— Джек, я не знаю, что за человек Ван Дайм. Слышал только, что язык у него хорошо подвешен и связи есть, но я наведу о нем справки, — только я открыл рот, чтобы предупредить его об осторожности, как Сержант предупреждающе закивал головой. — Да знаю я, знаю. Очень осторожно. А ты что Бухгалтер скажешь?
— Что тут скажешь? Политика — дело тонкое. И политики — тоже. Ван Дайма я видел в порту. Одет по последней моде! Что б я так жил! Так нет же, как еврей, так обязательно бедный! К тому же от него пахнет, как от двух дамских парикмахерских вместе! Неспроста это! Не сомневаюсь, что девочки к нему так и льнут.
Поняв, к чему он клонит, сказал: — Хорошо. Проверим его любовные связи. Больше ни у кого предложений нет?
— Джек, посади на хвост Дайму пару своих проныр, а там видно будет, — подвел итог Сержант. — С этим все или еще что?
— Не все, — сердито буркнул я, недовольный торопливостью Сержанта. — Непонятно, почему начальник семнадцатого участка, капитан полиции Майкл Баррет так заинтересован в этом деле?
— Почему? Интересный вопрос, — Кац почесал свой крючковатый нос, затем поглубже задвинул пенсне на переносицу. — Могу только предположить, что здесь замешана политика. Вы смотрите на меня и думаете: почему старый еврей вспомнил о политике? Так я вам скажу! От нашего округа помимо Ван Дайма собирается баллотироваться Томас Моррисон! Ему тоже хочется запустить руки по локоть в государственную казну, набить карманы золотом от продажи лицензий, дотаций и привилегий! Как я их понимаю! Почему одним все, а другим ничего! Я каждый день спрашиваю Господа, а почему не я?! За что Господи мне приходиться унижаться каждый день из-за нескольких долларов?! Почему я всего лишь старый, больной еврей, а не…
— Хватит! Десять раз на день одно и то же! Лучше скажи: Моррисон это 'Универсальные магазины Моррисона'? — прервал я его затянувшийся монолог.
Кац нахмурившись, молчал, всем своим видом демонстрируя, что обиделся. И очень сильно.
— Ну! — подтолкнул его Сержант.
Кац недовольно пожевал губами и только потом недовольно буркнул: — Он.
— Значит, Моррисон при помощи капитана решил убрать конкурента. Правильно, зачем тратить деньги на предвыборную борьбу, если можно убрать его таким способом! Умно, ничего не скажешь! — искренне восхитился Сержант.
Я уже переставал удивляться наглым аферам и махинациям, являвшимися естественными для этого века, но то, что этими жуликами восхищаются и ставят их в пример, как умных и изворотливых людей, никак не мог понять. Как и сейчас не мог понять восхищение Сэма проявлением человеческой подлости.
— Если это тот Моррисон, то, возможно, у меня кое-что на него есть, — сказал я, после чего рассказал о Марте, и ее пока непонятной связи с Моррисоном.
— Мормон, да еще убийца, — с довольным видом заявил Кац, потирая сухонькие ладошки. — Это же какой процесс может быть! Бедная женщина против богатого мормона — убийцы! Обыватели Нью-Йорка будут в восторге! Под это дело нам еще будут нужны журналисты и хороший обвинитель с длинным языком. Процесс Моррисон, конечно, выиграет, а вот выборы проиграет!
Сержант опрокинул в себя стаканчик виски, сморщился, после чего сказал: — Это же какая куча денег будет выброшена на ветер. И ради чего, Бухгалтер?
— Ой! Не могу поверить! Вы меня спрашиваете? То мне рот затыкают… — но наткнувшись на мой взгляд, тут же сменил тему. — Так я вам скажу, хоть и не царь Соломон! Когда Моррисон станет пустым местом, капитану Баррету не будет смысла давить на мистера Дилэни. Это одно. Второе. Мы можем поставить это себе в заслугу перед Ван Даймом. А если еще поймаем его на каком-нибудь неблаговидном деле, то он будет весь наш! Это я вам говорю, Лазарь Кац!
— Держи карман шире! Эти господа, как я сумел убедиться, работают с кем-то, только когда им выгодно. Начнешь на них давить, на тебя тут же обрушиться полиция, газеты, различные комиссии. Вы уж мне поверьте! Хотя мы представляем определенную силу в городе…
— Подожди, Сэм. Если не просто шантажировать его, а предложить ему сотрудниче?ство, которое будет сулить ему большие барыши. Не устоит, станет с нами работать!
— Хм. Сотрудничество. А что ты под ним имеешь в виду?
— Подумать надо.
— Подумать надо, — передразнил меня Сержант. — Что ты можешь придумать?! У них уже все схвачено! И железные дороги, и биржа, и недвижимость — все давно у них в кармане!
— Хорошо! Пусть по-крупному мы играть пока не можем, — мне не хотелось говорить о своей идее, приберегаемой для себя, но это был тот случай, когда на кон, чтобы выиграть, надо ставить все, что есть, — но как ты посмотришь на то, чтобы производить виски самим. Пара винокуренных заводиков — и мы поставляем виски и джин в бары и рестораны района, который мы контролируем.
— Хм. Насчет виски — хорошая идея. Народ пил, пьет и будет пить. Так почему бы нам не стать у этого крана? Джек, ты голова! Что ты скажешь, насчет идеи, Кац?
— Деньги есть деньги, мистер Уоллинг. И мое мнение: чем их больше — тем лучше.
Через две недели после нашего совещания у Сержанта состоялся процесс, где Марта Дуган публично обвинила мормона Моррисона в убийстве своей семьи и похищении ее младшей сестры. Газетчики набросились на это дело, словно стервятники на труп. В течение трех дней заголовки будоражили умы обывателей, только шум начал затихать, как вдруг его фамилия снова прозвучала, но теперь уже на одном из заседаний городского совета. При выступлении одного из членов комиссии по выявлению нарушений правил торговли, а также злостных неплательщиков налогов неожиданно для многих была произнесена фамилия Моррисона, вместе с внушительной цифрой, указывающей, сколько он недоплатил в городскую казну. Не успел он опомниться, как на его склады нагрянула комиссия в поисках нарушений. И тут же не замедлила грянуть новая сенсация. На складах были обнаружены большие партии контрабандного товара. Если до этого его адвокаты действовали довольно успешно, то к этому удару они не были готовы, в результате чего их клиент был взят под стражу прямо в зале суда, правда, не проведя за решеткой и двенадцати часов, вышел под залог в сумму пять тысяч долларов. Для газетчиков этот процесс стал подобно манне, падающей с неба. Некоторые газеты, пользуясь моментом и стараясь привлечь к себе больше внимания, приписали Моррисону такие 'подвиги', наградили рядом таких гнусных привычек, что даже видавший виды Нью-Йорк содрогнулся, узнав, что за монстр скрывался под личиной уважаемого человека. Газеты буквально растоптали его, смешав с грязью. Высший свет и общество закрыли перед ним свои двери. Приемы, визиты, балы — теперь все для него и его семьи осталось в прошлом.