Читать интересную книгу Двадцать три ступени вниз - Марк Касвинов

То, что в закулисные интриги вокруг Романовых вмешались иностранные державы, резко обострило опасения народа - осознанные или подсознательные, все равно. Как уже не раз бывало в истории революционных переломов, вовлечение иноземных сил лишь ухудшило положение главарей рухнувшего абсолютистского режима.

Сначала Романовых пытались вызволить англичане. Потом вмешались в это внутреннее дело России немцы. Среди множества планов освобождения Романовых не было ни одного, который не исходил бы из расчетов на иностранную помощь. И проваливались эти планы по одной и той же причине: их осуществлению препятствовали население страны, местные демократические организации, даже охрана царской семьи. Потому-то уже на первом, царскосельском этапе промонархических происков потерпели неудачу и "официальный" (Керенского-Милюкова) и "неофициальный" (Маркова 2-го) планы вывоза Романовых за границу.

Было ясно: куда бы ни привела Романовых судьба, они нигде не угомонятся; жажда мщения, тоска по утраченной власти удесятерят их активность. Если им удастся выбраться из-под стражи, они неизбежно станут знаменем контрреволюции, центром консолидации ее самых свирепых элементов. До конца дней своих они будут рваться в свои дворцы, не давая покоя ни России, ни миру.

Ныне и г-н Хойер, уж как ни силится он в своих очерках изобразить Николая кротким, смирившимся, фаталистически предавшимся своей судьбе, даже он сопровождает этот свой вольный портретный этюд оговоркой, что "в глубине души низвергнутый царь, по-видимому, все же не смирился". Николаем и его женой "владела, вероятно, надежда, что их последняя страница далеко еще не перевернута". Александра Федоровна "ждала освобождения в уверенности, что оно так или иначе придет. Она верила, что еще есть преданные люди, храбрые офицеры, которые отдадут за нее свою жизнь. Хоть и существовала цензура, замкнувшая Александровский дворец, секретные сообщения извне не переставали убеждать царицу, что освобождение возможно, и даже близко" (96). Эти оговорки, которыми г-н Хойер как бы вскользь уснащает свои утверждения, явно более убедительны, чем сами утверждения.

И уже в явном противоречии со своим сентиментальным рассказом о последнем возвращении Николая из Могилева в Александровский дворец (он стоял перед женой "растерянный", "глаза его были полны слез", они оба почувствовали себя в эту минуту "бессильными жертвами"), Хойер признает: "Они были жертвами, но отнюдь не безвинными. Как уже бывало в истории со слабыми людьми, Николаем владела жгучая, лишь наполовину, может быть, осознанная жажда власти, и он считал, что те, кто его освободит, выполнят лишь благочестивую миссию" (97).

Сидя с Керенским на диванчике, бывший император ласково заглядывает ему в глаза, поддакивает его монологам, внимательно следит, почесывая рыжеватую бородку, за каждым его движением - весь предупредительность, кротость и смирение. Не таким увидел Николая Мстиславский, когда по поручению исполкома Петроградского Совета прибыл во главе вооруженного отряда в Царское Село, чтобы проверить наличие именитого заключенного.

"На "предъявление" со мной пошли начальник внутреннего караула, батальонный, дежурный по караулу... Когда сквозь распахнувшуюся, наконец, с ворчливым шорохом дверь мы вступили в вестибюль, нас окружила - почтительно, но любопытно - фантастической казавшаяся на фоне переживаний этих дней толпа придворной челяди... Все по-старому: словно в этой дворцовой громаде не прозвучало даже дальнего отклика революционной бури, прошедшей страну из конца в конец" (98).

Комиссар и его спутники попадают в коридор, где ждет кучка придворных во главе с Бенкендорфом. Сейчас выйдет на поверку главный арестант.

"Где-то в стороне певуче щелкнул дверной замок. Бенкендорф смолк и задрожавшей рукой расправил седые бакенбарды. Офицеры (охраны) вытянулись во фронт, торопливо застегивая перчатки. Послышались быстрые, чуть призванивающие шпорой шаги...

Как всегда, подергивая плечом и потирая, словно умывая, руки, он остановился на перекрестке, повернув к нам лицо - одутловатое, красное, с набухшими, воспаленными веками, тяжелой рамой окаймлявшими тусклые, свинцовые, кровяной сеткой прожилок подернутые глаза. Постояв, словно в нерешительности, потер руки и двинулся к нашей группе. Казалось, он сейчас заговорит. Мы смотрели в упор в глаза друг другу, сближаясь с каждым шагом. Была мертвая тишина. Застылый, желтый, как у усталого, затравленного волка, взгляд императора вдруг оживился: в глубине зрачков словно огнем полыхнула растопившая свинцовое безразличие их яркая, смертная злоба...

Николай приостановился, переступил с ноги на ногу и, круто повернувшись, быстро пошел назад, дергая плечом и прихрамывая..." (99)

Повернулись и пошли назад к выходу из дворца и представители Петросовета. На ходу кто-то сказал Мстиславскому: "Вы напрасно не сняли папахи: государь, видимо, хотел заговорить с вами, но когда он увидел, как вы стоите..." Другой добавил: "Ну, теперь берегитесь. Если когда-нибудь Романовы опять будут у власти, попомнится вам эта минута: на дне морском сыщут..." (100)

Середина лета 1917 года характеризуется широким размахом совместных выступлений рабочих, крестьян и солдат.

В настроениях народных масс отмечается дальнейший резкий сдвиг влево, в сторону решительной борьбы с контрреволюцией, рост доверия народа к большевикам.

Буржуазия воспользовалась стремительным назреванием политического кризиса в Петрограде и по стране для того, чтобы устроить в столице 3-5 июля массовую расправу над рабочим классом, его большевистским авангардом, над другими демократическими элементами трудящегося населения.

Глубокий анализ таких событий, как июльские расстрелы и репрессии, осуществленные Временным правительством при прямой поддержке эсеров и меньшевиков, привел Ленина к выводу о том, что двоевластие окончилось, контрреволюция организовалась и взяла реальную власть в свои руки.

Разгул реакции нарастал.

7 июля отдано было распоряжение о расформировании воинских частей, участвовавших в июльской демонстрации в Петрограде.

9 июля разгромлены в Петрограде помещения ряда большевистских и других демократических организаций.

9 июля эсеро-меньшевистские лидеры, предательски сдающие буржуазии одну позицию за другой, объявляют Временное правительство "правительством спасения революции" и признают за ним неограниченные полномочия для дальнейших репрессий.

12 июля Временное правительство вводит смертную казнь на фронте.

В те же дни разгромлены и закрыты редакции ряда большевистских газет.

18 июля назначен верховным главнокомандующим генерал Л. Г. Корнилов, прежде всего приказавший разгонять силой оружия митинги солдат.

Сложился единый антибольшевистский фронт, в котором объединились главные силы контрреволюции: партия кадетов - вождь русской буржуазии; реакционная военщина, которую активно поддержали империалисты Антанты, усвоившие метод грубого вмешательства во внутренние дела России. Развернулась против большевиков неистовая кампания клеветы, травли и террора.

Особенно усердствовал Керенский. По его приказу составляются списки революционных борцов, подлежащих аресту, а фактически и уничтожению. Старания Керенского, одновременно проявляющего заботу о безопасности царской семьи и создании для нее комфорта, по достоинству оценены как русской буржуазией, так и представительствами западных держав в Петрограде. 8 июля он сменяет Г. Е. Львова на посту главы правительства, сохранив за собой портфель военного и морского министра.

22 июля, за четыре дня до открытия VI съезда РСДРП(б), Керенский инспирирует опубликование в прессе сообщения "От прокурора Петроградской судебной палаты" - о так называемом расследовании июльских событий, о привлечении к судебной ответственности "за измену и за организацию вооруженного восстания" В. И. Ленина и других видных большевиков. Буржуазная пресса охотно подхватывает сообщение прокурора, распространяя клевету на революционную партию, на лучших революционных борцов. По прямому указанию Керенского, командующий Петроградским военным округом генерал П. А. Половцев, организатор июльских расстрелов, с помощью своих подручных организует и охоту за В. И. Лениным с целью расправиться с ним. "Офицер, отправляющийся в Териоки с надеждой поймать Ленина, - писал в эмиграции генерал, - спрашивает меня, желаю ли я получить этого господина в цельном виде, или в разобранном... Отвечаю с улыбкой, что арестованные очень часто делают попытки к побегу" (101). Это было прямое указание о расправе над вождем революции.

Свою временную победу в июльские дни буржуазия пыталась использовать для установления открытой военной диктатуры. Генеральным смотром сил контрреволюции должно было стать четырехдневное так называемое Государственное совещание, проведенное в августе в Москве, в здании Большого театра. В день, когда оно открылось, забастовали в знак протеста против него 400 тысяч рабочих Московского промышленного района, а также сотни тысяч на предприятиях во многих других крупных городах России. Власти установили вокруг Большого театра тройной кордон полиции и войск. На совещании выступили с яростным призывом к удушению революции, к развертыванию практики смертных казней на фронте и в тылу верховный главнокомандующий Л. Г. Корнилов, казачий атаман А. М. Каледин, лидер кадетской партии П. Н. Милюков, а глава правительства А. Ф. Керенский со своей стороны заверил в те дни реакцию, что он сделает все возможное, чтобы раздавить революционное движение "железом и кровью".