Ярость схлынула почти моментально, оставив совершенно неожиданное для меня самого чувство. Неловкость, смешанную со снисходительностью. Как если бы ребёнок в присутствии посторонних задал мне неприличный вопрос. Осознавая, что подобного делать не положено.
— Не понимаю, о ком ты, — произнёс я, не отводя взгляда.
— Да ладно, — он отодвинулся и рассмеялся. Тут я понял, что в кулаке по-прежнему сжимаю вилку. Неторопливо разжал пальцы. Погнутая вилка упала на пол, но в гаме и шуме никто этого не заметил. — Тейпес, извозчик, два раза видел, как ты заходил к ней в дом. Мы ему не поверили — он мне теперь ящик киншиарского должен! Серьёзно, Клеммен, как тебе удалось?
— Не понимаю, — в конце концов, мне удалось совладать с мимикой. — Я у многих бывал дома. Как и ты, кстати.
— Да брось, — презрительно откинулся он на спинку стула. — Не хочешь говорить — не говори. Я что, не понимаю? Всё понимаю. Только дураком меня считать не надо, хорошо? У тебя же всё на роже написано, ты притворяться в жизни не умел, — и он расхохотался вновь.
К его (и отчасти своему) изумлению я тоже рассмеялся.
— Да, — согласился я. — Не умею, это точно. Но подробностей не будет.
— И не надо, — улыбочка вновь коснулась его губ. — Главное я уже понял.
Хорошо, что я не взглянул в этот момент в его глаза. Тогда бы, наверное, точно не сдержался. И Новый Год я встретил бы очень, очень невесело. Но Айгес неожиданно глянул на часы и куда-то заспешил.
— Прости, старина, — он хлопнул меня по спине. — Ребята ждут. В общем, не теряйся, удачи! — он подмигнул (я этого не видел, но ощутил), и скрылся в толпе на площади.
Мне показалось, что я извалялся в помойной яме — было странно, отчего проходящие мимо не отворачиваются, зажав нос.
Вечер был испорчен. Я хмуро глядел на закапанную пивом скатерть (аккуратностью Айгес никогда не отличался) и понял, что надо уходить.
Но куда?
Пройти мимо её дома?
Не стоит. Раз за мной так откровенно следили, то не преминут продолжить сие увлекательное занятие — вдруг удастся что-нибудь подсмотреть! Я начинал понимать, отчего Правитель смотрел на меня таким странным образом — там, на приёме. Я закрыл лицо ладонями. Проклятая работа! И эта «новая личность»! Что за «маскировка» такая, если её так легко раскрыть! И ведь кому удалось раскрыть — хуже не придумать!
Эта мысль замерла у меня в голове.
Действительно, подумал я — вернее, произнёс некий рассудительный и спокойный голос в голове. Почему бы не предположить, что твою маскировку раскрыли преднамеренно?
Но кто?
Вряд ли Бюро. Для своих прежних друзей я мёртв… постойте-ка… Зря я отпустил его так быстро!
Но бежать теперь за ним, а тем более вламываться к нему домой я не стану.
Одного раза более чем достаточно.
Я расплатился и направился к южному Храму — самому древнему. Там уже горели праздничные свечи — ярко освещая и сам Храм, и окружающую площадь. Ярко горят — словно само солнце; и ни ветер, ни дождь им не страшны. Если считаете, что боги утратили силу — приходите, убедитесь в обратном!
Я не сомневался, что боги сильны, но всё равно пошёл. Уж очень там красиво.
Аннвеланд, Лето 72, 435 Д., рано утром
Некоторое время он ещё опасливо косился на зеркало, а на ночь даже повесил поверх какую-то тряпку — но предосторожности были уже ни к чему. Зеркало годится для колдовских целей, только пока цело. Теперь же оно не могло служить ни оружием, ни средством подсматривать.
А средств таких у непонятных противников, видимо, более чем достаточно. Ведь отражение сказало «мы». Хотя мало ли кто что скажет.
О ране на щеке напоминало слабое жжение — магия магией, а зарастающие ткани всё равно дают о себе знать. Клеммен несколько раз прикоснулся к щеке с опаской… нет, всё в порядке.
Так-так… Клеммен возбуждённо заходил взад-вперёд. Что ещё сказал двойник? «Смотри, не вырони». Извлёк тетрадь. Вспомнил, что было, когда попытался развернуть ткань, в которую та была спрятана. Тетрадь метнулась в сторону, словно ожила; поймать её оказалось нелегко. Как и удержать: на какой-то миг она была скользкой, словно лягушка — не ухватиться!
А теперь?
Вроде бы «спокойна». Ну и хорошо… бросать её на пол не стану. Клеммен открыл страницу наугад.
Ynvearid … Ylvemaorag … Yparynha … Yervedas … смотри-ка — все слова начинаются на «Y»! Как забавно! Тут в дверь постучали, Клеммен едва не выронил тетрадь.
Стук повторился. Кого принесло в такую рань?
Никого. Но на пороге стояла крохотная корзинка, а в ней — три цветка. Не надо быть всезнающим, чтобы понять, что цветы взяты с одной из священных полян, неподалёку.
— Спасибо! — громко поблагодарил Клеммен, бережно поднимая корзинку. Цветы напоминают розу… дикую розу, шиповник. Ту, у которой никогда не удаётся сосчитать лепестки. Три цветка — на счастье. И после этого говорят, что ольты презирают людей? Здесь, кроме Клеммена, Людей нет.
Он долго думал, пока не вспомнил, что стоит голый по пояс. А ветерок весьма прохладен.
Едва он внёс корзинку в дом, как весь воздух внутри исполнился свежестью. И прохладой. Клеммен произнёс, запинаясь, несколько строк из благодарственного гимна Хранительнице Лесов — как не произнести! Поставил подарок на почётное место, справа от входной двери, на специальное возвышение. Вот и дом украсил. Жаль только, что ответный подарок делать некому. Точнее — неизвестно, кому!
А имеет ли значение, кому?
Клеммену стало немного стыдно. Нет, не имеет! В подарок годится всё, что угодно. Сейчас что-нибудь выберу из своих работ — неважно что, важно, что своими руками сделано.
К тому моменту, когда уже можно было отправляться в Хоунант, Клеммен чувствовал себя просто великолепно. Очень кстати. Есть такая примета — как встретишь полдень Нового Года, так год и пройдёт.
Полдень прошёл безукоризненно. Хватило времени убраться в доме, поскольку после праздника ещё три дня не полагается этим заниматься. Странный обычай…
Проходя мимо одного из соседних домов, Клеммен поставил на ступеньку одну из первых своих работ — названия ей так и не придумал; изображалась там человеческая фигура, стоящая у обрыва. Постучал, услышал приближающиеся шаги, поторопился прочь.
Улыбаясь.
Монастырь Хоунант, Лето 72, 435 Д., полдень
— Удачи и счастья в Новом Году, — приветствовал меня Чёрточка, он же У-Цзин, вручая тонкую веточку ольхи — с тремя листиками на ней. Как интересно. Три цветка, три листочка.
— Благодарю, достопочтенный, — я поклонился в ответ. — Удачи и процветания в Новом Году.
Д. само собой, был уже внутри; глаза его блестели слишком сильно для трезвого человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});