— Иди в свою комнату. Сейчас же! — То же самое она сказала бы и двойняшкам. Но Пам не обратила никакого внимания на ее слова и стала, как безумная, собирать фотографии в рамках, брошенные Мел на стул. Затем, прижав к себе фотографии, она выпрямилась и с гневом уставилась на Мел:
— Я ненавижу вас!
— Ты можешь взять любые фотографии, которые захочешь. Остальные я положила в кабинете твоего отца.
Пам игнорировала ее.
— Это наш дом, наш и моей мамы, и не забывайте этого!
У Мел так и чесались руки ударить ее, но она воздержалась в присутствии ее подруги. Вместо этого она крепко взяла Пам за плечо и повела к двери.
— Сейчас же отправляйся наверх, Пам, или я позвоню родителям твоей подруги, чтобы они забрали ее домой. Понятно?
Пам не произнесла ни слова. Она бросилась наверх с фотографиями матери, и ее смущенная подружка Джоан пошла следом за ней. Мел выключила свет и поднялась в спальню, где Питер продолжал безмятежно читать журналы. Мел долго смотрела на него, чувствуя, что многое из сказанного Пам — правда. Это их дом. Мел даже не позволили привезти в него свою мебель. И в нем повсюду чувствовалось присутствие Анны.
Продолжая дрожать после перепалки с Пам, Мел смотрела на Питера, пока тот не поднял на нее глаза.
— Я хочу, чтобы завтра сняли этот портрет.
— Какой портрет? — Он посмотрел на нее как на безумную, и она была близка к помешательству.
— Портрет твоей бывшей жены, — сквозь зубы процедила она. Питер был потрясен. Возможно, ей в голову ударило шампанское.
— Почему?
— Потому что теперь это мой дом, а не ее. И я хочу, чтобы его убрали. Немедленно! — почти прокричала она.
— Но он написан известным художником. — У Питера тоже начали сдавать нервы. Ее вспышка казалась совершенно беспочвенной, но он ничего не знал о перепалке с Пам.
— Меня совершенно не интересует, кто его написал. Избавься от него. Выброси. Сожги. Подари. Делай с ним что хочешь, но убери его из моей гостиной! — Она готова была разрыдаться, а он смотрел на нее, не веря своим глазам.
— Что с тобой произошло. Мел?
— Что произошло? Что со мной? Ты приводишь меня в дом, где нет ничего моего, где все принадлежит тебе и твоим детям и по всему дому развешаны фотографии твоей первой жены, и ты хочешь, чтобы я чувствовала себя как дома?
Питер начал понимать причину ее гнева, или ему только казалось, но он все равно считал ее выходку неразумной. Почему именно сейчас?
— Тогда убери фотографии, раз тебе так хочется.
Но раньше ты не возражала против них.
— Раньше я не жила здесь. А теперь живу.
— Это очевидно. — Он стал раздражаться. — Насколько я понял, тебе не подходит оформление этого дома? — В его голосе неожиданно появились неприятные нотки.
— Оно прекрасно подходит для Версаля. А я бы предпочла жить в доме, где больше бы чувствовалось человеческое тепло.
— Наподобие того игрушечного домика, какой был у тебя в Нью-Йорке?
— Именно так. — Они стояли друг против друга в разных концах комнаты, кипя от негодования.
— Прекрасно. Фотографии можешь убрать, но портрет останется. — Он сказал это только для того, чтобы досадить ей, потому что ему не понравился ее тон.
У Мел чуть не отпала челюсть от такого заявления.
— Ну уж нет, черт подери! — И добавила:
— Или он, или я.
— Тебе это не кажется нелепым? Ты ведешь себя как упрямый осел, тебе не кажется?
— А ты совершенно потерял совесть. Ты полагаешь, что ко всему приспосабливаться должна я, а ты не станешь ничего менять, не хочешь даже убрать фотографии твоей жены.
— Тогда сделай несколько собственных фотографий, и мы их тоже развесим повсюду. — Питер понимал, что говорит гадости, но он устал выслушивать ее грубости насчет фотографий Анны. Он сам пару раз подумывал убрать их, но эта мысль угнетала его, и ему не хотелось огорчать детей. Сейчас он напомнил ей об этом:
— А ты подумала о реакции детей, если выбросишь ее портрет?
— О да, я уже знаю, что будет. — Она с обвиняющим видом набросилась на него:
— Я как раз убирала эти злосчастные фотографии в твой кабинет, когда твоя дочь проинформировала меня, что это ваш дом, а не мой, а точнее, что это дом ее матери.
И вдруг Питер все понял. Он сел, опустив плечи, и посмотрел на Мел. Он мгновенно представил сцену с Пам, и это объяснило ему поведение Мел. Он не думал, что она склонна к приступам ярости.
— Она сказала это, Мел? — Голос Питера стал добрее, как и выражение его глаз.
— Да. — Глаза Мел наполнились слезами, но она так и не подошла к мужу.
— Прости. — Он поманил ее к себе, но она не тронулась с места и теперь уже плакала в открытую.
Он подошел к ней и обнял.
— Прости меня, любимая. Ты же знаешь, что теперь это и твой дом. — Он прижал ее к себе, и она стала всхлипывать. — Я завтра же сниму этот портрет, это было глупо с моей стороны.
— Нет, нет, не в этом дело… просто…
— Я понимаю…
— Так трудно привыкать жить в чьем-то доме.
Я так привыкла иметь собственный дом.
Он усадил ее на постель.
— Я знаю… но теперь это и твой дом тоже.
Она взглянула на него и шмыгнула носом.
— Нет, это не так. Здесь все ваше и Анны… У меня здесь нет даже ни одной моей вещи.
Питер задумался, слушая ее.
— Все, что есть у меня, твое. Мел.
Но ей хотелось чего-нибудь своего.
— Просто дай мне время. Я ко всему привыкну.
Я просто ужасно устала, а еще так много предстоит, и Пам огорчила меня тем, что только что сказала, Питер поцеловал жену и встал.
— Я пойду и поговорю с ней.
— Нет! Позволь мне это сделать самой. Если ты вмешаешься, она еще больше возненавидит меня.
— Она любит тебя. Я знаю, что это так. — Но в его глазах было беспокойство.
— Теперь все иначе. Раньше я была просто гостьей, а сейчас я вторглась в ее дом.
При этих словах Питер еще больше огорчился.
Неужели она так это воспринимает?
— Ты вовсе не вторглась в чужие владения. Ты моя жена. Надеюсь, ты помнишь это.
Она улыбнулась сквозь слезы:
— Помню! Просто на меня так много всего свалилось, а завтра я приступаю к новой работе.
— Я знаю. — Он понимал, но ему грустно было видеть ее плачущей, и он дал себе слово на следующий день снять портрет Анны. Она права. — Почему бы нам сегодня не лечь пораньше в постель? Мы оба устали: у нас была тяжелая неделя.
Мел не стала возражать. Переезд из Нью-Йорка, их свадьба, медовый месяц, смерть Мари. Они почистили зубы и легли в постель. Питер крепко прижал ее к себе, чувствуя близость ее теплого тела. Именно этого ему страстно хотелось все последние шесть месяцев… даже больше, последние два года… а может быть, даже и раньше. С Анной он никогда не испытывал ничего подобного. Она была намного холоднее Мел. Мел казалась ему частичкой его самого, и впервые за всю неделю он почувствовал, как у него глубоко внутри что-то шевельнулось, а когда он еще крепче прижал ее к себе, ему, как никогда, захотелось ее. И когда новый год сменил старый, он занимался с ней любовью.