— Какое будущее ожидает рок-н-ролл?
— Думаю, самое страшное, что его ждет — это то, что и через тридцать лет люди будут слушать классический рок шестидесятых. Я нахожу невероятно странным, что многие вещи, ставшие событием еще тогда, когда я слушал их мальчишкой, — «Битлз», «Стоунз», «Ху» — до сих пор почитаемы. Я жажду новой музыки, но вам придется изрядно попотеть, чтобы отыскать что-нибудь свеженькое, что сможет стать очередным событием. Сейчас, например, я слушаю «Свелл», «Кам» и группу из Западного Берлина под названием «План-Б». Или вот — приобрел недавно шесть альбомов Нила Янга. Нил — это лучшее, что у меня сейчас есть.
— В вашем новом романе «Виртуальный свет» действие происходит через каких-нибудь двенадцать лет, однако общество, которое а нем описано, настолько разрушено, поляризовано и технологически развито, что выглядит куда более отдаленным по времени.
— Масштабы перемен в интересах сюжета были намеренно искажены. Устоявшееся мнение о том, что научная фантастика предсказывает будущее, меня лично не занимает. На мой взгляд, не о будущем рассказывают наши книги, а о тех годах, когда они были написаны. Романы, которые в пятидесятые годы написал Айзек Азимов, это романы именно о пятидесятых, пусть даже действие в них происходит в двухмиллионном году.
— Следовательно, время «Виртуального света» не совпадает с нашим реальным временем?
— Естественно. И этим события романа, как мне кажется, близки к реальной жизни. Ведь время не течет с постоянной скоростью — ни время личности, ни время истории. Оно движется рывками: то ничего не происходит, то вдруг как даст по газам, и мир меняется радикально. Если говорить о моих произведениях, то самый яркий пример такого рода вы можете найти в «Нейроманте» — там действие происходит в будущем, в котором все еще существует Советский Союз. Однако кто в 1983 году мог представить себе мир, в котором не было бы Советского Союза?
— Смерть, распад, разрушение — мир в «Виртуальном свете» не очень-то приятен.
— Он не большая антиутопия, нежели тот мир, в котором мы живем. Если бы вы попытались описать сегодняшний мир человеку из 1950 года, он показался бы ему сущим кошмаром. Все больше и больше людей умирает от голода. Некоторые города, как Мехико, существуют в преддверии постоянной катастрофы. Причем Мехико — место еще прекрасное, если сравнивать его, скажем, с Сан-Пауло. Есть страны, где непрерывно бушуют эпидемии, войны, да и вообще происходят жуткие вещи.
— У некоторых людей от новостей такие стрессы, что они перестают смотреть телевизор и читать газеты.
— Да, замыкаются в кокон. Это действительно очень популярная тенденция в современной американской культуре, или, точнее, популярная тенденция для журналистов, которые обсуждают ее как популярную тенденцию. Занятие не слишком привлекательное.
— Вы часто испытываете перегрузку?
— Я просто стараюсь не связываться с электронной почтой. Если бы я подключился к этой системе, мне бы писали со всего света.
— Выживете а пригороде со своей женой и двумя детьми. Говорят, вы домосед?
— Люди, наверное, думают, что я хожу с серьгой в ухе. А на самом деле я простой писатель-киберпанк — человек среднего возраста и среднего класса. Человек, которому выпало жить в эпоху перемен. Я еще помню те времена, когда телевизоры были далеко не в каждой семье. В нашем городке первый такой агрегат купили мои родители. Он был размером с маленькую газовую плиту и имел круглый шестидюймовый экран. Когда мы его включили, то не увидели ничего, кроме «снега», — в ту пору передающие станции тоже были наперечет.
— Узнают ли вас люди на улице?
— Только случайно. Не так давно, когда мы с Марио Ван Пиблсом прогуливались по деловой части Ванкувера, пытаясь обсуждать сценарий, прохожие скорее на него обращали внимание, чем на меня. Американцы писателей не очень-то жалуют. С другой стороны, это и к лучшему. Это спасает нас от безумной богемной кутерьмы.
— И все же вы в каком-то смысле фигура культовая.
— Я этого не чувствую. Я занимаюсь своим делом уже двенадцать лет, и когда люди спрашивают: «Что вы ощутили, когда однажды утром проснулись знаменитым?», — я отвечаю прямо: «Я стал знаменитым не за одну ночь. Да и в это утро в дверь ко мне никто не барабанил». Однако все случившееся — штука любопытная. Оно лишь подтверждает мои догадки о природе популярности.
— Какие же?
— Раньше я думал, что знаменитые люди — это те, вокруг которых крутятся журналисты. Это кажется очевидным, однако многие, когда речь заходит об их любимой звезде, обязательно вам возразят. «Нет, дружище, — скажут они. — Это не просто женщина, которая привлекла благосклонное внимание журналистов. Это — Мадонна!»
— Вы настолько стараетесь быть обычным человеком, что даже свозили недавно своих детей в Диснейленд.
— А это было довольно интересно! Ведь под всей поддельной ностальгией, которую нам так настойчиво пытаются внушить, лежит целый пласт ностальгии истинной. И я действительно нахожу это трогательным. Нельзя, конечно, сказать, что Диснейленд полностью потускнел и потому его постоянно подкрашивают — хотя действительно потускнело многое, но каким-то забавным образом на уровне символов. Он как бы очеловечивается, и это — вещь удивительная.
— И какие аттракционы вы посетили?
— Первый — «Пираты Карибского моря» — до сих пор имеет этакое старомодное очарование, которое придали ему его создатели. Однако, когда мы двигались обратно, он сломался. Лодка остановилась возле робота-пирата, которого зациклило на одной фразе: «Йо-хо-хо, йо-хо-хо, йо-хо-хо». Иллюзия умерла моментально — и сразу стало видно, какой над нами низкий потолок. А затем появилась обрюзгшая женщина в дурно сшитом пиратском костюме и сказала: «Ладно, седлайте своих лошадей — мы отправляемся дальше».
— Каким образом вы стали жителем Ванкувера?
— Я уехал из Штатов в 1967 году, чтобы избежать призыва в армию. Так что с 19 лет я не живу в США и не имею никакого желания туда возвращаться. Точно также мне не хочется жить в Торонто. Поэтому, если я собираюсь оставаться в Северной Америке, то мне хорошо и здесь.
— А почему вы не можете жить в каком-нибудь другом канадском городе, например, в Калгари?
— А вы когда-нибудь бывали в Калгари? Зимой? Это то же самое, как перебраться жить на Юпитер.
— Почему вам так не нравятся Штаты?
— Знаете, когда мне было 19 лет, и меня вот-вот могли забрать в армию, моим главным ощущением было следующее: «Дьявол, да они же меня могут убить! Они хотят, чтобы я делал то, что я делать не хочу, и в итоге меня обязательно убьют». Я почувствовал это всеми своими потрохами, и с тех пор я никогда не верил властям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});