— Это шантаж, сэр?
Дюбонне хмыкнул:
— Что вы, месье! У меня и в мыслях не было шантажировать такого достойного человека, как вы. Просто я хотел бы узнать кое-что о молодой леди, живущей в вашем доме. Это ваша родственница, не так ли?
Лицо Энгуса потемнело.
— Она снимает у нас комнату.
— Мне известно, что недавно девушка покидала ваш дом и жила в другом месте. Где именно?
— Поскольку вам известно решительно все, сэр, предлагаю на этом окончить наш разговор. Я слишком занят, чтобы отвечать на подобные вопросы.
— Как пожелаете, месье. Всего, хорошего!
На следующий день Энгус вернулся домой в ярости: два офицера-янки, явившись в его лавку, долго копались в тканях, в которых, судя по всему, ровно ничего не понимали. В последующие дни они постоянно заходили купить пачку табаку или еще какую-нибудь мелочь, и в конце концов Крэгхью стало ясно, что за домом следят. Обычно кто-либо из шпионов появлялся, когда Элайна возвращалась домой, и подолгу стоял неподалеку, прислонившись к стволу дерева. Иногда такой соглядатай сидел верхом на лошади или коротал время, развалившись в коляске. С этого времени Саул вновь стал постоянным спутником Элайны.
Наконец, однажды Дюбонне, осмелев, навестил Элайну в госпитале.
— Вам не спрятаться от меня, мадемуазель Хоторн, — самоуверенно заявил он, останавливаясь на пороге комнаты для офицеров. — Теперь мне известно, где вы работаете и где живете. Я знаю про вас все.
— В самом деле? — равнодушно откликнулась Элайна, как ни в чем не бывало продолжая стирать пыль с мебели.
— Да-да. Я знаю даже и то, что вы выдавали себя за мальчишку — того самого, который однажды облил меня водой.
— Невинная проказа. Подумаешь!
— Должен заметить, мадемуазель, что я приобрел в городе немалое влияние. — Жак горделиво выпрямился. — Я располагаю крупным состоянием, меня повсюду считают джентльменом.
Это замечание Элайна оставила без ответа: она уже заметила, что речь Дюбонне несколько изменилась и теперь представляла собой нечто среднее между протяжным выговором южанина и акцентом чистокровного француза. Даже в одежде он стал подражать аристократам.
— Я нанял камердинера, и он научил меня хорошим манерам. Теперь вам не будет стыдно появиться на людях в моем сопровождении.
Элайна безмятежно улыбнулась:
— Вряд ли это возможно. Я уже раз отказала вам и не изменю своего решения. Неужели вы до сих пор не поняли, что вам нет места в моей жизни? Прощайте, сэр.
— Ну нет, на это я никак не согласен! — Рассмеявшись, Дюбонне приблизился к ней.
Элайна насторожилась. Протянув руку, Жак взял ее за подбородок и заставил заглянуть ему в глаза.
— Я могу овладеть вами прямо здесь, мадемуазель, — стоит мне только этого пожелать, но я предлагаю вам кое-что получше: вы станете моей спутницей, хозяйкой в моем доме, близким другом. Я буду наряжать вас в роскошные платья, и все женщины города станут вам завидовать…
— Но прежде я должна стать вашей любовницей, не так ли? — Элайна прищурилась. — Да вы просто шутите!
Дюбонне грубо схватил ее и привлек к себе.
— Не стоит играть с моими чувствами, мадемуазель, — заметно волнуясь, он снова заговорил с акцентом, — иначе вскоре вы об этом пожалеете. У вас слишком нежная кожа, а ваши кости чересчур хрупкие и тонкие…
— Я не желаю быть ничьей наложницей! — прошипела Элайна, с ненавистью глядя в черные глаза француза.
— Тогда мне придется найти способ переубедить вас. — Дюбонне зловеще усмехнулся.
Девушка вздрогнула, уловив в его голосе угрозу, и попыталась высвободиться, однако Жак и не думал разжимать руки.
К ее большому облегчению, в этот момент за дверью послышались шаги и на пороге появился начальник госпиталя.
— Мисс Хоторн, с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил он.
— Вам следовало постучать, сэр, — нагло заявил Жак. Доктор Брукс с негодованием посмотрел на непрошеного гостя.
— А вы немедленно убирайтесь отсюда, пока я не позвал шерифа, и впредь не смейте переступать порог госпиталя!
— Угрожать Жаку Дюбонне? — Француз осклабился. — Месье, я разрежу вас на куски и скормлю аллигаторам. Никто не вправе указывать мне!
— А я, сэр, восстановлю против вас всех жителей города, если только узнаю, что вы вновь осмелились досаждать этой юной леди.
На этот раз Дюбонне понял, что старик не шутит.
— Ладно уж, так и быть. Я уйду — но не потому, что испугался вас. — Он обернулся и, прищурившись, посмотрел на Элайну: — Мадемуазель, наш разговор еще не закончен.
Дверь за ним захлопнулась.
— Боюсь, мистер Дюбонне переусердствовал в своей решимости завладеть мной. — Элайна пыталась шутить, но дрожь в голосе выдавала ее волнение.
— И все же, мне кажется, его не стоит недооценивать. Кто знает, на что способен этот человек! — С сочувствием посмотрев на девушку, Брукс вздохнул и, повернувшись, медленно вышел из комнаты.
Между тем Энгусу пришлось приложить немало усилий, чтобы доказать свою непричастность к грабежу, некогда совершенному преступницей Элайной Макгарен. Несколько банкнот, которые он сдал в банк, имели те же номера, что и похищенные, и, как только это обнаружилось, целая свора офицеров-янки явилась к нему в лавку, чтобы учинить допрос. Энгус устал объяснять, что получил эти деньги в обмен на проданный товар, но в конце концов его упорство заставило янки отступить, и дело прекратили.
Сидя за своим столом, Энгус мрачно разглядывал пачку писем, совсем недавно полученных им от Роберты.
Наконец он взял верхний конверт и вытащил из него несколько банкнот. Часть этих денег он, ни о чем не подозревая, уже отнес в банк. Купюры были новенькими и хрустели. Между страницами письма было вложено по меньшей мере две тысячи долларов. В остальных письмах тоже были деньги. Откуда они появились у дочери, он не знал, однако Роберта просила хранить их до тех пор, пока она не вернется домой.
Услышав стук, Энгус торопливо спрятал деньги и пошел открывать.
— Кто здесь? — на всякий случай спросил он, подходя к двери.
— Доктор Брукс и Толли Хоторн. Мы пришли, чтобы поговорить с вами об Элайне.
Энгус нахмурился, однако не впустить гостей было бы невежливо, и ему пришлось отодвинуть засов.
— Не знаю, что вам здесь надо, но хочу сразу предупредить — судьба этой девушки меня не касается, — не слишком любезно проворчал он.
— Элайна ваша родственница, — напомнила миссис Хоторн, проходя внутрь.
— В последнее время я стараюсь не вспоминать об этом.
— Как вам не стыдно! Она же еще совсем дитя! — Голос пожилой дамы дрожал от возмущения.
— Мое единственное дитя — Роберта. Что до Элайны — с ней у нас только прибавилось забот, и меня раздражает ее присутствие. Вот почему мне не очень хочется говорить о ней…