волнующим открытием, что до него не сразу дошел смысл произнесенных слов.
– Ты хочешь сказать…
Женщина закрыла глаза, на ответ сил не хватило. Последнее, что она услышала перед тем, как погрузиться в забытье – звук хлопнувшей двери.
***
Неизвестно, сколько времени ей довелось пролежать в мягкой обволакивающей темноте, но в этот раз она пришла в себя от того, что кто–то обтирал ее лицо мокрой губкой.
С усилием Катрин открыла глаза, и обнаружила, что уже наступил вечер. На краю ее кровати сидел Ингвар.
– Значит ты решила, что уморить себя голодом лучшее решение? – обычно размеренный спокойный голос теперь звучал жестко и сухо. – Не попыталась связаться со мной, осталась верной своей привычке решать все самостоятельно? Готова была пойти на то, чтобы оставить старших детей сиротами? В этом варварском королевстве, где они никак не защищены законом?
Его неожиданно резкий тон подействовал, как ведро холодной воды.
– Не тебе судить, чего стоило мне это решение. – в этот раз, здоровая злость придала сил, и Катрин даже смогла сесть на кровати. – Все, что связано с моей жизнью, решать только мне, и никому другому.
– Ошибаешься, – Ингвар отвернулся, чтобы женщина не увидела его лица, – Теперь решать будем вместе… или только я.
Он потянулся к прикроватному столику, и взял чашку.
– Для начала тебе все–таки нужно поесть, даже если мне придется кормить тебя силой.
Катрин сжала губы, и отвернулась, северянин решительным движением взял ее за подбородок, и развернул к себе.
– Ну же, ты будешь выглядеть глупо, если мне и правда придется заставлять тебя есть.
Женщина бросила на него испепеляющий взгляд, но вынуждена была подчиниться. Теплый бульон вызвал ноющую боль в ребрах, и заставил, стиснув зубы, откинуться на подушки.
– Не так плохо, – заметил Ингвар, возвращая чашку на место, – Тебе все равно пока нельзя много, слишком давно ты отказываешься от пищи. Понадобится какое–то время, чтобы поставить тебя на ноги.
– Неужели ты не понимаешь, что я не хочу этого? – сквозь зубы произнесла Катрин, борясь с тошнотой.
– Пока не будем об этом, – ровным тоном ответил Ингвар, – Потом можешь высказать мне все, что накопится в твоей душе, а до тех пор, набирайся сил.
Катрин снова отвернулась, но через пару часов северянин снова заставил ее выпить немного бульона. Следующие несколько дней растянулись в бесконечное противостояние. Женщина злилась, ненавидела себя за свое состояние, но ничего не могла поделать, Ингвар не обращал ни малейшего внимания на ее нежелание принимать пищу.
Прибыл пожилой мужчина, с короткой белой бородой, и смуглой кожей. Он долго слушал дыхание через трубку, просил сжимать, разжимать ладони, считал пульс, расспрашивал о самочувствии. Катрин нехотя отвечала, понимая, что ее все равно не оставят в покое.
Затем лекарь ушел в другую часть комнаты, и долго о чем–то разговаривал с Ингваром. Северянин хмурился, задавал вопросы, но лекарь только отрицательно качал головой. От последних слов пожилого мужчины, лицо Ингвара просветлело, он переспросил еще раз, чтобы убедиться наверняка. Лекарь коротко кивнул, и вышел.
***
– О чем вы разговаривали? – требовательно спросила Катрин, кутаясь в одеяло.
– Уверена, что хочешь знать? – Ингвар пытался сохранить серьезное лицо, но сияющие глаза выдавали его с головой.
– Это касается меня.
Она даже не спрашивала, – утверждала. Вряд ли северянин притащил лекаря с другой части света, чтобы обсудить погоду
Последнее время Катрин чувствовала себя гораздо лучше. Пусть она пока не могла есть ничего, кроме жидких каш, и размятых овощей, но здоровье уже уверенно возвращалось на оставленные позиции. Сложно предаваться тоске, когда тебя ни на минуту не оставляют в покое, кормят с ложечки, заставляют прогуливаться по комнате, окружают заботой.
– Катрин, я обязательно тебе все расскажу, но может ты сперва хочешь увидеть Агату?
– Агату? – после секундного замешательства, женщина выдохнула.
Конечно, как она могла забыть про младшую дочь? Почему позволила себе эту слабость, сколько переживаний доставила малышке!
Когда в комнату вошла девочка, Ингвар тактично скрылся за дверью. Агата неуверенно сделала пару шагов, вглядываясь в бледное, похудевшее лицо матери, а затем бросилась к ней на шею.
Сердце Катрин сжалось от чувства вины и раскаяния, она уткнулась в волосы дочери, не в силах сдержать слезы. Агата жалась к ней, как озябший зверек, впервые добравшийся до тепла.
– Мам, пожалуйста, не плачь, тебе нельзя расстраиваться, – бормотала она, сама глотая слезы.
Они просидели так довольно долго, прижимаясь друг к другу, как после долгой разлуки. Пережив первые эмоции, постепенно успокоились, и Катрин внимательно осмотрела дочку. От ее взгляда не укрылись ни темные круги под глазами, ни слишком серьезный вид девочки, в душе снова защемило от чувства вины.
– Агата, девочка моя, прости… Я не должна была так оставлять тебя, и думать только о себе, – прошептала Катрин, снова притягивая к себе дочь
– Все в порядке, мама. Теперь ты поправляешься, и у нас снова все будет хорошо. – убежденно ответила девочка.
Женщина кивнула, ощутив, как к горлу снова подступает ком. Из–за беременности, слабости, никак не удавалось сохранить эмоции под контролем. И какое оно дальше будет, это будущее…
– Ты окрепнешь, и мы поплывем на большом корабле. Дядя Ингвар рассказывал, что…
– Дядя? – недоуменно переспросила Катрин, удивленная, что ее застенчивая младшая дочь успела найти общий язык с северянином.
– Так в Эрланге называют старших, – охотно пояснила Агата, и продолжила, – … рассказывал, что у них снежинки не летают в воздухе, как у нас, а покрывают землю огромными холмами, и дети скатываются с этих холмов на полозьях. Мы будем жить в огромном доме, а потом к нам обязательно приплывет Эйрика…
– Эйрика? – дернулась Катрин? – От нее есть вести? Она нашлась?
– Ой, – девочка зажала себе рот ладонями, – Я не должна была говорить. Дядя Ингвар сказал, что лучше, если ты узнаешь от него…
– Что узнаю? Агата! – голос женщины смягчился, – у тебя же не было от меня секретов?
Девочка потупилась, щеки залились румянцем. Катрин вздохнула, и решила пока не давить на девочку, а устроить допрос северянину.
Избегая опасной темы, Агата переключилась на более близкие события, и принялась рассказывать матери о своих делах, как она читала книги, переписывала строчки, и даже сумела сшить платье своей