обосновавшись в библиотеке, выбирали и читали книги самого причудливого содержания. Однажды бабушка показалась мне очень грустной, встревоженной и чем-то угнетенной. На мои расспросы она не отвечала, на следующий день ее состояние ухудшилось, и я стала настойчивее, уверенная, что проблема не телесная, а душевная. Заклиная меня ничего не говорить Бланш, которая была и остается меланхоличной трусишкой, бабушка наконец-то поведала, что две ночи подряд ей являлся призрак. «Если он явится и нынче, значит, пора мне готовиться к смерти», – сказала простодушная старая леди. «Нет, не бывать этому! Я приду и останусь на ночь в вашей спальне, бабушка. Я сражусь с призраком», – пообещала я. Довольно долго бабушка не соглашалась, но в итоге сдалась. И вот, как только Бланш заснула, я прокралась в ее спальню с книгой и свечой, настроенная на долгое ожидание, ибо призрак являлся всегда после полуночи. Бабушка не запирала на ночь дверь, боясь пожара, и при ней всегда была ее горничная. Однако той ночью я заперла дверь, заверив бабушку, что призрак, если захочет, пройдет и сквозь дубовые доски, чего не сумеет сделать озорник из плоти и крови. До рассвета я читала книгу и занимала бабушку разговором. Никто не явился, и я посмеялась над бабушкиными страхами, а сама она притворилась, будто поняла – это все плод ее фантазии.
На следующую ночь я спала в своей комнате, а утром узнала, что призрака видели и бабушка, и Джанет, ее горничная. Фигура, облаченная в белое, с распущенными волосами, бледным лицом и алым шрамом на горле вошла, откинула полог кровати, уставилась на бабушку – и исчезла. Джанет легла в бабушкиной спальне и оставила лампу гореть на каминной полке, так что видела ровно то же, что и ее госпожа.
Этот новый поворот меня озадачил, но не испугал, ведь я вообще не робкого десятка. Я настояла на том, чтобы снова ночевать с бабушкой. На этот раз я не запирала дверь, оставив свет гореть. Я легла в постель к бабушке и примерно в два пополуночи задремала, а проснулась потому, что бабушка крепко обняла меня. Занавеси над кроватью были раздвинуты, и на нас глядело бледное лицо с распущенными волосами, с алой полосой на горле. Лампа почти погасла, но и в темноте я видела призрак. В следующую секунду я вскочила с постели, ушибла ногу, упала с грохотом, а когда поднялась, никаких следов призрака не было. Раздосадованная, я поклялась докопаться до истины любой ценой, хотя не могла не признаться, что самую чуточку боюсь.
На следующую ночь Джанет и я устроились в креслах, зажгли лампы и сварили наикрепчайший кофе. Чем ближе был заветный час, тем больше мы волновались. Когда в комнату скользнула фигура в белом, Джанет закрыла лицо руками. А я этого не сделала и уже после первого взгляда едва не расхохоталась, потому что призраком оказалась Бланш – с ней случались приступы сомнамбулизма. В те времена она не расставалась с коралловым ожерельем, даже спала в нем, длинные волосы наполовину скрыли лицо, а довершил впечатление неестественный, плутовской взгляд, какой свойственен всем сомнамбулам. Впрочем, у меня хватило выдержки – я объяснила Джанет, как увести и уложить в постель бедное дитя, не разбудив его, и с тех пор, моими стараниями, призрак уже не появлялся в бабушкиной спальне.
– Зачем вы пугали пожилую леди? – спросил Эннон, когда затих общий смех.
– Не знаю. Наверное, мне не хватало духу попроситься домой, когда я бодрствовала, вот я и пыталась это сделать во сне. Поскольку я сама – героиня призрачной истории, я имею право не рассказывать таковую. Значит, сейчас ваша очередь, мистер Эннон, – молвила Бланш с томным взглядом, который, впрочем, пропал втуне, ибо Эннон не сводил глаз с Октавии, которая сидела у ног миссис Сноудон на низенькой оттоманке, у самого камина, и потому была ярко освещена.
– Мой опыт общения с призраками весьма скуден. Лишь однажды, еще будучи студентом, я самую малость струсил, только и всего. Итак, я возвращался со званого вечера. Я был уставший, спички куда-то запропастились, поэтому пробрался в свою комнату на ощупь и сразу лег спать. Через некоторое время проснулся и открыл глаза, недоумевая, что значит этот тусклый свет – занимается ли уже заря, или взошла луна? Тут-то я с ужасом увидел, что в изножии кровати стоит гроб. Я протер глаза, желая удостовериться, что не сплю, и вгляделся пристальнее. Так и есть: длинный черный гроб с белой табличкой. Табличку выхватил лунный луч, поскольку шторы не были задернуты. «Приятели разыгрывают! – решил я. – Не поддамся, буду хладнокровен». Потом мне пришла мысль, что я в чужой комнате и стал озираться. Нет, все предметы были знакомые, во всяком случае, так казалось при неверном лунном свете. Я даже вытянул руку и ощупал стену возле изголовья и футляр для часов. Он был на месте, по своеобразной форме и материалу я понял, что это именно мой футляр. Если бы я вернулся с дружеской студенческой пирушки, я списал бы все на алкоголь, но я провел вечер в почтенном семействе весьма серьезного профессора! «Либо оптический обман, либо розыгрыш. Буду спать, не обращая на него внимания», – сказал я себе и некоторое время предпринимал соответствующие усилия. Любопытство оказалось сильнее решимости, и я снова открыл глаза. Вообразите мой ужас, когда я увидел резко очерченный профиль мертвенно-белого лица, которое словно подглядывало за мною! Поистине, я испытал потрясение, ведь я был почти мальчишкой и вдобавок незадолго до этого серьезно болел. Я спрятался под одеялом и дрожал, как нервная девица, все еще надеясь, что это розыгрыш. Гордость не давала мне выказать страх, ведь тогда я стал бы посмешищем для товарищей. Не помню, сколько я так пролежал. Когда я снова рискнул взглянуть на гроб, лицо покойника несколько отдалилось, а сам гроб как будто медленно поднимался. Луна почти зашла, лампы у меня не было, и я не мог дольше оставаться в темноте наедине с мертвецом. «Пускай надо мною смеются, – подумал я, – смех все-таки лучше, чем страх». Я пулей выскочил из комнаты и разбудил своего соседа. Он сказал, что я либо безумен, либо пьян, однако зажег лампу и вместе со мной пошел в мою комнату. Оказалось, я трепетал перед грудой одежды, сваленной на столе таким образом, что, когда ее коснулся лунный свет, черная студенческая мантия с белой карточкой, которая лежала сверху, стала выглядеть как гроб с табличкой. Что до мертвого лица – это был скомканный носовой платок; коричневое кашне