Вы думаете?
Инстинктивно он шарил рукой, ища упавшую булавку, но Херонима естественным жестом вынула свою из наколки и протянула ему с обескураживающей улыбкой.
– Я уверена!.. Вы должны попробовать. Я могу вам помочь, если вы хотите?
– Мне помочь?
В нем снова что-то вспыхнуло, но Херонима обезоруживающе улыбалась, а в глазах ее отражалось само небо. Она снова рассмеялась его замешательству.
– Ну, конечно… Мы можем быть друзьями.
Это предложение дружбы, сделанное прелестным ребенком юноше, которого боялись и обожали все женщины, перевернуло сердце Дон-Жуана. Светлое лицо Херонимы казалось ему воплощением чистоты, он видел в ней ангела, посланного ему небом во спасение. Конечно, он полюбил, более того, обожал ее, как женщину и как ангела… С того самого дня как он повстречал ее, Мигель не нанес более ни одного ночного визита. На улице спящей Севильи не было больше фигуры, закутанной в плащ, и только гитара плакала в ночи… Дон-Жуан хотел быть достойным той, которую желал. Впервые в жизни женитьба представлялась ему единственным возможным союзом… достойным Херонимы.
Он навещал ее множество раз, и вскоре вся Севилья знала о его намерениях. Это привело всех в замешательство, общество было дезориентировано, а Мендоза затосковал. Идея выдать свою чистую Херониму за этого человека, имевшего так много от сатаны, совсем не улыбалась дону Диего. Но Херонима уже отдала свое сердце Мигелю, и когда он пытался объяснить ей, за какого человека она собирается замуж, она лишь довольно улыбалась и отвечала:
– Почему я должна бояться этого, папа, если он искренне сожалеет о своей прошлой жизни, ведь он показал, что способен полностью от нее отречься.
– Ты думаешь, это серьезно?
Херонима приближается к отцу и нежно целует его руку.
– Господин мой отец… все во власти Бога, не стоит искушать его, загадывая в будущее. Вы хотите знать о нем больше, чем сам Господь?
На это ничего уже нельзя было ответить, а с другой стороны, альянс с богатой и знатной семьей Маньяра вполне удовлетворял дона Диего. И в конце концов, Херонима была первой и единственной девушкой, у которой дон Мигель не просил ничего иного, кроме руки… Мендоза согласился.
В последний день августа 1648 года в огромном кафедральном соборе Севильи под дождем поцелуев и цветов дон Мигель де Маньяра венчался с Херонимой де Мендоза в присутствии всей испанской знати. Мантильи всех красавиц были влажны от слез, им ничего не оставалось делать теперь, как удаляться в монастырь, потому что Дон-Жуан предпочел жизнь с одной единственной…
Грандиозные праздники прошли очень пристойно. Мигель и Херонима были счастливы. Они по-настоящему любили друг друга, но для Мигеля эта любовь приобретала все более сакральный характер, становилась своего рода религией, безумием. Жизнь, которую он стал вести с первого же дня брака, была прямой противоположностью годам юности. Он стал продолжать все дела отца, вошел в совет города и делил свое время между работой и женой.
В основном они жили в дворцах Лека и Маньяра в Севилье, но часто выезжали и в замок де Монтексак в провинции Серанья. Херонима не любила ни шумное общество, ни город. Ей нравилась природа, птицы, открытый простор. Она говорила, что город дышит грехом…
Рядом с ней Мигель познал всю сладость жизни в любви, но он занимался и делами. Херонима была мудра и умела, под ее ненавязчивым руководством Мигель принял участие в самом выгодном тогда в Испании деле: в те времена золото из Америки текло такой мощной волной, что парализовало всю экономику. Выгодно было вкладывать во флот, курсировавший между материками. Он так и поступил, удача сопутствовала ему. И все могло бы и дальше быть так же прекрасно, если бы два несчастья не пришли одно за другим… Здоровье Херонимы всегда было слабым и хрупким и не позволяло ей познать радости материнства. Она очень страдала от этого, а Мигель утешал ее.
– Я могу сказать тебе: я не смогу любить тебя так же, если появится ребенок: я буду ревновать к нему…
– Ревновать? К нашему ребенку?
– Я буду ревновать тебя ко всему, что нас может отдалить, что оторвет твои мысли от меня…
– Какой ты глупый, Мигель!.. Он, это будешь опять ты…
Херонима улыбнулась и положила золотую головку на плечо мужу. Так они сидели долго, не шелохнувшись… Счастье, неизменное и полное, длившееся больше двенадцати лет… и оборвавшееся внезапно, как удар грома среди ясного неба. В начале сентября 1661 года она почувствовала легкое недомогание… 13. числа, в самой середине ночи, она заснула, как всегда в объятиях Мигеля, полубезумного от горя.
Ее последние слова были обещанием встречи:
– Мы встретимся… на небесах, мой любимый, – прошептала она.
В страшном отчаянии и невыразимой тоске припал Мигель к неподвижному телу. Он чувствовал себя брошенным, фатально одиноким, в пустыне… Ангел поднялся на небо, на небо, которое навсегда закрыто от него, самого страшного грешника в мире…
Много дней падавший снег и ледяной ветер, казалось, превратили маленький монастырь в Серанье в монастырь Снегов. Мерные глухие удары колокола… По двое из палат выходят монахи и направляются к церкви. Они съежились от холода, идут, опустив головы и засунув руки в рукава, мерно, в такт шагам, качаются четки… Приблизившийся первым, видит, что дверь в церковь не заперта. Аббат поднимает голову и смотрит на того, кто идет рядом с ним.
– Боже мой!.. Он опять там!.. – шепчет он. Войдя в храм, он тут же видит в тусклом свете нескольких свечей скорбную фигуру в черном, приникшую к подножию большого саркофага белого мрамора. Рыдания сотрясают тело человека, ужасающие стоны рвутся из груди…
Остановив процессию у входа в церковь, аббат один приближается к человеку и кладет ему руку на плечо.
– Сын мой… будьте благоразумны… вы себя медленно убиваете…
Мигель де Маньяра поднимает к нему искаженное страданием лицо, незрячие глаза с застывшей мукой. Он шевелит губами, но теперь ни звука не срывается с его губ. Аббат мягко берет его за плечи, пытаясь поднять с колен. Но он сопротивляется, не в состоянии оторваться от камня.
– Она там, святой отец… она там, она… Херонима!.. Моя нежная жена!..
– Это только ее мертвое тело, сын мой, ничего больше…
. – Ничего больше? Ее светящееся лицо… волосы, подобные самому солнцу… белое изящное тело… Все это, вы знаете, что все в этом белом мраморе… Вы знаете, какая омерзительная вещь смерть? Страшный палач, и я ничего не могу, ничего против него…
Он вцепился в мрамор так, что пальцы оставили красный след на белом камне. Аббат снова взял его за плечи.
– Вы не должны думать об этом, сын мой… Тело – это только грязь. Душа все освещает и оживляет…