глубоко он ни погряз в грехах и преступлениях, покаяться, обратиться и исправиться. Смертная казнь, по стойкому убеждению квакеров, лишает человека такой возможности»[188].
В 1808 году Уильям Аллен основал «Общество распространения информации о смертной казни и улучшения тюремной дисциплины». Так началась борьба против печально знаменитого британского «Кровавого кодекса». Как пишет Артур Кестлер, «на заре этой Тридцатилетней войны на юридическом поприще число законодательных постановлений, предусматривающих применение смертной казни, достигало двухсот двадцати; в конце их осталось лишь пятнадцать»[189].
Сэмюэл Ромилли – один из самых знаменитых в то время борцов против смертной казни, последовательно, хотя и не всегда успешно, проводил через парламент отмену одного ужасающего закона за другим. Благодаря ему в Великобритании перестали казнить карманных воришек и просивших милостыню солдат, а в 1814 году отменили казнь через повешение, потрошение и четвертование. Все это давалось реформатору с огромным трудом, ему приходилось преодолевать невероятное сопротивление не только со стороны палаты лордов, но и со стороны общественного мнения, которое в викторианской Англии всегда было безжалостно к слабым и оступившимся. Впрочем, нет, не всегда. Если бы стремление к отмене смертной казни было делом одних только квакеров, то оно осталось бы экзотическим устремлением маргинальных религиозных групп. Но, так же как и с отменой работорговли или с распространением женского образования, постепенно новые идеи захватывали все более широкие слои общества.
Ромилли мучительно ощущал недостаточно быстрый ход преобразований, а когда в 1818 году умерла его любимая жена, что-то в нем надломилось – и он покончил с собой, перерезав себе горло.
Но ко времени смерти Ромилли будущий триумф реформаторского движения был уже обеспечен. Предложенный им закон об отмене смертной казни за «кражу тканей на месте их отбеливания» был принят без сопротивления. Сто пятьдесят владельцев предприятий по отбеливанию тканей и набивке на хлопке обратились в Палату общин с двумя знаменательными петициями, требуя, чтобы ущерб, нанесенный воровством их предприятиям, не наказывался смертной казнью, потому что присяжные предпочитают признавать воров невиновными, нежели обрекать их на смерть. Эти петиции были написаны в 1811 году. С них начинается удивительный процесс. Оказалось, что за ними последовали в великом множестве петиции в том же духе, исходившие из недр Лондонской корпорации, от банкиров двухсот четырнадцати городов и местечек, от присяжных Лондона. Все утверждали одно и то же и высказывались против суровости закона, делающей невозможным его применение и тем самым как раз лишающей его всякого устрашающего воздействия. Эти петиции просили, чтобы в интересах общественного порядка были предусмотрены более мягкие наказания[190].
Очевидно, многие предприниматели и банкиры подписывали петиции не из-за принципиального неприятия смертной казни – по религиозным или гуманистическим соображениям, – а просто потому, что считали мягкие наказания более эффективными. Что же – вот один из доводов, сохранивших актуальность до сегодняшнего дня. После того как карманников и мелких воров в Великобритании перестали казнить, количество обвинительных приговоров по таким делам выросло – куда меньше преступников стали уходить из зала суда безнаказанными. Оказалось, что человечность совершенно не противоречит справедливому возмездию.
«Безвозвратное, непоправимое, нерасторжимое»
Обо всех мыслителях, выступавших в XIX веке за отмену смертной казни, рассказать невозможно, но нельзя не вспомнить человека, чьи идеи Жак Деррида назвал самым ярким и абсолютным выражением аболиционизма, – Виктора Гюго.
С английскими квакерами, чьи убеждения в целом были ему не близки, Гюго роднила одна невероятно важная черта: его книги всегда полны любви и сочувствия ко всем, абсолютно всем людям, и этой же любовью он руководствовался в общественной жизни.
15 сентября 1848 года, через несколько месяцев после того, как во Франции произошла революция и был свергнут король Луи-Филипп, Учредительное собрание обсуждало проект конституции. Статья 5 проекта гласила: «Смертная казнь за политические преступления отменяется». Это уже было большим шагом вперед для страны, которую за полвека до того залили кровью якобинцы, где при Наполеоне выкрали из-за границы и расстреляли одного из Бурбонов – герцога Энгиенского, где политические страсти бушевали беспрерывно. Но Виктору Гюго такого шага показалось явно недостаточно. Он произнес пылкую речь, призывая Учредительное собрание отменить смертную казнь в принципе.
Гюго говорил пылко, и поначалу может показаться, что он в основном «давит на чувства». «Смертная казнь есть отличительный и вечный признак варварства, – восклицал он. – Всюду, где свирепствует смертная казнь, господствует варварство; всюду, где смертная казнь явление редкое, – царит цивилизация»[191].
Следующий красивый поворот речи, который был встречен криками одобрения: «Восемнадцатый век – и в этом состоит часть его славы – упразднил пытки; девятнадцатый век упразднит смертную казнь!»
Но не таков был великий писатель, чтобы просто апеллировать к эмоциям. Доведя своих слушателей до невероятного возбуждения, он приводит несколько важных доводов, которые тоже неоднократно будут возникать в последующих спорах.
«Введение к вашей конституции вы начинаете словами: "Перед лицом бога", и тут же хотите отнять у этого бога то право, которое принадлежит ему одному, – право даровать жизнь и смерть». Этот довод будут вслед за Гюго повторять и религиозные, и неверующие люди – как можно отнимать у человека то, что не ты ему дал, как можно лишать его того, что было провозглашено неотъемлемым, естественным правом, данным от природы, тем, что невозможно отнять, – права на жизнь?
После этого Гюго четко и ясно сформулировал важнейшую для него мысль: «Есть три вещи, подвластные богу, а не человеку: безвозвратное, непоправимое, нерасторжимое. Горе человеку, если он вводит их в свои законы!» Аргумент о непоправимости смертного приговора, о возможности судебной ошибки, которая будет стоить подсудимому жизни, пожалуй, самый сильный из всех доводов против смертной казни.
За 100 лет до Гюго, в 1769 году, знаменитый английский юрист Уильям Блэкстон сформулировал мысль: «Закон исходит из того, что лучше позволить десяти виновным избежать наказания, чем обвинить одного невиновного». Придумал это не он – историки права находят корни такого подхода уже у римских юристов, и Блэкстон стал далеко не последним, кто повторил эти слова, – их будут произносить и Екатерина II, и Достоевский, а в 1895 году Верховный суд США отдельно оговорит, что «лучше оставить преступление без наказания, чем наказать невиновного». Собственно говоря, на этом строится великий правовой принцип – презумпция невиновности.
Через