Недавно мы пили пиво с Феликсом и он жаловался, что чувствует себя не охранником, а заключенным: ведь он проводит в тюрьме почти все время! У меня возникает схожее чувство: я могу в любой момент «уволиться», но все равно сижу за решеткой, потому что сам подписал себе приговор.
Я бы ушел от Нины, не оглядываясь, но как быть с Китти? Я ее никогда не брошу, а забрать ее с собой — это лишить ребенка матери и родного дома. Кто будет присматривать за ней, если я целыми днями работаю? Какие-то чужие люди?
Наверное, самое правильное решение — уклоняться от ссор и не требовать многого ни от себя, ни от Нины. Мы друг другу ничего не должны; жизнь — короткая штука, и надо наслаждаться тем, что есть, а не грезить о несбыточном.
Иногда я думаю: а что, если бы не было той проклятой встречи в Линьчэне? Я бы до сих пор работал в «Ежедневных новостях» и, вероятно, встретил бы другую женщину. Не было бы ни войны с Уайером, ни бегства на юг, ни шрама на моей безумной голове… Но если бы все сложилось иначе, Китти бы умерла в день своего рождения.
Я не погиб и не сломался — хотя для этого были все основания. У меня есть ребенок, работа и крыша над головой — разве этого мало? Из пункта «А» в пункт «Б» могут вести тысячи дорог, и кто сказал, что мое счастье должно заключаться в Нине?
7
В парки Французской концессии китайцы допускались, но только в опрятной, европейского покроя одежде. За порядком следил охранник с пистолетом; он же проверял входные билеты — по двадцать центов штука.
Клим привел Китти на детскую площадку, но стоило ей появиться у качелей, как белые мамаши подхватили детей и унесли подальше. Грозная Китти с хохотом погналась за ними и, вернувшись, целый час единолично наслаждалась горками и деревянным городком.
— Папа, идем камешки в пруд кидать! — позвала она.
Это лучшее из развлечений: смотреть, как плоский голыш подпрыгивает над водой и исчезает под ветвями ив.
— Кого я вижу! — вдруг раздался знакомый бас.
Клим повернулся: неувядаемый Дон Фернандо шел к нему, раскрыв объятия. В одной руке — шляпа, в другой — мороженое на палочке. В отдалении маячили Одноглазый и телохранители.
— Ба! — воскликнул Дон, завидев Китти. — Ты что, бросил мисс Нину и завел себе китайскую бабу с дитем? Ну и правильно! Китаянки — они надежнее. А если так уж хочется белую девочку, всегда можно к Марте сходить. Она хоть и дерет три шкуры, но у нее все девки чистые — их доктор каждую неделю осматривает.
Клим взял Китти на руки.
— Фернандо, перестань!
Дон показал Китти козу и рассмеялся:
— Ах, какие мы недотроги! Ладно, раз я тебя встретил, давай поговорим о деле. Ты знаешь, кто такая Нелли Мельба?
— Нет, — хмуро отозвался Клим.
Дон подкатил глаза.
— Это же всемирно известное сопрано! Раньше Мельба только в театрах появлялась, куда билетов не достать, а теперь ее каждый дурак может слушать. Понимаешь, куда я клоню?
Клим исподлобья смотрел на Фернандо. Черт знает, что за идеи гуляют в этой неуемной башке!
— Нам радио нужно — вот что! — захохотал Дон. — Здесь, в Шанхае! И знаешь, кто его будет делать? Ты! Я уже помещение снял и передатчик поставил. Как тебе работенка, а?
— У меня уже есть… — начал Клим, но Дон Фернандо ничего не хотел слушать:
— Даже не думай отказываться! Это ведь чудо какое-то — беспроводная телепатия!
Глава 22
Русский наемник
1
После забастовки шанхайская молодежь переродилась: отрицая Запад, она в то же время не хотела ни в чем ему уступать. Девушки из богатых семей начали носить платья, сочетающие европейский покрой и китайские воротнички и застежки. Самые смелые модницы дошли до того, что стали ходить с голыми ногами. Они не собирались всю жизнь сидеть в женской половине дома: им хотелось свободы, флирта и права самим выбирать себе мужей.
Русские дамы тут же воспользовались этим и открыли множество салонов красоты, где китаянок учили подвивать волосы и выщипывать брови. Из дверей танцевальных студий доносились звуки патефонов — там разучивали танго, вальс и фокстроты. Проходя мимо, Ада мечтала: вот бы продать аэроплан и на вырученные деньги открыть модный дансинг!
Это было золотое дно: из провинции в Шанхай потянулись тысячи девушек, мечтающих подцепить богатого покровителя. Раньше им негде было познакомиться с состоятельными господами, а на танцевальной площадке можно было и себя показать, и на других посмотреть. Главное, чтобы у тебя ноги были не искалечены.
За все время Даниэль не написал Эдне ни одного письма, и постепенно Ада убедила себя, что он не вернется. Ей было обидно до слез: по бумагам она была неслыханно богата, а на деле ей приходилось по нескольку месяцев копить на зимнее пальто.
Досаднее всего было то, что Клим поступил на службу на радио и вскоре прославился на весь Шанхай. У Эдны в гостиной стоял приемник, и Ада каждый день слушала передачи о политических новостях и новинках музыки: Клим устраивал перед микрофоном целый спектакль с шутками и прибаутками.
Как можно было упустить такого завидного жениха? Когда Ада думала об этом, то теряла последнюю веру в свои женские чары. Она вглядывалась в будущее и видела себя худой, бедной тридцатилетней старой девой.
Между тем миссис Бернар совсем выжила из ума.
Все началось с китайской актрисы Хуа Бинбин, которая привела к ней двух девочек лет двенадцати-тринадцати. Сэм и Ада подслушали под дверью их разговор и узнали, что это малолетние проститутки, сбежавшие из борделя. Бинбин встретила их в храме и, узнав, что девчонки хотят покончить с собой, решила их спасти.
Бинбин призналась, что и сама подумывала о самоубийстве. Она потеряла работу в издательстве и у нее так и не получилось снять фильм — во время забастовки воры пробрались в съемочный павильон и вынесли оттуда всю технику.
— Мы не имеем права жаловаться на судьбу, — сказала Бинбин Эдне. — Что мы знаем о страданиях? Этим детям живется в тысячу раз хуже, чем нам, и им некуда бежать от своих мучителей. А мы с вами даже ни разу не голодали.
С того дня Эдна и Бинбин начали силой отбивать у бандерш малолетних проституток. С топором в руках, с несколькими полицейскими в арьергарде, миссис Бернар врывалась в публичные дома и рубила двери, за которыми прятались насмерть перепуганные дети. Бинбин уговаривала их поехать с ними в церковный приют, где девочек учили ремеслам и английскому языку. Через несколько месяцев бывшие проститутки уже могли зарабатывать себе на плошку риса.