полегли с каждой стороны, но Тимур вышел победителем. Остатки разгромленных туманов Тохтамыша бежали на юг, а воины Тимура, преследуя ордынские войска, положили их тысячами.
Но главное, что велел передать Янбек: три тысячи, уцелевшие от ногайского тумена, пробившись из окружения, пошли в отход не к Итилю, а сюда, на башкирские земли. Ногайский эмир, старый стервятник, остался жив. Должно быть, намеревается, разграбив кипчакские земли, набрать пропитания для войска, заменить изможденных лошадей и, перебравшись через Яик, уйти в Срединную степь. Если бей не поможет, полутора тысячам Янбека ногаев не остановить.
В том, что победит Железный Хромец, Богара и прежде не очень сомневался, однако боялся, что война перекинется на его земли. Теперь же, когда ордынцы бежали вниз по Итилю на юг, бей утвердился в том, что Тимур не повернет к Уралу, а будет преследовать Тохтамыша. Вести гонцов окрылили его.
Кипчакские аулы прятались в лесах и горных ущельях. Узнав же, что опасность миновала, они, слышно, потянулись обратно в степь. Да и что им остается? Скот-то кормить нужно. Они и не думают, что, спасшись от Орды и Тимура, станут добычей вырвавшегося из кольца ногайского тумена.
Богара должен разбить ногаев и упредить грабеж. Назначив Юлыша главой пятитысячного войска, он бросил его навстречу врагу. Сам же с основными силами неспешным ходом через отроги Кансуры направился к Акхыу.
Он все еще надеялся, что Аргын жив. На случай, если он вернется на место прежней стоянки, бей оставил там сотню воинов, они должны были вести Аргына по следу отца.
Не знал Богара, что, направив основные силы не к Яику, а к излучине Акхыу, совершил непоправимую ошибку.
А сын бея, отважный воин Аргын, к тому времени уже покинул этот светлый мир.
…Две тысячи его всадников были поставлены сразу позади шести тысяч тяжеловооруженных пеших воинов. Очередь до башкир дошла скоро. Только сшиблись два войска и пешие ратники, метнув стрелы и копья, отошли назад, конница Тимурова авангарда и две башкирские тысячи ворвались в центр ханских войск. Тем временем правое и левое крыло, растягиваясь на несколько верст, начали обходить полчища Тохтамыша.
Яростно ржут кони, с криками валятся из седел раненые и умирающие, со свистом летят стрелы, звенят сабли и копья.
Еще бой не разгорелся во всю силу, а половина башкирских конников уже полегла. Аргын, неистово размахивая саблей, звал своих джигитов вперед, но строй их редел и редел. Сразив пятерых-шестерых врагов, пал спутник Хабрау, усергенский богатырь Арслан. Чуть поодаль ордынцы окружили Ильтугана и двух тамьянских джигитов. Аргын бросился им на помощь, но не успел — все трое уже рухнули под копыта коней. В это время кто-то крикнул ему: «Хай, Аргын, бесстыжее твое лицо! Против свата пошел? Вот тебе, изменник!» — и, нацелившись, метнул в него копье. Аргын успел уклониться, и копье с бунчуком пролетело возле плеча.
Это был Кутлыяр. Аргын, подняв коня на дыбы, повернул и ринулся на него. Долго бились они. У одного свата из виска кровь течет, а другой не может даже улучить миг и вытащить впившуюся в бок стрелу.
Но вот Аргын, вконец разъяренный от запаха струящихся по лицу пота и крови, начал теснить врага. Прорычал: «Умри, шакал проклятый!» — и, зло выругавшись, обрушил саблю на голову Кутлыяра.
Но в центре у Тохтамыша сил оказалось больше. Передовые тысячи Тимура, не выдержав натиска, стали пятиться назад. Но башкиры, сколько их еще оставалось в живых, всё рвались вперед. У кого сломалась сабля — взялся за палицу, кто потерял палицу — мозжил головы врагов камчой со свинцовой заплеткой. И в неудержимом своем запале не заметили джигиты Аргына, что передовой тумен начал отступать.
Ордынская конница, охватив башкир железным кольцом, теснила их к своему тылу. Положение было гибельным. На каждого башкирского воина насели по два, по три врага. Видит Аргын: многие его джигиты, истекая кровью, рухнули под конские копыта и все меньше сил у тех, кто еще в седле. Руки устали, от рукоятей сабель вспухли ладони. Хабрау еще в седле, направо, налево раскидывает сабельные удары: «Вот тебе! Вот! За Йылкыбая!..» Шапку с головы сбили, из висящей за спиной домбры торчит стрела.
И вдруг для Аргына весь огромный бой замер и затих. Лишь стрела прозвенела тонко и вошла ему в грудь. Упала взметнувшаяся с саблей рука, мощное тело склонилось к гриве коня. Собрав силы, Аргын прошептал: «Таймас-агай, пригляди за сэсэном!..» — обнял коня за шею и закрыл глаза.
И не было бы башкирским джигитам спасения, если бы в этот миг, воодушевив, прибавив сил одной из отчаянно рубившихся сторон, а другую повергнув в страх, не прозвучало: «Знамя! Опрокинулось ханское знамя! Подох Тохтамыш!» Ордынские конники, выворачиваясь в седле, разом посмотрели назад — там, где только что гордо развевался главный ханский стяг, ничего нет — и, развернув коней, бросились врассыпную. Начавшие было подаваться войска Тимура устремились вперед.
Из двух тысяч воинов Аргына на конях оставалось всего четыре сотни. Эмир передовых туменов дал им отдых, разрешил им отыскать своих раненых товарищей, перенести в шатры, стоявшие верстах в пяти отсюда, и отдать в руки лекарям, а самим с зарей снова встать в строй.
Таймас-батыр, весь черный от гнева и горя, поник головой, не смел даже глянуть в глаза своим джигитам. Словно он и был повинен в этом смертоубийстве, в коварстве колченогого царя. Старый воин решил приказа не выполнять и остатки башкирского войска повернуть домой. Решил из благих побуждений и даже представить не мог, что ожидает оставшихся в живых воинов в пути. Перевязав раненых, они собрали раскиданных по степи мертвых своих соплеменников и предали их земле. И только после этого тронулись в путь.
Аргын все еще боролся со смертью. Полежит немного молодой батыр, а потом упрямо рвется встать, но только всколыхнется — изо рта пенится кровь. И наконец на рассвете жесткое его лицо сквозь муку озарила улыбка. «Посади меня лицом к Урал-тау», — сказал он джигиту, который был возле него. Одна-единственная слеза скатилась по щеке. «Сыночки…» — сказал он еле слышно, вспомнив маленьких своих детей. Это было его последним словом.
Как ни ослабли джигиты, как ни ломило усталые, натруженные саблей и палицей тела, уснуть они не могли. У каждого кто-то погиб в сегодняшнем бою — старший или младший брат, близкий родич или задушевный друг. А их самих, живых, что ждет? Откроет ли им эта страшная битва дорогу к свободе? Избавит ли от гнета и унижения?