Читать интересную книгу Чужое сердце - Джоди Пиколт

У меня отвисла челюсть. Судья Хейг – еврей?

– В иудейском мистицизме есть принцип под названием tikkun olam. В буквальном переводе это значит «починка мира». Идея вот в чем: Бог создал мира, вложив божественный свет в сосуды, некоторые из которых разбились вдребезги. Задача человечества состоит в том, чтобы собирать и отпускать эти осколки света – посредством добрых поступков. Каждый раз, когда это случается, Бог становится совершенней, а мы становимся чуть более богоподобны… Насколько я понимаю, Иисус сулил своим последователям Царство Небесное и побуждал их готовиться к переходу в это царство любовью и милосердием. Бодхисаттва обещает ждать освобождения, пока не обретут покой все, кто страдал. И, судя по всему, даже давно вымершие гностики верили, что в каждом из нас заключена искра Божья. Похоже, какую религию ни выбери, добрые дела все равно остаются трамплином в лучший мир – ибо в лучшем мире мы сами становимся лучше. И мне кажется, в этом и состоит причина, по которой мистер Борн хочет стать донором. Какая разница, какими словами говорил Иисус – словами Библии или словами Евангелия от Фомы? Какая разница, где вы обрели Бога: в святилище, в тюрьме или в глубине самого себя? Мне кажется, все это не имеет значения. Важно одно: не судить того, кто избрал иной путь к смыслу жизни… Согласно закону о вероисповедании граждан, пребывающих на постоянной основе в государственных учреждениях, от двухтысячного года, я постановляю, что Шэй Борн имеет веские духовные основания для пожертвования внутренних органов после смерти, – провозгласил судья Хейг. – Я также постановляю, что план штата Нью-Хэмпшир по приведению приговора в исполнение путем смертельной инъекции притесняет его религиозную свободу, вследствие чего штат вынужден будет прибегнуть к альтернативному способу казни, а именно – повешению, что позволит заключенному стать донором сердца. Суд окончен, а своих советников я прошу проследовать в мой кабинет.

Галерка взорвалась шумом: это репортеры тщились дорваться до юристов, пока те не ушли на встречу с судьей. Женщины плакали, студенты махали кулаками в воздухе, кто-то у самой стены запел псалом. Мэгги перегнулась через ограждение, чтобы обнять меня, затем быстро и неловко обняла Шэя.

– Мне нужно бежать, – бросила она, и мы с Шэем остались наедине.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо, что так получилось.

Я кивнул и потянулся к нему с распростертыми объятьями. Я никогда раньше не обнимал его, и меня потрясло, как громко бьется его сердце и какая теплая у него кожа.

– Позвони ей сейчас же, – попросил он. – Надо сказать девочке.

И как я должен был объяснить ему, что Клэр Нилон отказалась принять его сердце?

– Хорошо, позвоню, – солгал я.

И слова мои запятнали его щеку, как поцелуй Иуды.

Мэгги

Скорее бы сказать маме, что судья Хейг оказался не католиком, как Александр, а правоверным иудеем. Не сомневаюсь, это вдохновит ее на привычную речь на тему «Если будешь стараться, когда-нибудь и ты сможешь стать судьей». Должна признать, решение его пришлось мне по душе – и не только потому, что было принято в пользу моего клиента. Его речь была вдумчивой, непредвзятой и абсолютно неожиданной.

– Ну что ж, – сказал судья Хейг, – теперь, когда на нас не направлена сотня камер, можно говорить честно. Мы все понимаем, что этот суд был затеян не из-за религии, хотя вы нашли отличную юридическую вешалку для своего искового платья, мисс Блум.

Рот у меня непроизвольно приоткрылся, но тут же захлопнулся. Вот тебе и «вдумчивый» и «непредвзятый». Очевидно, духовность судьи Хейга проявлялась лишь тогда, когда ей могла внимать широкая публика.

– Ваша честь, я твердо убеждена, что религиозная свобода моего клиента…

– Да-да, конечно, – перебил меня судья. – Но давайте на минутку спустимся с небес на землю и займемся делом. – Он повернулся к Гордону Гринлифу. – Неужели штат и впрямь подаст апелляцию ради несчастных ста двадцати долларов?

– Не думаю, Ваша честь, но нужно проверить.

– Тогда сходите и позвоните куда следует, – велел судья Хейг. – Потому что одна семья должна как можно скорее узнать, что будет дальше и когда. Все ясно?

– Да, Ваша честь, – ответили мы хором.

Оставив Гордона в коридоре в компании мобильного телефона, я отправилась в изолятор, где, скорее всего, до сих пор содержали Шэя. С каждым шагом движения мои становились все медленнее. Что можно сказать человеку, чью неизбежную смерть ты только что запустила в производство?

Он лежал на металлической скамье лицом к стене.

– Шэй, – позвала я, – ты в порядке?

Он повернулся ко мне и расплылся в довольной улыбке.

– У тебя получилось.

Я сглотнула.

– Да. Похоже, получилось.

Если я добилась нужного вердикта, интересно, почему тогда меня тошнит?

– Ты уже сообщила ей?

Он имел в виду Джун Нилон или Клэр – а значит, у отца Майкла тоже оказалась кишка тонка. Я придвинула стул.

– Сегодня утром я говорила с Джун, – ответила я. – Она сказала мне, что Клэр не примет твое сердце.

– Но врач сказал, что я идеально подхожу…

– Дело не в том, что она не может, – тихо произнесла я. – Дело в том, что она не хочет.

– Я сделал все, как ты просила! – завопил Шэй. – Все, как ты хотела!

– Я знаю. Но опять-таки, это еще не конец. Мы можем попытаться выяснить, какие улики с места преступления сохранились в архивах…

– Я не с тобой разговаривал, – прервал меня Шэй. – И я не нуждаюсь в твоих услугах. Я не хочу, чтобы они опять рылись в уликах. Сколько раз тебе повторять?

Я послушно кивнула.

– Прости. Мне просто… тяжело выполнить твою последнюю волю.

– Никто тебя и не просил, – равнодушно бросил он.

И он был прав, не так ли? Шэй не просил меня браться за его дело, это я накинулась на него, как коршун, и убедила, что смогу ему помочь. И я оказалась права: мне удалось затронуть вопрос смертной казни в обществе, мне удалось отстоять его право на повешение. Просто тогда я еще не понимала, что победа будет во многом походить на поражение.

– Судья… он разрешил тебе стать донором… после… И даже если твои органы не нужны Клэр Нилон, тысячи людей по всей стране в них нуждаются.

Шэй, обессилев, осел на скамью.

– Раздайте все, – пробормотал он. – Мне уже наплевать.

– Мне очень жаль, Шэй. Если бы я только знала, почему она передумала…

Он закрыл глаза.

– Лучше бы ты знала, как заставить ее передумать снова.

Майкл

Священники свыкаются с обрядами смерти, но легче от этого не становится. Даже сейчас, когда судья официально разрешил повешение, нужно было составлять завещание. Нужно было думать, куда девать труп.

Стоя в тюремном вестибюле с водительскими правами в руках (залог при свидании), я прислушивался к доносящемуся снаружи шуму. Как и следовало ожидать, толпа все прибывала и будет прибывать до самого дня казни.

– Вы не понимаете… – молила какая-то женщина. – Я должна его увидеть!

– Становитесь в очередь, – отвечал ей офицер.

Я выглянул в открытое окно в надежде увидеть лицо этой женщины. Но оно было закрыто черным шарфом, подол платья доходил до самых пят, рукава прятали запястья. Я выскочил на улицу.

– Грейс?

Она подняла заплаканные глаза.

– Меня не пускают! А я должна с ним повидаться…

Я протянул руку над головами охранников и подтащил ее к себе.

– Она со мной.

– В списке посетителей ее нет.

– Это потому, что мы идем прямиком к начальнику тюрьмы.

Я понятия не имел, как провести в тюрьму человека без всех сопутствующих проверок, но мне казалось, что для смертника могли быть послабления. А если их и не было, я готов был сражаться до последнего.

Койн проявил куда большую гибкость, чем я ожидал. Он взглянул на права Грейс, позвонил прокурору штата, после чего предложил мне сделку. Допустить Грейс на ярус он не мог, зато с удовольствием отправил бы Шэя в конференц-зал – при условии, что с него не будут снимать наручники.

– Я не позволю, чтобы случившееся повторилось, – предупредил он меня, но это уже не имело значения. Мы оба знали, что времени на фокусы у Шэя не осталось.

Когда Грейс выкладывала содержимое карманов перед рамкой металлодетектора, я заметил, что руки у нее дрожат. В конференц-зал мы шли молча. Но едва дверь закрылась и мы остались наедине, она заговорила:

– Я хотела прийти в суд. Я даже приехала туда. Но выйти из машины не смогла. А что, если он не захочет меня видеть?

– Я не знаю, в каком он будет настроении, – честно признался я. – Он выиграл на суде, но мать девочки-реципиента уже не согласна на пересадку. И я не знаю, сообщила ли ему об этом его адвокат. Возможно, по этой причине он откажется говорить с вами.