Читать интересную книгу Дмитрий Самозванец - Пирлинг

Пребывание в этом лагере продолжалось до 12 мая. Это была знаменательная дата для Марины: в этот день царская невеста должна была въехать в Москву. Приготовления Марины говорят о ее приподнятом настроении. Отец Савицкий явился свидетелем этого. Ранним утром, когда еще иезуит лежал на своей постели из листьев, Марина приказала позвать его и пожелала раскрыть ему свое сердце. Первый раз она обращалась к нему — и в какой момент! После исповеди Марина прослушала мессу и причастилась святых тайн. В ней как будто воскресла девочка, воспитанная в Самборе. Она явилась к причастию преисполненная веры, твердая в своем исповедании; она спокойно вручала себя Провидению и бестрепетно смотрела на предстоящие испытания. Беседа с отцом Савицким вернула ее к действительности. Духовник напомнил об обещаниях, данных ею в Польше тем, кто предназначал ей столь ответственную роль при Дмитрии. Зная неподатливость царя, он просил, чтобы, в качестве личной милости, ему самому был облегчен доступ к царице. Марина покорно приняла его советы и дала ему лучшие заверения. Утешенный ее словами, Савицкий немедленно отправился в Москву, чтобы броситься в объятия отцу Николаю. Оба они присутствовали при торжественном въезде Марины в столицу.

Это зрелище походило на сказку: можно было поверить братскому слиянию славян. Русские превосходили поляков численностью и богатством своих одеяний; зато поляки отличались воинственным видом и роскошью оружия. Оба народа, забыв свои вековые разногласия, шли под одними и теми же знаменами, прославляя свою общую героиню. Молодая полячка, как легендарная фея, заставляла все сердца биться в унисон. Она была прелестна и лучезарна в своем шелковом платье. Именитейшие бояре окружали ее карету, запряженную двенадцатью серыми, в яблоках, лошадьми. Энтузиазм, видимо, охватил толпу. Под звуки колоколов и труб Марина остановилась у Вознесенского монастыря, где жила мать Дмитрия, Марфа. Будущая царица должна была провести последние дни перед коронацией среди московских монахинь. Здесь же Марина приняла требуемый этикетом визит Дмитрия. Как только она удалилась в свои покои, как только ворота монастыря закрылись за ней и женщинами свиты, начались сцены отчаяния и слез. Все чувствовали себя вдали от родины, отрезанными от всего мира. Что-то будет с ними в этой тюрьме? Марина сама была в подавленном настроении: ей пришлась не по вкусу московская кухня. Эти мелочи дошли до сведения Дмитрия, и он поторопился устранить причины недовольства. Немедленно была произведена кулинарная реформа, и было подписано разрешение желающим свободно возвратиться в Польшу. Марина получила ларец с драгоценностями, которые она распределила между своей свитой. Мало-помалу опасения рассеялись, и женщины успокоились. Царь был неумолим лишь в одном: он запретил вход в монастырь католическому духовенству. Никакие настояния не могли изменить его решения. Запрещение не было снято даже в Троицын день. Поэтому праздник прошел печально — без ксендза и мессы.

Одновременно с Мариной, 12 мая, прибыли послы Сигизмунда — Николай Олесницкий и Александр Гонсевский. Оба поезда совершали путь вместе, но на некотором расстоянии друг от друга, дабы избежать скопления народа на остановках. Они соединились только, чтобы вместе войти в Москву. Теперь все польские гости были в сборе. Празднества открылись аудиенциями.

В субботу, 13 мая, в десять часов утра, свита, сопровождавшая Марину, представилась царю в Грановитой палате. Мартин Стадницкий в качестве гофмейстера держал речь. Он не скупился величать Дмитрия императором; Власьев любезно поблагодарил его за это от имени царя.

Все шло как нельзя лучше. Подняли бурю только послы Сигизмунда. Припомним, что они получили категорический приказ не уступать царю в вопросах о титулах. В сущности, это значило идти на открытую борьбу. И действительно, как только первый посол произнес «великий князь» вместо «непобедимый Цесарь», лицо Дмитрия омрачилось, глаза начали метать молнии. Однако он дал Олесницкому окончить речь и предъявить королевскую грамоту. Власьев проверил формулу обращения. Она оказалась неудовлетворительной. Тогда письмо Сигизмунда было возвращено послу с заверениями, что никакого великого князя московского нет.

Тотчас же вспыхнул горячий спор, продолжавшийся более часа. Дьяк, посол, царь по временам говорили все разом и возражали с крайней запальчивостью. Олесницкий обладал горячей кровью и едкой речью; в его устах упреки сменялись угрозами. Он грозил возможностью столкновения, вызывал призрак войны, но ему не удалось убедить человека, ослепленного своим величием и не признающего ничего выше себя. Горе тому, кто не склонится перед ним! Московский меч настигнет его, говорил Дмитрий; вместо того, чтобы разить турок, он сокрушит поляков. Мирный исход спора становился все менее и менее вероятным. Однако после особенно резкого выпада Дмитрий вдруг предложил такой компромисс: пусть Олесницкий как бы раздвоится — пусть он поцелует руку царя не как посланник короля, а как простой дворянин. Этот выход был слишком унизителен для гордого поляка. Приходилось либо прервать переговоры, либо уступить. В конце концов уступил Дмитрий. Он опасался скандала накануне своей свадьбы и довольствовался тем, что отложил до другого времени защиту своих прав. Победа поляков была полная. От них даже была принята грамота со столь неприятной для царя надписью. Ободренный успехом, Олесницкий стал еще более несговорчив: он начал явно придираться к мелочам. Однако ревнивый страж традиций Афанасий Власьев был около царя; он сумел дать отпор послу Сигизмунда. В конце аудиенции спокойствие было восстановлено; послы поднесли Дмитрию подарки и были приглашены к царскому столу. Конечно, вопрос о титулах, далеко не будучи исчерпанным, напротив, только осложнялся.

Однако в данный момент другие заботы занимали царя. Он торопился отпраздновать свою свадьбу и короновать свою невесту. В сущности, брак уже был заключен 22 ноября 1605 года, когда Афанасий Власьев от имени Дмитрия обменялся обещаниями с Мариной. Эти обещания составляют основу брачного договора, а договор неразделим с таинством. Таким образом истолковывает тридентский собор обручение через уполномоченных. Кардинал Мацейовский именно так и понимал дело. 26 ноября 1605 года он доносил папе и кардиналу Боргезе, «что он освятил согласно торжественному обряду церкви брак Марины с Дмитрием». 14 января 1606 года Павел V утвердил благословение, данное кардиналом молодым супругам. Велевицкий прямо записал, что брак был заключен more principum. Таким образом, в Москве, собственно, не было прямой необходимости в заключении брачного договора и в совершении таинства. Но, конечно, можно было и повторить церемонию, окружив ее всем блеском церковного великолепия. Незадолго до этого аналогичный случай имел место при французском дворе. Генрих IV через уполномоченных обручился во Флоренции. 17 декабря 1600 года, по прибытии невесты, Марии Медичи, в Лионе было устроено величественное торжество в церкви св. Ионна. Предвидя такие лее церемонии в Москве, нунций заблаговременно принял известные меры. Он испросил разрешение устроить брачное торжество даже во время поста, если только запоздает прибытие Марины в Москву. Разрешение было дано, а отец Савицкий был извещен о том, что он может воспользоваться им, руководствуясь голосом совести и не стесняясь формальностями. Достойна внимания снисходительность римского духовенства. Запрошенный относительно времени, запретного для венчания, кардинал Боргезе спешит устранить все препятствия; сам он даже не требует объяснений, где и как будет совершена церемония.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});