– А Валериан Валерианович говорит – Ермак вел справедливое покорение Сибири. И восстание Шамиля тоже правильно подавили…
– Да, – размышлял Владимир Петрович. – Без Сибири нам нельзя. И без Кавказа – нельзя. Нефть. Марганец. Народ-то что поет? «На тихом бреге Иртыша сидел Ермак, объятый думой». Слыхал?
– Когда англичане Индию, они тоже…
– Ты эти сравнения брось, – заволновался Владимир Петрович. – Англичане нам не указ. Где мы живем? В Англии, что ли?
Он задумался на секунду: Англия, действительно, была ни к чему. Какая Англия?
– Но исторически…
– Исторически, исторически! Ты историю изучай, да о сегодняшнем дне помни. Мы что строим и уже построили? То-то. Значит, в конечном счете, понимаешь – в конечном! – правильно делали наши предки. Справедливо.
Отец был прав. Но и Шамиля жалко. Ведь он не знал, что в России революция произойдет. Хотел свой народ освободить, а после выяснилось – зря старался и даже для социализма вредно.
– А вот Юрий Михайлович по-другому мне объяснял. Все дело, говорит, в том, на чью точку зрения стать. Для одних – справедливо, для других – наоборот. Где же тогда настоящая справедливость?
Опять этот Карлинский! – хотел выругаться Владимир Петрович, но сдержался.
– Ты, Сергей, поменьше этой софистикой увлекайся. Конечно, Юрий Михайлович – человек эрудированный и с Мариной Павловной хорошо знаком… Но все же он тебе не товарищ… Давай-ка выкладывай по порядку – какими еще вопросами ты учителей донимаешь?
– Все дело в том, дорогая Марина Павловна, на чью точку зрения стать. Попробуем стать на вашу.
Покуривая вкусную сигаретку, Карлинский смотрел, как Марина кушает. Маленькая бесстыдная родинка, похожая на мушку, придавала ее лицу ослепительную белизну. Но вот уже обвисли складки щек, набрякла промежность у шеи и подбородка. Марина кусает пирожное, обнажив десны, так чтобы не запачкать на губах ярко накрашенную кожу.
– Марина Павловна!
Она медленно поворачивает голое лицо, показывая его со всех сторон.
– Мы же друзья, не правда ли? Потому я и позволяю себе говорить начистоту. Ведь не по любви… – Карлинский понизил голос, за соседним столиком двое молодых людей сосредоточенно лакали коньяк… – то есть не из любви к родине и коммунизму вы пошли замуж? Вы, такая умная и такая красивая… Ведь вы красивая?
– Красивая, – слегка посмеиваясь, подтвердила Марина.
– И умная.
– И умная.
– Люблю беседовать с вами. Как будто ешь перец в томате. И кафе располагает к откровенности. Колорит!…
Юрий повел подбородком, приглашая оглядеться по сторонам. Молодой человек за соседним столиком упрямо твердил:
– Обожаю звон бокалов.
А его товарищ перекрестился куском ветчины, воздетым на вилку, проглотил и внушительным тоном добавил:
– Тело женщины – это амфора, наполненная вином.
– Не пора ли наполнить и наши амфоры? – спохватился Карлинский. – Только за что же нам выпить? За идеалы, о которых вы так старательно умалчиваете?
Марина пожала плечами:
– Не умею разговаривать на отвлеченные темы, Юрий Михайлович.
– А на интимные?
– Тем более.
– Да-а-а. Вы склонны к загадкам. Каждая красивая женщина, между прочим, хочет казаться таинственной. Однако с вами, Марина Павловна, опасно откровенничать. Вы все слушаете…
– Слушаю.
– Смотрите, запоминаете, а потом…
– Нет, я не все запоминаю, но понимаю я все.
– А я вот многого не понимаю.
– Например?
– Взять хотя бы вашу красоту. Как вы можете…
– Как я могу, умная и красивая, жить с моим мужем? Вы это хотели сказать?
Карлинский замер. Мягко ступая, оскалив мордочку, зверь шел прямо на него. Черно-бурая лиса, песец, куница, о мой долгожданный серебристый соболь! Молодые люди за соседним столиком уже объяснялись в любви:
– А я, Витя, честно тебе признаюсь – за всю свою жизнь лягушки не обидел.
– Спасибо, Толя, что я встретил в тебе человека.
– Так ты, Сергей, по юридической части собираешься? Дельно задумал. На смену отцу, значит? Молодец! А вопросы и сомнения твои, по правде сказать, гроша ломаного не стоят. Праздные, незрелые разговоры ведешь со своим Валерьянычем. Каша у тебя в голове. Зелен ты еще в большой политике разбираться.
Ты, к примеру, за бывших пленных вступаешься. А мне лучше тебя известно: трусы они и предатели. Или насчет зарплаты. Что же ты министра к уборщице приравниваешь? Триста рублей в зубы – и шагай вертеть государством?
Ты думаешь, глупее нас с тобою наверху сидят? Пока ты немецкие глаголы спрягаешь да философии конспектируешь, там уже все известно, вычислено, рассчитано. И зачем глаголы твои нужны, и куда конспекты потребуются.
Ты одно пойми: главное – великая цель наша. Ею все и мерь – от Шамиля до Кореи. Этой целью любые средства освящены, все жертвы оправданы. Миллионы, подумай, миллионы ради нее погибли, последняя война чего стоит. А ты со всякими поправками лезешь – это несправедливо, то неправильно.
Я вот случай тебе расскажу, на всю жизнь его запомнил. Пришел приказ одному капитану: взять такую-то высоту и точка. Бойцы устали, разболтались, в смерть соваться никому неохота. А тут как раз дезертира приводят. Так, мол, и так, хотел улизнуть с поля боя. Капитан, не говоря худого слова, на глазах у всех, хлопнул его из пистолета, послал рапорт по начальству и – в атаку.
Получили мы рапорт, выясняем: как и что? Оказалось – вовсе и не дезертир это был, а просто другой офицер направил его куда-то по делу, а капитан не знал или запамятовал в горячке.
Подать сюда капитана! Самоуправство? Расстрел без суда и следствия? За такое – не поздоровится. Штрафная рота, как часы.
Докладывают: капитана больше нет, пал смертью храбрых.
Что же, перед солдатами мертвого командира позорить? Офицерские погоны сомнению подвергать? Может, не пристрели он этого дезертира, не поднял бы в атаку бойцов и приказа бы не выполнил?
Высоту-то, высоту взяли все-таки!
Я, признаться, тогда на случившееся с высоты той самой посмотрел. А теперь ты попробуй посмотри. Ну, будущий прокурор, выноси свое справедливое решение.
– Я не хочу быть прокурором.
– В защитники метишь, по стопам Карлинского, в блистательную адвокатуру?
– Нет, я буду судьей.
– Сдаюсь, сдаюсь без боя, Марина Павловна. Я полностью согласен с вами – цель оправдывает средства. И это тем более правильно, чем выше желанная цель.
Как это вы замечательно выразились? – «мало родиться красивой, красоту нужно завоевывать». Браво! Я не подозревал, что за такой ренуаровской внешностью скрывается опытный полководец.
Знаете что, возьмите меня в свой арсенал. Красота требует поклонения, цель нуждается в средствах. Так пусть я буду недостойным средством вашей всеоправдывающей красоты. Вы не пожалеете.
А теперь выпьем – за цель, за ваше прекрасное лицо, за необходимый союз целей и средств!
Карлинский и Марина чокнулись.
– Вы воспользуетесь моим предложением?
– Не знаю. Может быть. Хватит об этом.
Марина была рассеянна. А Юрию все вспоминалось далекое, детское. Мудрый змий-искуситель вручал яблоко светловолосой Еве, нерасторопный Адам дремал под райским кустом. И для полноты картины он подвинул ей вазу.
– Попробуйте персик, Марина Павловна. Сладкое вино обычно закусывают фруктами.
Толстый человек по-ребячьи подпрыгивал, суетился, даже прихрамывал из вежливости. Он был гораздо старше и толще отца, но когда тот сбросил на пол калоши, человек вдруг нагнулся, прижал их к золотым галунам и забегал вокруг, приговаривая уменьшительными именами: «Калошки… номерочек… шляпочку-то пожалуйте…»
Сережа и Владимир Петрович прошли в зал.
Ноты и смычки зашевелились. На сцену выплыл конферансье – неудавшийся вундеркинд, облысевший от музыкальных занятий. Он почти пропел, старательно выводя каждое слово, длинный титул знаменитого дирижера, и концерт начался.
Сережа увидел, как надул щеки рыжий, похожий на боксера трубач. Скрипачи остервенело замахали руками.
Музыка потекла.
Она была с цветными разводами – как вода на улице, когда прольют керосин. Она шумела и рвалась со сцены – в зал. Сережа вспомнил, что снаружи тоже хлещет ливень, и поежился от удовольствия. Именно такой представлялась ему революция.
Буржуи тонули самым естественным образом. Пожилая дама в вечернем туалете, барахтаясь, ползла на колонну. Смыла. Ее муж-генерал плавал саженками, но тоже вскоре утоп. Уже самим музыкантам было по шейку. Вытаращив глаза и сплевывая набегавшую волну, они судорожно пилили под водой, наугад.
Еще напор. Одиноко, верхом на стуле, промелькнул капельдинер. Волны бились о стены, лизали портреты великих композиторов. На поверхности плавали дамские сумочки и билеты. Время от времени из звонко-зеленой глубины, не спеша, как белый, недозрелый арбуз, всплывала чья-то лысина и пропадала.