Когда творение живой скульптуры было закончено, я узнала себя, вернее, свой поясной бюст. Я вытянула руку, и рыбы повторили мое движение.
Меня осенило. В кармане моих брюк завалялся фломастер в стальном футляре. Я достала его и написала на прозрачной стенке аквариума три буквы: КТО.
Часть массы рассыпалась и снова собралась, имитируя буквы. К слову КТО добавился вопросительный знак.
Сынок пискнул. Я подошла к нему.
— Они понимают? — спросил он. Я покачала головой. Пока что я не проникла в их намерения.
КТО ВЫ? — написала я.
Масса снова рассыпалась, слившись с растворенной в воде мутью. Я обреченно вздохнула. Несколько секунд назад мне казалось, что прорыв близок. Еще немного — и я бы добилась контакта…
— Смотри! — крикнул Сынок. — Они снова собрались. TENZIONA DYSFUNCTIO, — изобразила живая масса. — GUARDATEO AB PEREGRINO PERAMBULA.
— Что-то не пойму… Похоже на итальянский. Ты понимаешь по-итальянски?
Медведь покачал головой.
— Dysfunctio, — прочла я вслух. — Это понятно. А ab peregrino?
— Peregrine — это иностранец, чужой.
— Бойся шатающихся иностранцев? Грамматики мы не знаем, но нас пытаются предостеречь. Жаль, что я толком не помню ни одного языка, вложенного мне в мозги десять лет назад.
Надпись в аквариуме потемнела и исчезла. Рыбешки стали образовывать что-то еще: собрались гроздьями, держась нос к носу. Я узнала, ствол, растущий из дна бассейна.
— Дерево, — подсказал Сынок.
Рыбешки снова изобразили мою голову и туловище, только в другом облачении, больше похожем на платье. Каждая рыбешка приобрела особую окраску, благодаря чему вся композиция стала поразительно живой. Потом изображение начало стариться на глазах: кожа лица обвисла, появились морщины, руки утратили силу. Мои собственные руки похолодели, и я скрестила их на груди.
Разве в сознании девочки способна уместиться вся Вселенная? Нет, там содержится всего лишь ниточка из гигантского мотка, отсеченная от окружающего ограничениями, накладываемыми константами, подобно тому, как смерть отсечена от жизни своей окончательностью. Да, теперь мы знаем, что вселенные не так непроницаемы, как смерть, ибо от одной ниточки Вселенной можно добраться до другой. Значит, эти создания с похожих планет — не выходцы из моего детства… Просто растерянная молодая женщина предается смутным фантазиям. Однако вокруг теснятся символы детства: кошмары, плюшевые медвежата, сновидения, отразившиеся в аквариуме, — предчувствие старости и смерти. И дерево, серое и призрачное, лишенное листвы. Это я, которая ежится от холода в теплом коридоре, это ствол, готовый вот-вот расщепиться. Откуда рыбешки столько знают обо мне?
* * *
В коридоре послышался шорох. Мы отвернулись от аквариума и увидели на полу разноцветных змей: они застыли неподвижно, не сводя с нас глаз. Сынок задрожал.
— Прекрати! — прикрикнула я на него. — Они еще ничего нам не сделали.
— Ты большая, — объяснил он. — Тебя не сожрать.
— Ты тоже не маленький. Давай посидим спокойно и посмотрим, что будет.
Я уставилась на змей, отвернувшись от аквариума: мне больше не хотелось наблюдать себя в старости, тем более в виде разлагающегося трупа, потом скелета — логика смены образов неминуемо привела бы к этому. Но почему они выбрали не Сынка, а меня?
— Не могу ждать! — сказал Сынок. — У меня нет терпения змеи.
Он шагнул вперед. Змеи беззвучно наблюдали за медленно приближавшимся медведем. — Хочу хоть что-то знать наверняка. Например, питаются ли они маленькими мохнатыми талисманами.
Внезапно змеи стали свиваться в клубок, сопровождая это занятие чавкающими звуками. Красные ромбы на змеиных телах сливались в одно кровавое поле. Сначала змеи образовали симметричную композицию, как цирковая акробатическая труппа, потом слиплись в сплошную плоскую массу с подобием талии посередине.
Храбрец Сынок остался невредим и бегом вернулся ко мне. Я была близка к обмороку и не могла вымолвить ни слова.
Внезапно у меня за спиной прозвучало:
— Sineux! A la discorpes!
Я оглянулась и увидела, как змеи снова меняют композицию. И еще я заметила мужчину в чем-то красном и черном, шмыгнувшего за угол. Змеи образовали подобие гидры с шестью щупальцами. Схватившись щупальцами за болты на люке, гидра открыла его и просочилась внутрь. Люк захлопнулся, я осталась одна. Медвежонок исчез.
Мне ничего не оставалось, кроме крика и слез. Привалившись к стене, я громко рыдала, благо что стесняться было некого. Выплакавшись, я утерла ладонями глаза и закрыла от стыда лицо. Убрав наконец ладони, я снова увидела Сынка.
— У нас на борту индеец, — сообщил он. — Большой, черные волосы в трех косичках, — он показал жестом, какая у незнакомца прическа, — хорошая одежда.
— Где он? — хрипло спросила я.
— В месте, которое ты называешь рубкой. Как ты думаешь, это он управляет змеями?
Я поколебалась, потом кивнула.
— Пойдем посмотрим.
Я выпрямилась и пошла следом за медведем. Человек в красном и черном сидел на скамейке, отодвинутой от стены, и ждал нас. Он был очень высок — не меньше двух метров, мускулист; на нем была черная шелковая рубашка с красными отворотами рукавов, черная шапочка, а на плечах распростер крылья красный орел. Он действительно сильно смахивал на индейца: красноватая кожа, аристократический нос, гордо сомкнутые губы.
— Quis la? — спросил он.
— На этом языке я не говорю. Вы владеете английским?
На лице индейца сохранилось прежнее выражение, но он кивнул.
— Я учился в британской школе в Новом Лондоне, — ответил он с оксфордским произношением. — Я продолжил образование в Индонезии, поэтому говорю по-голландски и на разных немецких диалектах, а также на некоторых азиатских языках, в частности на японском. Английским я владею в совершенстве.
— Слава Богу! Вам знакома эта кабина?
— Да, — ответил он. — Я сам ее спланировал. Она для змей.
— Вы знаете, что с нами произошло?
— Мы попали в ад. Преподаватели-иезуиты меня предупреждали.
— Это недалеко от истины, — сказала я. — А вам известно, почему?
— Я не ставлю под вопрос справедливость постигшей меня кары.
— Никто нас не карает — по крайней мере, ни Бог, ни дьяволы здесь ни при чем.
Он пожал плечами. Вопрос действительно казался спорным.
— Я тоже с Земли, — сказала я. — Terre.
— Я знаю, что такое Земля, — произнес индеец с упреком.
— По-моему, это не совсем та же Земля. Из какого вы года? — Он упомянул иезуитов, значит, должен был пользоваться стандартным христианским летосчислением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});