Читать интересную книгу Охотники за алмазами - Георгий Свиридов

Юрий Юрьевич все так же смотрит в окно вагона, задумчиво двигает густыми черными бровями, и в глубине глаз таится печально-добродушная усмешка. Сейчас, когда столько пережито и, можно сказать, пройдена главная часть жизненной дороги, предназначенной одному человеку, можно философствовать и оглядываться назад. Жизнь научила многому. Выработался свой взгляд и своя мера. Пропало и навсегда исчезло восторженно-наивное умиление каждым представителем науки. Теперь-то он хорошо знает, что ученый ученому рознь. А в геологии особенно.

Геология — штука капризная и, как говорится, задачка со многими неизвестными и сплошными затемнениями. Она стоит особняком среди иных технических наук. Математики, физики, химики главную работу делают в лабораториях, за письменным столом. А в геологии наоборот: главной научной лабораторией является полевая партия, где с помощью долота просматривается и прощупывается земная толща. Только заглянув внутрь, вынув образцы пород, можно с уверенностью говорить и о строении, и о породах, пластах…. Все же остальное похоже на гадание. В том числе и в теоретических предположениях. Для того, чтобы предсказать возможные залежи нефти и газа в любом месте планеты, не требуется гениального дара предвидения. Для этого вполне достаточно иметь под руками мелкомасштабную геологическую карту местности, внимательно ее «прочитать», изучить. И все. Там, где отмечены впадины, видны межгорные и предгорные прогибания слоев, разломы, сдвиги, которые заполнены осадочными породами, там теоретически вполне можно предполагать наличие нефтеносных или газоносных месторождений.

Юрий Юрьевич хорошо помнит, как одиннадцать лет назад, когда он возглавлял одну из южных партий и на Ерофеевской площади нашли первую нефть, в экспедицию неудержимым потоком хлынули представители. Живая нефть за Уралом — а скважина давала всего каких-нибудь сорок — пятьдесят литров в сутки! — словно гигантский магнит притягивала к себе ученых, будоражила умы и толкала к активным действиям. Вокруг этих первых зауральских литров нефти возник невероятный бум. Кто только не приезжал! Члены-корреспонденты, профессора, кандидаты, аспиранты. Ехали, как правило, не одни. Везли с собой научных сотрудников, лаборантов, машинисток, чертежниц. Занимали гостиницы, нанимали частные квартиры, разбивали палаточные лагеря… И кипела «работа» — зачитывались до дыр отчеты, добросовестно переписывались материалы технической документации, копировались рабочие карты каротажные диаграммы, списывались данные лабораторных анализов… Потом появлялись на свет пухлые научные труды. В них добросовестно обобщались данные изыскательских работ. Работ, которые действительно производились. Но только давно. Следовательно, рекомендации, вытекавшие из обобщений, устарели, отстали от жизни. Они отстали на два-три года, и для науки это немалый срок. Надобность в тех рекомендациях уже отпадала… Но труд выполнен по всем канонам и требованиям. Его читают, рецензируют, обсуждают. В конце концов, пройдя через все инстанции, он выходит на финишную прямую, и автору присуждается ученая степень. А за что? Пользы-то от этого «труда» геологам-практикам нет никакой. Но эта сторона дела почему-то замалчивается. Через какое-то время «труд» выходит отдельной книгой, к автору, вместе с желанной ученой степенью, приходит солидное положение и весьма солидная зарплата…

Сколько таких келейных ученых, выросших в теплицах при кафедрах, в оранжерейных условиях исследовательских институтов, повидал Юрий Юрьевич. Нет числа им!

«Могут подумать, что Эревьен вообще против науки, — грустная улыбка скользнула в уголках его губ. — Могут! Сам, скажут, не выбился, не остепенился в свое время, а теперь злобствует. Есть, мол, такая порода старых ворчунов».

Нет, Юрий Юрьевич за науку. За действенную науку, идущую рядом с практикой. Он готов сотни раз повторять, что только тот геолог, который вкалывал на буровой, вел поисковые работы своими руками, щупал свежие пробы, который на основе самостоятельно добытых и проверенных фактов писал свою диссертацию, — только такой соискатель достоин ученого звания. Его обобщения и рекомендации, как правило, весьма актуальны и имеют для производственников большое значение. Такой специалист, если, и уйдет в институт, всегда будет остро ощущать дыхание жизни, держать связь с производством.

Юрий Юрьевич может назвать десятки имен, от академиков до кандидатов наук, тесно связанных с поисковыми партиями и экспедициями; их теоретические разработки, смелые рекомендации помогали и помогают двигать вперед общее дело, имя которому — геология.

Даже Фармана Далманова, несмотря на всю сложность и запутанность их личных отношений, вернее его кандидатскую диссертацию, Эревьен признает и ценит выше иных маститых и титулованных. Что поделаешь! Далманов написал труд на основе своих исключительных открытий. Разбуренные им нефтяные пласты, гигантские запасы которых еще изучаются и подсчитываются, мощными фонтанами опрокинули не одну фундаментальную теорию, перечеркнули укоренившиеся мнения, столкнули с пьедестала дутые авторитеты.

Впрочем, если быть откровенным до конца, разговор о Далманове — это особый разговор. Эревьен все еще как следует не разобрался в его противоречивой и импульсивной натуре, не может твердо сказать, что же в нем главное — гениальная интуиция, дар предвидения или прямолинейное упрямство себялюбивого кавказца, несдержанного и резкого, отчаянно защищавшего свою самостоятельность?

Юрий Юрьевич остановил себя, прервал бег мыслей. Думать о Далманове он не желал. Пора спать!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Для того, чтобы все это свершилось и Юрка Эревьен из неудачника, битого и трепанного жизнью, превратился в очень известного и уважаемого специалиста-геолога, он должен был в те печальные для него сентябрьские ленинградские дни встретить на своем пути разбитного прораба из разведочной партии, который с улыбкой смотрел на окружающий мир. Прораб вербовал рабочих в свою партию. Она располагалась на юге Украины под Мелитополем, где бурили землю с надеждой найти газоносный пласт.

Они встретились в студенческой столовой. Прораб заглянул туда не случайно. Он имел задание найти одного-двух грамотных парней. Хорошо бы из студентов.

Юрка Эревьен, бережно расходуя оставшиеся копейки, зашел подкрепить свои силы. Заказав два стакана чая, он придвинул к себе тарелку с нарезанным хлебом. Прораб наметанным глазом окинул крепкую фигуру парня, до бронзовой черноты прокаленного солнцем. Видно, привык трудиться под открытым небом. Прораб подошел к столику.

— Не возражаешь?

— Садитесь.

— Мерси, как говорят на Украине, — прораб деловито расположился на стуле и, подмигнув Юрке, сочувственно спросил: — Туго?

— Что туго? — Эревьен поставил на стол стакан с чаем.

— С грошами, говорю, туго?

— Ага, — признался Юрка и покраснел.

— Не тушуйся, — дело поправимое.

Прораб заказал, обед на двоих и на столе появилось все самое вкусное, что имелось в скромной студенческое столовой. Угощая изголодавшегося Юрку, рассказал несколько баек из жизни полевой партии, незаметно выспрашивал:

— Студент?

Юрка, с набитым ртом, отрицательно мотнул головой.

— Вытурили? — допытывался прораб.

— Нет, не приняли…

Подкрепившись, Эревьен коротко рассказал о своих мытарствах. Прораб весело присвистнул и сказал слова, в правоте которых потом Эревьен убеждался не раз.

— Если хочешь знать, геология начинается не там, — ткнул пальцем в потолок, на верхние этажи, где располагались аудитории института. — А там, далеко отсюда! В полевой партии!

И прораб махнул рукой в сторону окна, показывая на ближайшие просторы планеты.

— Поработаешь год, разберешься что к чему, поймешь геологию из нутра. А там видно будет. Захочешь учиться — тебе направление и характеристику, в институт примут с распростертыми объятиями…

Тогда, покидая Ленинград с чувством легкой печали и сожаления, Юрка еще не предполагал, что сделанный им выбор — окончательный, что именно в геологической партии и найдет он свое призвание.

2

Буровую вышку Юрка увидел в конце дня. Она одиноко возвышалась вдали над горизонтом.

— Ото и е буровая, — сказал возница. — Гул от нее, скаженной, идэ на сто верст.

Солнце клонилось к закату, а зной, казалось, усиливался. Воздух был раскален, словно с неба жег огонь «Как в Азии, припекает», — подумал Юрка.

Вышка стояла на пустыре, выжженном солнцем. Ни днем, ни ночью не прекращался грохот. Напряженно гудели моторы, скрежетала лебедка, на блоках и барабанах скрипел отшлифованный до зеркального блеска трос. С гулом вращался стальной круг над скважиной, который, как позже узнал Юрка, называется ротором. У механизмов деловито сновали рабочие. Обнаженные по пояс, загорелые до черноты, вымазанные. На головах у них выгоревшие кепки, на ладонях — брезентовые рукавицы. От железа, нагретого солнцем и моторами, исходил палящий жар. Пахло моторным газом, горелым маслом. От грохота, от жары и духоты першило в горле и начинало стучать в висках. Но буровики работали сноровисто, словно заведенные.