Читать интересную книгу Прогулки по Парижу. Правый берег - Борис Носик

«12 июня 1939 года в еще стоящем поезде.

Дорогая Анна Антоновна! (Пишу на ладони, потому такой детский почерк). Громадный вокзал с зелеными стеклами: страшный зеленый сад – и чего в нем не растет! – на прощание посидели с Муром, по старому обычаю, перекрестились на пустое место от иконы…

…Кричат: – En voiture, Madame (По вагонам!) – точно мне, снимая меня со всех прежних мест моей жизни. Нечего кричать – сама знаю».

И все же – отчего они вдвоем с сыном, отчего никто не провожает Цветаеву после семнадцати лет эмигрантской жизни? «Не позволили», – объясняет Цветаева в письме бельгийской приятельнице Ариадне Берг. Кто ж «не позволил» ей, вечной «своевольнице»? Хозяин не позволил. Тот, кто велел ей переехать из пригорода в гостиничку на бульвар Пастера. Тот, кто купил ей билет. Тот самый Хозяин, который отозвал своего агента Сергея Эфрона после проваленного дела в Москву (чтобы подлечить, а потом расстрелять). Тот самый Хозяин, которому сдал Эфрон жену и сына на руки, убегая в Москву. Хозяин принес билет и велел, чтобы никто не провожал. Да те, кто был поопытнее, и сами давно боялись с ней общаться, потому что неизвестно, что еще ей приказывал делать Хозяин. Мог приказать что угодно. У Хозяина менялась вывеска – ЧК, ГПУ, НКВД, КГБ, – но интересы, и методы, и цели оставались те же. Так что… Вот ведь и на допросе в полиции она изложила их версию мужниного побега: что велел сказать Хозяин, то и сказала: бежал, мол, в Испанию. А он, запоздало оберегая ее от лишнего знания, выпрыгнул чуть не на ходу из машины. Но она знала, что не в Испанию везла его машина…

А теперь и они с сыном едут туда, где царит Хозяин.

«Едем без проводов, – пишет она Тесковой, – как Мур говорит, ni fleurs, ni couronnes».

Какая страшная метафора – фраза из похоронного оповещения: «Венков и цветов не приносить». Так что Муру тоже страшновато, наверное. (Он тоже едет на гибель, все погибнут – коготок увяз… Выживет дочь Ариадна и до смерти будет умолять Хозяина, чтобы поместили их с убитым отцом на почетную доску «бойцов невидимого фронта».) Думаю, что метафору подыскала сама Цветаева, подарив любимому сыну. А себе взяла менее изящное:

«Едем… как собаки…»

Боже, какая страшная история! Но на вокзалах бывает всякое. С Восточного вокзала еще три-четыре года спустя увезли на смерть многие десятки тысяч евреев из покоренной Франции – там и доска установлена, чтобы граждане пассажиры помнили. Напрасный труд, все забывается. Массовый пассажир мечтает об объятиях сильных вождей…

Недавно вокзал Сен-Лазар, вернее, две привокзальные площади украсились двумя современными скульптурами. Они пользуются большой популярностью среди туристов (с одной стороны – авангард, куда уж дальше, а с другой – все понятно, как у любимца публики Дали). Речь идет о двух композициях Армана. На одной, перед вокзалом на Гаврской площади, сплавлено множество настенных часов (она называется «Все время»), а на другой, на Римской площади вокзала, сплавлены чемоданы (она называется «В вечное хранение»). Таким образом, количество скульптур в столице умножилось. Но сколько их вообще, скульптур, в Париже, этом городе искусства? Несколько лет назад автор книги о статуях Парижа писал с горечью, что даже число парижских статуй нам неизвестно и что многие из них в плачевном состоянии. С тех пор парижская мэрия создала специальную комиссию по учету и инвентаризации памятников, которая насчитала семьсот статуй и начала приводить их в божеский вид. А ведь кроме солидных памятников есть еще мириады фигур на фронтонах, мириады атлантов и кариатид, есть статуи в парках, скульптуры на кладбищах – все это произведения искусства, не всегда первоклассные, но иногда – истинные шедевры. Все эти скульптуры вписываются в городской пейзаж и декор, становятся частицей повседневной жизни горожанина, фактором его воспитания, а также усладой армии туристов (их, напомню, шестьдесят миллионов).

Все эти скульптурные группы, статуи, кариатиды, барельефы – они чутко отражают смену художественных стилей и художественных вкусов, политических и литературных пристрастий. Чтобы постигнуть историю французского искусства за последние два-три столетия, историю войн, мира, политических течений, эволюцию понятий о праве и государстве, эволюцию представлений о женской красоте и моде – не обязательно слушать лекции в амфитеатре Сорбонны или прятаться в прохладу музеев. Париж сам великий музей под открытым, хотя зачастую и серым и чуть-чуть излишне прокопченным уже небом.

Даже и напоминая нам о каком-нибудь писателе или о маршале, о монархии или Революции, о Республике или первом поцелуе, статуи, как истинные произведения искусства, напоминают нам в первую очередь о законах пластики, о стилях, о творцах, скажем о Родене и Рюде.

Некогда статуи эти слишком тесно связывали с персонажем, с идеей и событием, оттого, вероятно, якобинские или гугенотские варвары с такой яростью крушили бесценные изваяния королей и Святой Девы. Для нынешних поколений статуи эти чаще всего лишь произведения искусства и ни в ком не пробуждают искренней ярости. Со времен последнего рецидива варварства в Париже тоже прошло уже больше тридцати лет. Он имел место в 1968-м, когда участники «студенческой революции», или просто хулиганы, выступавшие под лозунгами гуманистов Мао или Троцкого, испохабили чуть не все статуи Парижа.

Сегодня революционеры мирно делают бизнес или добросовестно служат в конторах, лишь изредка с нежностью вспоминая свой былой разгул, а стены и памятники Парижа уже очистили. Вот разгул иконокластов поры Великой французской революции был серьезнее: он лишил Париж самых древних его статуй. Очень мало уцелело из готики, из XII-XIII веков – кое-какие статуи на порталах и тимпанах собора Парижской Богоматери, да слегка покалеченная Дева с младенцем у северного портала. Зато уцелело много от эпохи Ренессанса – все эти греко-римские боги, богини и нимфы – и великолепные творения Жана Гужона – на фасаде Лувра, на фонтане Праведников. От XVII века целыми остались барельефы ворот Сен-Мартен. В XVIII веке истинные шедевры созданы были Куазевоксом и Кусту, и по прихоти судьбы лучшие их вещи, вроде «Меркурия» Куазевокса, перенесены были из Королевского дворца на площадь Согласия. Фонтан Бушардона «Времена года» возвестил начало неоклассицизма, а конец XVIII века и начало XIX отмечены трудами Гудона, Шоде, Муатга, Буазо. Считают, что с 30-х годов XIX века наступает, так сказать, «буржуазный» период скульптуры – императоров сменяют на площадях и перекрестках министры, артисты, ученые. Исчезают кавалеры с кружевными манжетами и в париках, появляются бородачи в рединготах. Романтизм приносит пасторальные и исторические сюжеты, столицу охватывает истинная «статуемания». Шедеврами тех времен считают «Марсельезу» Рюда на Триумфальной арке и его же маршала Нея на перекрестке у обсерватории. Усиленно трудятся в те годы Давид Анжерский, Прадье, Дюре, знаменитый анималист Бари. Во времена Второй империи и Третьей республики творят Фальгьер, Фремье, Бартольди, а также Энжальбер, Гийом, Маркест. Ну и, конечно, Роден, и, конечно, Карпо, и, конечно, Далу. В XX веке прославились Майоль, Жанио, Бушар, Ландовский, Цадкин. Украшали в нашем веке Париж и знаменитые иностранцы – Генри Мур, Миро, Джакометти.

Две новые скульптурные композиции Армана, установленные у вокзала Сен-Лазар, возродили былую славу вокзала в среде «художественно настроенной публики».

Наряду с обычными музеями в Париже возникло в последние годы несколько великолепных музеев скульптуры в парках, скверах, перед знаменитыми зданиями – «музеев на открытом воздухе».

Парижские кладбища – это тоже великолепные заповедники скульптуры (пусть даже иногда несколько странной, но всегда безошибочно отражающей вкусы и взгляды эпохи). В Париже интересно не только кладбище Пер-Лашез с его «Монументом мертвым» Бартоломе, памятником Фальгьеру работы скульптора Маркеста, «Плакальщицей» Антуана Этекста и его же надгробием Жерико, памятником генералу Гоберу работы Давида Анжерского, «Снятием с креста» Акопа Гурджана и еще десятками поразительных скульптур. Интересно и Монпарнасское кладбище с его «Плакальщицей» Леопольда Мориса, памятником Бодлеру работы Жозефа де Шармуа, «Колесом» Жана Арпа и знаменитым «Поцелуем» Бранкузи на могиле безнадежно влюбленной бедной русской девочки Тани Рашевской.

Музеями скульптуры являются и мосты через Сену. Так, на мосту Карусель стоят аллегорические фигуры, изображающие Промышленность и Изобилие у одного берега и Сену и Город Париж – у другого. На мосту Иены высятся каменные фигуры арабского, галльского, греческого и римского воинов. На мосту Гренель неподалеку от Дома радио можно увидеть уменьшенную бронзовую копию знаменитой нью-йоркской статуи Свободы работы французского скульптора Бартольди. Копия была подарена городу Парижу американцами и установлена на мосту к открытию Всемирной выставки 1889 года. Но, конечно, истинным музеем скульптуры является самый русский из парижских мостов – мост Александра III, первый камень в основание которого заложил во время своего парижского визита в октябре 1896 года сын Александра III император Николай II. Мост был открыт к началу Всемирной выставки 1900 года, но в смысле художественном никак не возвещал о начале новой эры, а, напротив, строго придерживался пышно-декоративного стиля времен Людовика XIV. Над символическими фигурами для этого великолепного моста трудились Фремье, Далу, Массуль, Маркест. Жорж Ресипон изваял нимф реки Невы и русские гербы. Некоторые из скульптур на мосту воистину очень хороши.