом поняла, что в живых осталась исключительно благодаря любвеобильности страшного старца и тому, что Лесовику приспичило пошалить. Если б голод оказался сильнее похоти, он предательски ударил бы ее топором, а не клюкой. Потом подвесил бы за ноги к деревянной перекладине, выпотрошил, снял кожу, разложил на столе, разделал и порубил на пенечке… на порции.
Хоть от головокружения она едва держалась на ногах, а левая рука распухла и страшно болела, Цири все же нашла в себе силы оттащить трупик и столкнуть его в вонючую тину, туда, где уже лежали кости жертв. Потом вернулась, завалила ветками и лесным подстилом вход в ледник, обложила хворостом жерди, поддерживающие халупу, столбы и всю дедову провизию, затем все тщательно подпалила с четырех сторон.
Вздохнула только тогда, когда занялось как следует, а огонь разбушевался и разгулялся на славу. Когда уже стало ясно, что никакой кратковременный дождь не помешает стереть следы этого места.
***
С рукой было не так уж плохо. Правда, она опухла, болела, но ни одна кость вроде не была сломана.
Когда наступил вечер, на небе действительно взошла луна. Одна. Но Цири как-то удивительно не хотелось признавать этот мир своим.
И торчать в нем дольше, чем требуется.
***
— Сегодня, — промурлыкала Нимуэ, — будет хорошая ночь. Я это чувствую.
Кондвирамурса вздохнула.
Горизонт пылал золотом и пурпуром. Пурпурно-золотая полоса протянулась на водах озера от горизонта до острова.
Они сидели на террасе, в креслах, позади было зеркало в раме красного дерева и гобелен, изображающий притулившийся к каменной стене замок, что глядится в воды горного озера.
«Который уже это вечер, — подумала Кондвирамурса, — который уже вечер мы сидим вот так, до самой темноты и позже тоже, в темноте? Безрезультатно. Только болтая».
Похолодало. Чародейка и адептка укрылись шубами. С озера доносился скрип уключин, но лодки Короля-Рыбака видно не было, она терялась в слепящем зареве заката.
— Мне довольно часто снится, — вернулась Кондвирамурса к прерванной беседе, — что я в ледовой пустыне, в которой нет ничего, только белизна снега и навалы искрящегося на солнце льда. До самого горизонта — ничего, только снег и лед. И тишина. Тишина, звенящая в ушах. Противоестественная тишина. Тишина смерти.
Нимуэ кивнула, словно показывая, что знает, о чем речь. Но ничего не сказала.
— И вдруг, — продолжала адептка, — вдруг мне начинает казаться, будто я что-то слышу, чувствую, как лед дрожит у меня под ногами. Опускаюсь на колени, разгребаю снег. Под снегом лед, прозрачный как стекло, как на чистых горных озерах, когда камни на дне и плавающие рыбы видны сквозь саженную толщу воды. Я в моем сне тоже вижу. Хотя толщина ледяного слоя десятки, может, и сотни саженей, но это не мешает мне видеть… И слышать… Людей, взывающих о помощи. Там, внизу, глубоко подо льдом… лежит замерзший мир.
Нимуэ смолчала и на этот раз.
— Конечно, я знаю, — продолжала адептка, — в чем источник этого сна. Пророчество Итлины. Знаменитый Час Белого Хлада и Век Волчьей Пурги. Мир, умирающий среди снегов и льдов, чтобы, как гласит пророчество, через много веков возродиться вновь. Чище и лучше.
— В то, — сухо сказала Нимуэ, — что мир возродится, я глубоко верю. В то, что будет лучше, — не очень.
— Не поняла.
— Ты слышала, что я сказала.
— И не ослышалась? Нимуэ, Белый Хлад предсказывали уже неоднократно, и всякий раз, когда наступала холодная зима, говорили, что вот-де, он, хлад-то этот, и пришел. Сегодня даже дети не верят, что зима, какая она ни будь, может угрожать миру.
— Это ж надо! Дети не верят, а я, представь себе, верю.
— Исходя из каких-то рациональных соображений? — с легкой иронией спросила Кондвирамурса. — Или исключительно из мистической веры в безошибочность эльфьих пророчеств?
Нимуэ долго молчала, пощипывая мех шубы.
— Земля, — начала она наконец слегка менторским тоном, — имеет форму шара и вращается вокруг Солнца. С этим ты согласна? Или, может, тоже входишь в какую-нибудь модную секту, утверждающую нечто противоположное?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});