Читать интересную книгу Древо Жизора - Октавиан Стампас

Весть о том, что Конрад Монферратский избран новым королем Иерусалима, застала Саладина как раз в Иерусалиме, уже давно не принадлежащем Иерусалимским королям. Султан давно мечтал провести здесь весну и, в конце концов, посмотреть на знаменитый Огнь Господень, в чудесные свойства которого он не верил и посему желал разгадать, как именно совершается сей фокус. До праздника Пасхи оставалось несколько недель, и первые паломники, стремящиеся отметить Воскресение Христово именно в Святом Граде, только-только начали стекаться сюда.

Выслушав подробное донесение везиря Музгар-Али, Саладин вскинул брови:

— Неужто Мелек-Риджард не воспротивился подобному решению? Я удивлен. По сути, уступив корону Конраду, он признал его первенство среди всего воинства крестоносцев. Это невероятно!

— Мало того, — изображая на своем лице равное удивление, произнес Музгар-Али, — говорят, что Мелек-Риджард сам голосовал за подобное решение. Видимо, все дело в том, что он получил новые неприятные известия из своего королевства, где против него выступил его родной брат, поддерживающий короля Франции. Естественно, его теперь тянет на родину, дабы навести там порядок.

— Что ж, — почесывая переносицу, задумчиво промолвил Саладин, — во всем есть свои плюсы и свои минусы. Если Мелек-Риджард исчезнет, нам будет гораздо легче справиться с гяурами. Хотя, о Аллах! — какая скука наступит! Честно признаюсь, я всю жизнь мечтал бы воевать с этим рыжим королем.

— Всевидец многомилостив, — любезно улыбнулся Музгар-Али, — и непременно пошлет вам нового достойного врага.

— Будем надеяться, — грустно кивнул Саладин. — Но у меня какое-то нехорошее предчувствие, что как только из моей жизни исчезнет Мелек-Риджард… Впрочем, должно быть, это пустое. Однако, избрание Конрада новым королем Иерусалима не сулит нам ничего хорошего. В отличие от слабосильного Гюи, этот король по-настоящему захочет вернуть себе свое королевство. Не люблю Конрада; и не жду от него никаких удовольствий — змеиный расчет, коварство и никакого блеска.

— Дозвольте, о повелитель, осмелиться произнести одно слово, столь неприятное вашему слуху, — робко промолвил везирь.

— Какое еще? А, догадываюсь. Можешь не произносить. Так чего хотят эти выродки?

— Не перестаю удивляться прозорливости величайшего из султанов! — засверкал глазами Музгар-Али. — Три дня назад в Эль-Коде прибыл фидаин из Алейка для переговоров с вами. Он обещает устранить столь противного вам Конрада и просит за это вполне сносную плату. Если вы позволите, я назову эту сумму.

— И слышать об этом не желаю, — махнул рукой Саладин. Он нахмурился, затем лицо его прояснилось и снова сделалось моложавым — в свои пятьдесят четыре султан выглядел на сорок с небольшим. — К тому же, какая к черту плата! Верблюжьему хвосту ясно, что этим мерзавцам-ассасинам Конрад более, чем кому-либо, стоит поперек глотки. Они так и так постараются прикончить его. А тут еще и с нас заодно решили содрать денежки. Вот хитрецы-то! Вся их хитрость как на ладони. Что, разве я не прав?

— Как всегда, правы. О небо, пошли долгих лет жизни великому Салах-ад-Дину! Да не иссякнет мудрость его!.. Но, быть может, стоило бы хотя бы намекнуть фидаину из Алейка, что великий султан одобряет действия шах-аль-джабаля Синана?

— Ты начинаешь раздражать меня, везирь! Я не только не одобряю действий этого старого шарлатана, но от всей души желал бы ему и его людям поскорее отправиться в джаханнам, где их переоденут из белых одежд в одеяния из смолы. Я не хочу больше слышать о них, и постарайся, чтобы упомянутый фидаин поскорее покинул Эль-Коде.

На другой день после этого разговора Саладин получил новые вести из Аккры — все воинство крестоносцев начало усиленную подготовку к решительному походу на Иерусалим, а Конрад и Ричард горят желанием присутствовать при явлении Святого Огня в отвоеванном ими Гробе Господнем. «Не бывать этому!» — твердо решил султан и принялся укреплять городские стены и устанавливать сильные заставы на дальних подступах к городу. Он отдал приказ нескольким своим полководцам привести под стены Эль-Кодса войска, разбросанные по Идумее, Самарии, Аджлуну и Эль-Аммону. Мечта о том, чтобы повторить триумф Хиттина, все ярче разгоралась в душе доблестного султана.

Тем временем приближалась Пасха, и уже наступила Страстная седмица. Глубокое разочарование постигло Саладина, когда он понял, что Ричард и Конрад так и не решились идти стремительной лавиной, дабы завоевать Иерусалим перед Великой Субботой. Сомнение в истинности знаменитого Огня еще больше запало в его душу, а вместе с сомнением закралась мысль о том, что надо раз и навсегда разоблачить сей фокус, ежегодно устраиваемый назарянами, и тем самым доказать, что Иса ибн-Юсеф не был Сыном Божиим, как уверяют неверные, а явился в мир в качестве одного из величайших пророков и предтечи Мохаммеда. В Страстную Пятницу утром весь храм Гроба Господня был очищен от паломников, коих грубо выталкивали и даже били палками, если они не желали покидать место своего паломничества. Кувуклия и ее преддверие были тщательно осмотрены на предмет того, нет ли там каких-либо хитроумных приспособлений для возжигания пламени. Ничего такого там не оказалось, и даже вату и пучки соломы, которые обычно заранее раскладываются на ложе Гроба, верующие пока еще не успели разложить. Приняв все меры предосторожности и убедившись, что храм пуст, Саладин приказал закрыть двери храма и строго сторожить их до самого полудня Великой Субботы. Вечером того же дня сам Иерусалимский Патриарх явился к султану с просьбой отменить все его приказы и разрешить христианам как обычно приготовиться к приятию Святого Огня.

— Я глубоко почитаю ваш сан, — отвечал Саладин, — но осмеливаюсь отказать вам в вашей просьбе. Если сей Огнь возжигается волеизъявлением пророка Исы, то он будет гореть и без всякой ваты и соломы. Если же это обычное шарлатанство, то мы поможем вам избавиться от данного заблуждения, дабы скорее и легче вы могли постичь великое учение ислама.

На другой день в полдень Саладин явился к дверям храма Господня Гроба и увидел зрелище довольно трогательное — усиленные отряды войск окружали вход, а многочисленная толпа паломников, вопя и плача, старалась оттеснить сарацин от врат святыни. Тем временем, Патриарх со всем своим причтом заканчивал обходить вокруг храма крестным ходом. Увидев Саладина, он, вопреки ожиданиям султана, не сверкнул глазами и не проявил в своем взгляде никакого иного чувства, кроме смирения. Саладин почувствовал, как в душе у него что-то дрогнуло, он подспудно осознал, что поступает неправильно, глупо, пагубно для самого себя, что чудо все-таки произойдет, а он, грозный султан, будет посрамлен. Но почему-то ему претило отменить вдруг свои указы и позволить назарянам свершить таинство так же, как они свершали его каждый год.

Патриарх и весь его причт остановились у одной из стен храма чуть поодаль от двери и стали молиться. Двое из епископов заплакали, остальные выказывали завидную стойкость и смирение. Толпа, негодующая у входа, стала медленно успокаиваться — пример Патриарха оказывал на паломников несомненное воздействие. По приказу Саладина, стража образовала коридор, по которому султан мог пройти к дверям храма. Везирь Мирое Шаро с лязгом открыл замок и распахнул двери. В тот же миг ослепительное полуденное солнце, горячими волнами льющееся с неба, стало меркнуть, все невольно обратили свои взоры вверх и увидели черную тучу, неведомо откуда набежавшую и накрывшую собой светило; мощное холодное дыхание волной скатилось на головы присутствующих, и почувствовав его, Саладин остановился в пяти шагах от дверей храма. Ему стало жутко, сердце забилось в тревоге, во рту пересохло. Он сказал, обращаясь к везирю Мирое Шаро:

— Возьми пучок свечей и ступай в Кувуклию. Как только вспыхнет Огонь, зажги им свечи и как можно быстрее неси их сюда. Постой, возьми, на всякий случай, двух людей.

Везирь Мирое Шаро, один из тех, кому Саладин доверял почти как самому себе, исполняя приказ своего господина, с пучком свечей и в сопровождении двух воинов исчез во мраке храма Гроба Господня. Тем временем на улице перед храмом сделалось еще темнее. Саладин вновь посмотрел на небо — черная туча поглотила солнце и замерла, будто вознамерившись переварить светило в собственной черной утробе. Толпа паломников окончательно перестала галдеть и наседать на стражу. Следуя примеру Патриарха, все христиане молились, и лишь некоторые из них, громко всхлипывая, плакали. Везирь Музгар Али, стоя за спиной своего господина, промолвил:

— Мой повелитель, двадцать пять летописцев в данную минуту скрипят перьями, описывая сей великий миг торжества ислама.

— Рано торжествовать… — почти простонал Саладин, слегка оглянувшись на своего верного везиря.

Тягостные минуты постепенно одна за одной иссякали, туча, насевшая на солнце, так и замерла на одном месте, и после недавней жары было даже прохладно. Саладин загадал, что как только солнце вновь появится, все само собой разрешится. Но время шло, и время замерло и все словно провалилось куда-то, где нет времени вовсе. Наконец, не выдержав, султан приказал Музгару Али: