— Милая, да ведь и нам самим и всем детям нашим умереть придется…
— Без меня бы, без меня… Пусть бы я их в самом расцвете да здоровье оставила…
Уж светало, когда оба забылись в чуткой дремоте. Старые часы в столовой хрипло пробили восемь.
— А, уже сводка!
Михаил Васильевич открыл дверь в столовую и торопливо оделся.
— Стой! — вдруг изменившимся голосом сказал он. — Уже в Сталинграде бои идут!
— Как это? — растерялась Варвара Сергеевна. — Да ведь, батюшки… Ведь это же Волга! Под городом, что ли, наши бьются?
Михаил Васильевич сердито хмыкнул:
— Нечего себе голову задуривать: немцы в Сталинград ворвались.
Зазвонил телефон. Михаил Васильевич вышел из-за стола. Звонил Пластунов.
— Сводку слышали, Михаил Васильич?
— Слышал.
— Необходимо сегодня с людьми поговорить, как вы думаете?
— Согласен. Вчера, к слову сказать, опять целый транспорт прибыл: эвакуированные с Волги.
— Положение у них очень тяжелое! В связи с этим у меня большая просьба к Варваре Сергеевне!
Пластунов попросил ее к телефону и рассказал ей о прибытии эвакуированных.
— Хорошо бы, дорогая Варвара Сергеевна, мобилизовать ваших женщин-активисток на помощь этим людям и, ясное дело, немедленно.
— Конечно, Дмитрий Никитич.
Ветер ворвался в окно, вспарусил занавеску, глиняный горшочек с распустившейся китайской розой упал на пол и разбился на куски.
Варвара Сергеевна некоторое время еще посидела у того окна, откуда упал горшочек с китайской розой. Ветер шевелил волосы Варвары Сергеевны, дул ей в лицо, охлаждал шею, скользил за ворот халата. Она покорно подумала, что теперь уже всегда будет ощущать в груди этот пронзительный ветер и пустоту неизлечимой тоски о сыне.
Часы пробили девять. Варвара Сергеевна испуганно поднялась с места.
«Батюшки! Что же это я сижу?»
Каждый день в Лесогорск прибывали эвакуированные. Через неделю Пермякова известили, что на пустыре около новых бараков высадился целый эшелон беженцев из Сталинграда.
Приближаясь к пустырю, Варвара Сергеевна услышала разноголосый шум, крики, детский плач. Подойдя ближе, она увидела целый лагерь.
Под ярким утренним солнцем это многолюдное сборище гомонило, взывало к кому-то, тревожно пестрея непокрытыми головами и шапками, узлами и сундуками.
Растрепанная костлявая старуха с блуждающими глазами, сидя на грязном большом узле, судорожно прижимала к себе белокурую девочку лет четырех и такого же светловолосого и голубоглазого мальчика лет пяти-шести.
Девочка, взглянув сквозь слезы на Варвару Сергеевну, спросила беззвучно:
— Где мама? Где наша мама?
— Ушла, наверно, куда-нибудь, милая! — нежно сказала Варвара Сергеевна, и жалость сдавила ей грудь.
Она взяла девочку на руки и прижала к себе ее маленькое, худенькое тельце. Но девочка заплакала.
— Что это она? — растерялась Варвара Сергеевна.
— Мать-то у них в Сталинграде бомбежкой убило! — вскрикнула старуха и зарыдала.
Девочка вдруг заколотилась о грудь Варвары Сергеевны и опять заплакала. Пришлось спустить ее наземь.
— А где их отец?
— Убило на фронте!.. — сквозь рыдания выкрикнула старуха.
Молодая женщина с землистым лицом отгоняла от себя трех ребятишек, грязных и отощавших, как звереныши.
— Убирайтесь вы от меня! — кричала она с отчаянием, прижимая к себе крошечного ребенка.
Он тыкался желтым и заморенным личиком в ее грудь и плакал так слабо и тонко, что плач этот напоминал жужжание мухи.
— Молока ни капли нет! — сказала она, мрачно глядя на ребенка и на свою маленькую бледную грудь. — Умрет он у меня, а голоду умрет!.. Звери… все начисто разбомбили… Ехали-то как: в эшелоне теснота, духота, горе всюду, да вот еще эти трое привязались…
— Чьи вы, чьи? — спросила Варвара Сергеевна, поймав за рукав старшего, вихрастого мальчонку лет девяти.
Он поднял на нее дикие черные глаза и прохрипел простуженным голосом:
— Потерялись мы… вот мы двое… — мальчик притянул к себе сестренку лет пяти.
— А этот? — спросила Варвара Сергеевна, пытаясь погладить третьего по торчащим, как иглы ежа, грязным белобрысым волосам.
— Он тоже своих потерял, — еще мрачнее пояснил первый мальчик, — он к нам пристал.
Этот третий, разрывая босой пяткой песок, будто волчонок поглядывал на Варвару Сергеевну.
«Маленькие старички… да и одичали совсем», — растерянно подумала она, чувствуя, что тупеет и глохнет от шума и гомона, стоявших на пустыре.
— Ку-уша-ать! — тяжко, не по-детски зарыдала девочка.
Варвара Сергеевна притянула ее к себе.
— Идем-ка все ко мне, накормлю вас, вымою, горькие вы мои!
Она пошла быстрым шагом, держа детей за руки и уже хозяйственно размышляя, чем она сейчас накормит этих голодных ребят, во что их оденет и как дальше быть с ними.
Кто-то догнал ее.
— Простите, пожалуйста, — раздался чуть задыхающийся молодой голос.
Варвара Сергеевна оглянулась.
Перед ней стояла девушка роста немного выше среднего, с маленьким подвижным лицом и русыми косами, подвязанными каждая «петелькой». Вся она была тоненькая, словно вытянувшаяся к солнцу веточка, но большие темносерые глаза, окруженные тенями многодневной усталости, смотрели внимательным и серьезным взглядом много испытавшего человека..
— Разрешите мне обратиться к вам с просьбой, хотя я и незнакома с вами, — начала девушка. — Я из сталинградского эшелона.
Варвара Сергеевна назвала себя и тут же решила:
«Накормлю и эту. Лицо такое славное!»
— Меня зовут Соня Челищева, — ответила на ее вопрос девушка. — Я вот что хочу вам сказать: нельзя так людям жить, невозможно! Люди живут под небом, ребятишки плачут, голодные, немытые… Те, кто на неделю раньше сюда приехал, забрали вот этот барак и никого не пускают. Правда, у них страшно тесно, но ведь и эти несчастные тоже не виноваты ни в чем. Им помочь надо немедленно!
И Соня Челищева возмущенно начала рассказывать о том, чего навидалась она за эти дни.
— Знаете, мне всего жальче детишек, особенно самых маленьких. Они мучаются и не понимают, почему им так тяжко. Обо всех у меня душа болит… Прямо не знаю, что бы такое я сделала, чтобы помочь всем этим несчастным людям! — закончила она горячим голосом, и темносерые глаза ее сверкнули.
«О себе ни словечка!» — подумала Варвара Сергеевна, и Соня еще больше понравилась ей.
После того как умытые и переодетые во все чистое (в кое-какие остатки детского гардероба младшего поколения Пермяковых) ребятишки уже блаженно похрапывали на широкой тахте в столовой, Варвара Сергеевна начала посвящать Соню в свои планы. Соня, еще румяная после мытья, с мокрыми, гладко причесанными волосами, уложенными на затылке узлом, сидела у стола. Татьяна Пермякова с озабоченным видом зашивала на узенькой девичьей спине синее с белым горошком легкое платьице.
— Что, уколола? — испуганно спросила Татьяна и звучно откусила нитку зубами. — До чего же ты худенькая! Это платьице я носила, когда мне было двенадцать лет…
— Погоди ты, Таня, не болтай, — прервала дочь Варвара Сергеевна и продолжала вслух свои размышления: — Конечно, пока не достроены новые бараки, придется расселять эвакуированных по разным местам. Взрослые на завод пойдут работать, малых ребятишек на день в детский комбинат можно будет послать, — там дошкольникам неплохо живется. Молодежь можно по общежитиям расселить, — там еще могут потесниться. Ну, взять, к примеру, общежитие, где живут эти ребята, которых недавно муж хвалил. Да! Вспомнила: Чувилев Игорь…
— Игорь Чувилев? — вскинулась Соня Челищева. — У нас в Кленовске был Игорь Чувилев. Я его очень хорошо знаю! Да неужели это он? В каком же цехе он работает?
— Помнится, в механическом, — тоже обрадовалась Варвара Сергеевна. — Вот хорошо-то, знакомого человека нашла! Да погоди, я Артему Сбоеву позвоню!
Артем Сбоев подтвердил, что Игорь Чувилев действительно из Кленовска.
— Он! — бурно обрадовалась Соня. — Я же всех трех друзей знаю: Игоря, Толю Сунцова, Сережу Возчего. Я у них в училище музыкальный и библиотечный кружки вела! Как приятно их увидеть, дом вспомнить, ох…
Она закусила губу, тряхнула головой и вдруг заторопилась:
— Что же я здесь сижу? Мне надо скорей-скорей увидеть их!
— Я доведу тебя, Сонечка, — предложила Татьяна.
Не успели они дойти до общежития, как Соня Челищева взволнованно воскликнула:
— Боже мой, да ведь это Игорь Чувилев!.. Смотрите! А вон и Толя Сунцов и Сережа! Ребята, это я, Соня!
— Сонечка! — тоненьким голосом закричал от неожиданности Игорь Чувилев и крепко сжал обеими руками ладонь девушки.