Боеприпасы и у той и у другой стороны кончились — оставалось надеяться только на холодную сталь. Враг отошел, чтобы отдохнуть и перевести дух, а также посовещаться. Вход в арсенал был шириной в два с половиной человеческих корпуса, и его штурм представлялся нелегким делом.
Бартон, оглядев хранящееся здесь оружие, решил сменить саблю на шпагу, имевшую клинок с тупыми краями и треугольным острием в три фута длиной. Эфес был хорошей формы: слегка выгнутая рукоятка с двумя деревянными выступами для лучшего упора. Бартон опробовал упругость клинка, приставив его конец к деревянной балке и согнув. Шпага образовала дугу около фута высотой и вновь распрямилась, когда давление ослабло.
В арсенале разило потом и кровью с примесью мочи и кала. Кроме того, здесь стояла невероятная духота. Бартон снял с себя все доспехи, оставив только шлем, и предложил остальным последовать его примеру, хотя приказывать не стал.
— Когда мы пробьемся на палубу, некогда будет скидывать с себя железо, — сказал он. — Придется прыгать в Реку как есть. Проще снять доспехи здесь, чем в Реке.
Среди женщин была прелестная Афра Бен, утратившая некоторую долю своей прелести. Лицо ее, покрытое пороховой копотью, было все в подтеках крови и пота; глаза покраснели от дыма и усталости; одно веко дергалось.
— Пароход-то ведь тонет, — сказала она. — Если мы не выберемся отсюда быстро, пойдем на дно.
Вид у нее был истерический, но голос звучал довольно спокойно.
— Да-а, я знаю, — протянул Бартон и пораздумал с минуту. Они находились на палубе «Б», а палуба «А», вероятно, уже под водой. Скоро вода должна дойти и до них.
Он подошел к люку и выглянул. В коридоре горел свет. Почему бы ему не гореть — сеть ведь питается от батацитора. Она даже под водой будет работать.
Однако ни одной живой души в коридоре не было. Враг, должно быть, укрылся в близлежащих помещениях и ждет, когда люди с «Рекса» пойдут на прорыв.
— Я капитан десантников с «Рекса», Гвалхгвинн! — громко произнес он. — Хочу поговорить с вашим командиром!.
Никто не ответил. Бартон еще раз прокричал свое предложение, потом вышел в коридор. Если кто-то и сидит за открытой дверью рядом с арсеналом, ему их не видно.
А может, противники разошлись в оба конца коридора и ждут за тем и другим углом, чтобы захватить диверсантов врасплох?
В этот момент Бартон увидел бегущую по полу воду — пока она покрывала коридор тонким слоем, но скоро начнет прибывать. Он крикнул караульным у двери:
— Скажите всем — пусть выходят! Люди Клеменса ушли! Ему не пришлось долго объяснять своим, в чем дело, они тоже увидели воду.
— Спасайся, кто может, — сказал Бартон. — Гребите к берегу в меру своих сил. Я следом.
Он проводил их до борта, попрощался и пожелал всем удачи.
— Дик, — сказала Афра, — зачем ты остаешься?
— Поищу Алису.
— Если пароход затонет внезапно, ты окажешься в ловушке.
— Знаю.
Он не стал ждать, пока Афра прыгнет, а сразу пустился на поиски. Он бегал по коридорам и звал Алису, временами останавливаясь и слушая, нет ли ответа. Обежав всю палубу, он поднялся по лестнице в большой салон, занимавший четверть кормовой площади на ураганной палубе, как и салон «Рекса». Но здешний был куда больше. Его освещали потолочные светильники и люстры, хотя и разбитые местами во время боя. Несмотря на все повреждения и несколько валяющихся на полу изувеченных тел, салон производил внушительное впечатление.
Бартон вошел и осмотрелся. Алисы тут не было, если она только не лежала за длиннющим баром, за разбитыми роялями или бильярдными столами. Задерживаться здесь было незачем, и все же Бартон медлил, завороженный масштабами зала. Здесь, как и в салоне «Рекса», много лет шутили, смеялись, флиртовали, плели интриги, играли — для забавы, а то и на полном серьезе; здесь назначали свидания любящие и ненавидящие, здесь великие мастера Земли сочиняли и исполняли музыку, здесь играли на подмостках драмы и комедии. А теперь… Постыдный конец, достойный горьких сожалений.
Бартон пошел через салон, но остановился. Какой-то человек вошел в противоположную дверь. Он увидел Бартона и тоже остановился. Потом, улыбаясь, двинулся навстречу. Он был на пару дюймов выше Бартона, тонкий, как борзая, с необычайно длинными руками. Кожа у него почернела от копоти, нос был очень большой, а подбородок— слабый. Но улыбка делала лицо почти красивым.
Блестящие черные волосы кольцами падали на плечи. На нем был только черный кильт и красные, до колен, сапоги из кожи «речного дракона», а правая рука сжимала эфес шпаги.
Бартон испытал приступ «дежа вю» — чувство, что он уже встречался с этим человеком при сходных обстоятельствах. Нет, он действительно когда-то встречался с ним и надеялся, что встретится опять. Долго не заживавшая рана на бедре отпечаталась в памяти.
Человек остановился в двадцати пяти футах от Бартона и заговорил на эсперанто с легким французским и едва уловимым англо-американским акцентом:
— Ах, синьоро, это вы! Одареннейший, возможно, даже гениальный фехтовальщик, с которым я скрестил шпагу во время десанта на ваше судно столь много лет назад! Тогда я представился вам, как подобает благородному человеку. Вы же угрюмо отказались назвать себя. Возможно, вы поступили так, полагая, что ваше имя мне неизвестно. Но теперь…
Бартон сделал шаг вперед, держа шпагу почти отвесно, и сказал по-французски, с чисто парижским выговором времен 1650 года: — Я не был уверен, мсье, когда вы представились, что вы тот, за кого себя выдаете. Вы могли быть и самозванцем. Но теперь я признаю, что вы действительно великий маньяк Савиньен де Сирано Второй де Бержерак, либо его брат-близнец, столь же искусный в фехтовании.
Бартон, поколебавшись, решил, что с тем же успехом может назваться своим настоящим именем — в псевдониме больше не было нужды.
— Знайте же, мсье, что я Ричард Фрэнсис Бартон, капитан десантников корабля «Рекс грандиссимус». На Земле я был посвящен в рыцари ее величеством Викторией, королевой Британской империи. И не за то, что я нажил себе состояние коммерческими операциями, а за мои исследования отдаленных частей Земли и за многочисленные заслуги перед своей страной и всем человечеством. Был я также небезызвестен среди фехтовальщиков своего времени — девятнадцатого века.
— А красноречием своим вы не были известны?
— Нет — и нос меня также не прославил.
На закопченном лице де Бержерака блеснули зубы.
— О, я так и знал, что без ссылки на нос не обойдется. Но знайте, мсье, что хотя мой суверен Людовик XIII не посвящал меня в рыцари, меня посвятила королева, стоящая выше вашей — сама Фортуна. Я написал несколько философских романов, которые читались, как мне стало известно, и много позже моей смерти — и, как должно быть известно вам, выделялся среди величайших фехтовальщиков своего времени, от которых произошли великие фехтовальщики всех времен. — Француз снова улыбнулся, а Бартон сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});