В мучительном озарении предстал перед ней профессор Адамевский со своим минералом, который через две недели отправили назад, чтобы очистить камеру стасиса для нового экспоната.
— Вы собираетесь отправить Тимми обратно? — еле слышно спросила она.
— Боюсь, что да.
— Но ведь это мальчик, доктор Хоскинс, — не камень.
— Все равно, — отвел глаза Хоскинс. — Не следует придавать ему слишком большого значения, знаете ли. Мы узнали от него почти все, что было возможно. Он не помнит ничего такого о неандертальской жизни, что было бы по-настоящему ценным для науки. Антропологи не очень-то понимают то, что он говорит, а вопросы, заданные ему через вас, не дали значительных результатов, так что...
— Я не верю, — онемевшими губами сказала мисс Феллоуз.
— Прошу вас, мисс Феллоуз. Это, конечно, произойдет не сегодня, но все же от этого не уйти. — Он обвел рукой свой заваленный стол. — Теперь, когда мы вот-вот начнем доставлять сюда людей исторической эпохи, нам понадобится все стасисное пространство, которое у нас есть.
У мисс Феллоуз это не укладывалось в голове.
— Но как же можно...
— Пожалуйста, не расстраивайтесь, мисс Феллоуз.
— Он единственный живой неандерталец на свете, а вы собираетесь отправить его назад?
— Я уже сказал. Мы узнали о нем все, что могли. Надо двигаться дальше.
— Нет.
— Мисс Феллоуз, прошу вас, прошу. Я знаю, вы сильно привязаны к мальчику. И кто вас упрекнет? Он сногсшибательный парень. И вы столько времени день и ночь находились при нем. Но ведь вы профессионал, мисс Феллоуз. Вы должны понимать, что дети, за которыми вы ухаживаете, приходят и уходят, и нечего надеяться удержать их навсегда. Это для вас не новость. Кроме того, Тимми вас покинет не сейчас — может быть, до той поры пройдет еще много месяцев. И если вы хотите, чтобы к нему тем временем ходил учитель — мы, конечно, сделаем все, что можно.
Она продолжала тупо смотреть на него.
— Вам что-нибудь дать, мисс Феллоуз?
— Нет, — прошептала она. — Ничего мне не надо. — Вся дрожа, она встала и, точно в кошмарном сне, побрела к выходу. Подождала, пока откроется дверь, и прошла через приемную, глядя прямо перед собой невидящими глазами.
Тимми отправляют обратно?
Обратно?
Что они все, с ума посходили? Тимми больше не неандерталец— разве только с виду. Он хороший, славный мальчик, он ходит в зеленом комбинезоне, любит диафильмы и сказки «Тысяча и одна ночь». Он наводит вечером порядок у себя в комнате. Он умеет пользоваться ложкой, ножом и вилкой. Он умеет читать.
И его собираются отослать назад в ледниковый период, где он будет блуждать в одиночку по забытой Богом тундре?
Но так же нельзя. Он не выживет, вернувшись в свой старый мир. Он больше к нему не подходит. Он не умеет ничего, что должен уметь неандерталец — зато научился многому такому, что в неандертальском мире абсолютно бесполезно.
Он погибнет там.
Нет, Тимми, — сказала себе мисс Феллоуз, собрав все свои душевные силы, — ты не погибнешь. Нет.
51
Теперь она знала, зачем Маннхейм оставил ей свой телефон. В свое время она не поняла, но Маннхейм, как видно, смотрел в будущее и предвидел, что случится нечто, представляющее угрозу для Тимми. Он предвидел, а она нет. Она просто закрывала на все глаза. Просто не обращала внимания на очевидные факты, неумолимо подводящие к истине, которую только что открыл ей Хоскинс. Позволяла себе верить, вопреки фактам и рассудку, что Тимми так и будет жить в двадцать первом веке до конца своих дней.
Но Маннхейм знал, что это не так.
И, видимо, все это время ждал ее звонка.
— Мне нужно немедленно увидеться с вами, — сказала она.
— Приехать к вам в «Стасис»?
— Нет. Встретимся где-нибудь в городе — скажите сами где.
Встретились они в ресторанчике у реки — Маннхейм сказал, что там их никто не побеспокоит — в дождливый будний день. Маннхейм уже сидел там, когда мисс Феллоуз пришла. Их свидание представлялось ей чем-то подпольным и несколько скандальным: подумать только, она завтракает с человеком, который постоянно преследует ее начальника. Да просто с мужчиной, если на то пошло. С едва знакомым ей мужчиной, молодым и привлекательным. Подобные поступки совсем не в духе Эдит Феллоуз. Тем более если вспомнить ее давний сон, когда Маннхейм стучался к ней в дверь и потом подхватывал ее на руки...
Но ведь свидание у них не любовное. Сон — это только сон, мимолетная игра подсознания. Мисс Феллоуз нисколько не тянет к Маннхейму — просто у нее к нему дело. Дело жизни и смерти.
Нервно перелистывая меню, она обдумывала, с чего начать.
— Как поживает Тимми? — спросил Маннхейм.
— Чудесно, чудесно. Вы не поверите, как хорошо он развивается.
— Растет и крепнет?
— С каждым днем. А еще он научился читать.
— Да ну! — поморгал глазами Маннхейм. Какая у него хорошая улыбка. И почему доктор Хоскинс считает его каким-то монстром? — Изумительный успех, правда? Пари держу, антропологи прямо остолбенели.
Она кивнула, глядя в меню невидящими глазами. Дождь усиливался и барабанил в окно ресторана с какой-то зловещей силой. В зале, кроме них, почти никого не было.
— Мне здесь особенно нравится цыпленок в красном вине, — сказал Маннхейм. — И ласанья у них хорошая. А может быть, хотите телятины?
— Мне все равно. Я возьму то же, что и вы, мистер Маннхейм.
Он как-то странно посмотрел на нее.
— Зовите меня Брюсом. Пожалуйста. Бутылку вина?
— Вина? Боюсь, я не пью вина. Но вы возьмите себе, если хотите.
Он снова посмотрел на нее — и вдруг спросил, перекрывая шум дождя:
— Что случилось, Эдит?
Эдит?!
Она на миг лишилась дара речи.
Ну-ну, Эдит. Возьми себя в руки, Эдит! Не то он сочтет тебя косноязычной идиоткой.
— Тимми хотят отправить назад, — сказала она.
— Назад? В его время?
— Да. В его родную эру, в неандертальские времена. В ледниковый период.
Маннхейм просиял:
— Но это же замечательно! Лучшая новость за неделю!
— Как вы не понимаете, — ужаснулась она.
— Что тут непонятного? Наш грустный маленький пленник наконец-то вернется к своим — к отцу, матери, братьям и сестрам, в родной и любимый мир. Это надо отметить. Официант! Официант! Бутылочку кьянти — нет, пожалуй, полбутылки, дама не пьет.
Мисс Феллоуз не находила слов.
— Почему вы так встревожены, мисс Феллоуз... Эдит? Разве вы не хотите, чтобы Тимми вернулся домой?
— Но ведь... — беспомощно жестикулировала она.
— Я, кажется, понял. — Маннхейм перегнулся через стол, полный внимания и сочувствия. — Вы так долго заботились о нем, что теперь вам трудно с ним расстаться. Между вами и Тимми такие крепкие узы, что вы испытали настоящий шок, узнав о его возвращении. Вполне понимаю ваши чувства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});