Читать интересную книгу Том 1. Повести, рассказы, стихи 1892-1894 - Максим Горький

— Ты чего ревёшь? — удивлённо спросил он казака. Тот выл и мазал себя по лицу руками.

— Ты чего, рыжий чёрт, ревёшь?! — строго повторил вопрос Степок.

— Чоловiк… вмер!.. — сквозь слёзы сказал казак.

— А тебе что за дело? Молчи! Не твой человек. Дурак… Молчи, говорю.

— Буду плакати… Бо жалiю… чоловiков, которы вмерли!..

— Я тебе в морду дам!..

Казак плакал и мотал головой.

— Уйдём, Максим! — решительно поднялся с земли Степок. — Идём куда ни то.

Он стоял на ногах твёрдо, и его возбуждение понемногу исчезало. Всё-таки он пока ещё для чего-то поминутно надувал себе щёки и, шумно выпуская воздух, сильно махал руками.

— Тверёз я? а? Чёрт её знает, голова какая! трещит… третий день пью… и ничего не понимаю… Верно это? Умер уж он? Эх, брат, да говори ты!

— Нет, не умер…

Степок остановился и внимательно оглядел меня.

— Ты, друг, так не шути… — внушительно заговорил он и многообещающе повёл плечами, сжимая кулаки. — Не шути!.. А то я из тебя душу вышибу. Вник? А теперь говори по порядку.

Тогда я рассказал ему всё по порядку, и, по мере того как я рассказывал, он приходил в себя. Я кончил. Он задумчиво насупился и молчал. За кустами, недалеко от нас, возился и ворчал пьяный казак:

— Куме! Эй, куме, лядащi собакi пришлi… и поедають усе. Геть!.. Степане!

Хиба ж тобi вже и не треба мяса, що тiи псы… геть!.. Се кумово!.. геть!..

— Та-ак… Значит, машинка ручку ам-ам?! Непорядочно и невесело… Пойти к нему… Надо думать, что теперь ему капут… сгинет вконец. Ах, чёрт вас возьми!..

Иду… В больницу отправили? Ну-ну… Ид-ду. Такочки!.. Ты куда? Дальше? Ну, иди дальше… прощай! Скажи, жалко парня тебе? Жалко… Ххе!.. А мне-то! Пятый год живём душа в душу… Прощай, брат… На Беслан пойдёшь? Ну, увидимся. Спроси там Костьку Игрока. Славный парень… закадышный нам друг, певун… Вор только очень. Скажи ему про Маслова. Кланяться Маслову? Поклонюсь… Н-ну, я сейчас же и тово… куму только надо повидать… куму… А ты идёшь? Ночуй. А, ну иди. Совсем ему руку-то?

Т-те… По плечо… Сжечь бы эту штуку! а? Очень это просто, сунул спички ей в пузо и готово… кстати и хлеб бы весь погорел… а? Ей-богу, погорел бы… близко всё. Ну, вали… иди. Прощай, брат. Я тоже в ночь свистну туда.

Он потускнел и говорил, низко опустив голову. Его короткие фразы падали, как камни, и, сказав что-нибудь, он вскидывал на меня глазами. В них было много такого, что заставило меня убедиться в любви Степка к товарищу. Крепко пожав друг другу руки, мы разошлись.

На Беслане, станции, от которой в то время только что начали прокладывать владикавказо-петровскую линию железной дороги, — я не нашёл Степка.

Справившись о Костьке Игроке, узнал, что сей субъект стащил болты и гайки и посажен за кражу в тюрьму, но что «это ерунда, и Костьке за это ничего не будет».

Сообщив такую приятную весть, рваный и острый человек, рассказавший мне всю суть Костькина деяния, объяснил:

— Ничего не будет! Почему?.. Потому что Костька-то умер в остроге от тифу… понял?

Я понял и, порадовавшись за Костьку, ушёл через два дня из Беслана в Закавказье.

Прошло с год времени. Приехав в Астрахань из Баку, я, в ожидании парохода вверх по Волге, пошёл бродить по городу и попал на Кутум. Одет я был в длинное клетчатое пальто, с хлястиком назади, совершенно новенькое, имел на голове шляпу, тоже новенькую, и на ногах — калоши, тоже новенькие… Весьма культурный вид… И на носу тёмные очки…

Около бабы, продававшей с лотка подозрительное мясо серого цвета, испускавшее кислый пар, стоял Степок, без шапки, худой, но весёлый, как всегда, с лямкой на спине, крюком в руке, и отправлял в рот крупные ароматические куски её товара, расплачиваясь с ней покуда прибаутками. Сначала я не решался подойти к нему, стыдясь своей культурности… но поборол себя и подошёл, предварительно сняв очки и спрятав их в карман.

— Степок!..

— Э… Ба… гля!.. Тю-тю-тю!.. Фрр!.. В рот те ноги прямо пятками! С чего это тебя так взъерепенило?! Ваше благородие! Подайте товарищу пятак на хлеб и два на выпивку!..

И он, мстительно и дерзко сощурив глаза, одной рукой сделал под козырёк, а другую протянул мне вверх ладонью.

После такого приветствия моё культурное пальто не могло не покраснеть, калоши потемнели, шляпа съёжилась, и всё это вместе вдруг стало мне узко, тесно и тяжело… Степок отнял руки и подмигнул:

— Сколько цапнул? тыщу? Больше! Сказывай где, и я туда пойду. Вот так диковинка, Ивановна! — обратился он к торговке, с диким любопытством вытаращившей на меня чёрные круглые и выпуклые рачьи глаза, — Товарищ ведь! Верь господу, который нас вместе рядом видел, как мы по разным местам гуляли и прочее этакое… Холеру мне в кишки, коли вру! Спроси его, сам скажет! И… Эдакий… а!.. — Степок, подавленный комическим удивлением, сел предо мной на корточки. — Господин! Как мне по одной земле с вами ходить? На руках буду для отлички…

Я сказал Степку несколько тёплых и укоризненных слов и пригласил его в трактир; но это не произвело на него никакого впечатления.

— Ивановна! Вникай! иду в трактир… Пию шампанское и ем… жареных соловьёв!

Ива-ановна!!. — на весь Кутум заорал Степок, перекувыркнулся на земле и — о подлец!

— смазал своими лаптищами пёстрые полы моего культурного пальто…

Я чувствовал себя наинелепейше… Кругом нас собиралась толпа.

— Идём, Степок, коли хочешь! — сурово сказал я.

— Слушаю, вашеблагоррр… — и он поскакал рядом со мной, сняв шляпу и гордо оглядываясь по сторонам.

О, он тонко умел мстить и на пространстве десяти сажен до дверей трактира заставил меня перечувствовать столько неприятного, сколько его не встретишь на добрых пяти верстах. Но вот двери трактира затворились за нами. Я сел за стол и спросил:

— Чаю хочешь?

Он вдруг нахмурился и подозрительно оглянул меня.

— Или водки?

— А что ты… — начал Степок, но оборвался.

— Ну? — спросил я.

— Дай мне рубль… я уйду… — глухо сказал он.

Но я уговорил его остаться и спросил о Маслове. Он посмотрел на меня и вдруг улыбнулся знакомой мне улыбкой, подавшей надежду на то, что мы сойдёмся и он не станет издеваться надо мной.

— Помнишь разве Маслова? Ишь!.. Умер Маслов… Антонов огонь сжёг его. Умер…

Зарыли всего в чёрных пятнах, точно он с печной трубой обнимался. Умер! Эх ты!

Вот так парень был он… для меня… н-да! Ду-уша!

Он снова замолчал и как-то отупел на минуту, потух, сжался… Принесли чай и водку. Степок посмотрел на это и снова улыбнулся, но уже скептически.

— Ну-ка, скажи, как разбогател… Интересно…

Тогда я рассказал ему. Он слушал внимательно и молча. Я кончил.

— Так!.. Значит… что же? Не по природе ты босяком-то был… а так, из любопытства?..

— Да…

— Ишь ты? Тоже любопытство… А теперь назад… не понравилось? Л-ловко сделано!..

— Я ещё хочу походить.

— Н-ну… не знаю… Значит, просто ты… походишь, и всё?..

— А что же?

— Ничего… Так я… — он покусал ус. — Без всякой задачи, значит… походил и домой? На печку?..

— Нет, задача была. Хотел узнать, что за люди…

— Зачем?

— Чтобы знать…

— Д-да!.. Больше ничего? Просто посмотрел, и всё тут?

— Может, опишу… в газете.

— В газете?! А кому это нужно… знать про это? Или это так, для похвалки, — вот, мол, как я могу?!

Малый бил метко, надо отдать ему справедливость. Малый знал человеческую душу и — скажу по совести — весьма смущал меня своим вопросом.

— Нет, вообще… чтобы люди знали.

— Про нас?! — Степок широко улыбнулся и ехидно поднял брови.

— Про вас…

— Тэк!.. Так!.. трататак!..

Он встал и посмотрел на меня зло сощуренными глазами.

— Знаешь ли что, Максим? — спросил он.

— Что?

— Оч-чень это подлость большая! — выразительно произнёс он, погрозил мне кулаком и, не простясь, ушёл.

Я сидел и смотрел на чайные приборы, бутылку с водкой… Смотрел и думал о том, за что меня Степок ругал? Прав он или нет?

— Давай рубль! — сунул он руку в окно.

Я дал.

— Ффу!.. Богат, видно, очень — целых три!.. Уррр! А ты в помойные ямы не лазаешь из любопытства? а?

— Нет.

— Жаль!.. я бы тебе помог! В самую глубокую сунул бы!

И он скрылся.

Мой спутник

I

Встретил я его в одесской гавани. Дня три кряду моё внимание привлекала эта коренастая, плотная фигура и лицо восточного типа, обрамлённое красивой бородкой.

Он то и дело мелькал предо мной: я видел, как он по целым часам стоял на граните мола, засунув в рот набалдашник трости и тоскливо разглядывая мутную воду гавани чёрными миндалевидными глазами; десять раз в день он проходил мимо меня походкой беспечного человека. Кто он?.. Я стал следить за ним. Он же, как бы нарочно поддразнивая меня, всё чаще и чаще попадался мне на глаза, и, наконец, я привык различать издали его модный, клетчатый, светлый костюм и чёрную шляпу, его ленивую походку и тупой, скучный взгляд. Он был положительно необъясним здесь, в гавани, среди свиста пароходов и локомотивов, звона цепей, криков рабочих, в бешено-нервной сутолоке порта, охватывавшей человека со всех сторон. Все люди были озабочены, утомлены, все бегали, в пыли, в поту, кричали, ругались. Среди трудовой сутолоки медленно расхаживала эта странная фигура с мертвенно-скучным лицом, равнодушная ко всему, всем чужая.