— Это Нордейл, — подытожил он через несколько секунд. — Я вижу шпиль главной галереи.
— Угу, — кивнул Баал. — Я тоже его вижу. У тебя сотовый еще не сел?
Пока друзья занимались определением собственных координат и вызовом машины — налетевший порыв ветра скрыл от ушей Канна большую часть фразы ("…пригоните две… нас четверо…"), — стратег подошел к Райне, уселся возле нее на корточки. Еще раз посмотрел на окрашенное закатным золотом лицо — на спокойное и безмятежное царившее на нем выражение.
Слишком спокойное. И слишком безмятежное.
— Райна.
Она не повернулась на звук его голоса — продолжала смотреть вдаль. Наверное, они все выглядели до странного нелепо здесь, в мирном загородном месте, — с мечами и топорами на поясе, в порванной одежде, в грязных ботинках, с перемазанной грязью кожей. Их волосы слиплись от собственного пота и чужой крови; у Баала на лбу красовалась длинная и глубокая царапина, у Декстера был надвое раскроен заплечный рюкзак. Штанина Канна болталась на лоскуте, у Райны в шевелюре сухие сосновые иголки и мусор, на щеке синяк…
— Не переживай, слышишь?
Он знал, что его слова звучали глупо и почти бессмысленно. Смысл верный, а убеждающей энергии нет.
— Не переживай — мы отыщем выход. Я отыщу, если ты не хочешь. Веришь мне? У нас получится.
Она не верила.
Он и сам не верил. Говорил, потому что не мог не говорить, — должен был найти способ поддержать, но не чувствовал, что у него выходит. Пустые фразы, уставшая голова, тяжелое сердце. Как отпустить ее в таком состоянии? Как заставить самого себя развернуться и уйти?
— Я могу тебе чем‑нибудь помочь? Могу? Ты только скажи…
Райна покачала головой. Ее длинные тяжелые волосы колыхались на теплом ветру, скользили по воротнику пыльной и заляпанной бордовыми пятнами куртки.
— Не можешь, — она улыбнулась. — Ничего не нужно, у меня все есть, спасибо.
Сказано легко. Без злости, без грусти и безо всякой обиды — таким тоном говорят лишь те, кому больше нечего терять.
И Аарон отступил. Понял, что какую‑то очень важную битву он только что проиграл.
(Emil Sagitov — Sea Waves)
Черный джип — один из тех, что пригнали по его запросу, — вел сам Рен; привычно отдыхал рядом с водителем Баал. А на заднем сиденье — Аарон и Райна.
Кто уехал на второй машине? Как выглядел человек, передавший ключи ассасину, она не помнила. Наверное, их было двое — водителей, работавших на Декстера: один пригнал сюда тот самый джип, на котором они теперь ехали в Ланвиль, а в (на) белом седане был кто‑то еще. Да есть ли разница?…
Бетонная лента дороги; удобный салон. Тишина и ставшие близкими люди. Не об этом ли она когда‑то мечтала? Сидеть вот так — своей, не чужой, — и (а) ее ладонь сжата рукой Аарона.
Райна гладила его пальцы. Ласкала своими, касалась осторожно, старалась в каждом жесте передать что‑то важное, не прозвучавшее.
"Спасибо. Спасибо тебе за все…"
"Не за что, родная. Я пока ничего не сделал".
"Ты был рядом. Все это время".
"Я и буду рядом".
"Не обещай. Ничего не обещай — нет смысла".
"Я все равно буду рядом".
Чувствуя исходящие от него волны нежности, она отворачивалась в сторону. Зачем? Незачем. Всего лишь через час ей снова придется его отпустить — на этот раз навсегда. Сказать ему "прощай" и закрыть за ним дверь.
Эти мысли, словно битое стекло под босыми ногами, резали плоть, резали душу, но боль уже не приходила. Не хватало сил чувствовать ее. Наверное, почувствует потом…
А пока его рука в ее руке — едва различимые прожилки на коже, светлые волоски, ногти с черными полосками грязи — она любила Аарона таким, каким он был: чистого, грязного, пахнущего парфюмом или потом — любым. Ее мужчину, ее мужчину навсегда.
И спасибо, что он снял чужое кольцо. Оденет после — она уже не увидит. А пока…
Не сдержавшись, Райна повернулась к Канну, прижалась к его колючей щеке своей, погладила по волосам — плевать, что смотрят, — они все равно знают все о ней и ее чувствах. К чему скрывать?
Она не целовала его — просто гладила. Просто сидела, прижавшись, слушала едва различимый из‑за шороха дороги стук сердца, ощущала тепло его тела, напитывалась им напоследок, зная, что не сможет напитаться. После уже не будет иллюзий, не будет разговоров с невидимым человеком на крыше. Потому что этот человек уже ожил — вот он — так близко, под ее руками. Трется своей щекой о ее нос, колышет дыханием волоски на виске, гладит ее по ладошке.
Она врет — она никогда не отпустит его. Не из сердца. Будет верить, что смогла отпустить, иногда даже забывать о тягучей ноющей и почти уже незаметной боли — вечной спутнице тех, чья любовь в силу обстоятельств не нашла ответа, — будет гнать всякий раз из мыслей знакомое лицо… А иногда, когда будет звучать грустная музыка или перестук дождевых капель, она вдруг будет срываться — плакать, рыдать и каждый раз по — новому осознавать, что нет, не отпустила. Не смогла. Слишком сильно любила.
Райна держалась за Аарона до самого конца — всю дорогу в Ланвиль. И никто из находящихся в машине не послал ей ни одного укоризненного взгляда, не произнес ни одного слова.
Только Канн попытался что‑то прошептать, когда джип остановился на знакомой улице.
— Т — с–с…
Райна грустно улыбнулась и прижала палец к губам. Посмотрела на него пронзительно — так, будто в один взгляд можно было вложить всю непрожитую вместе жизнь, — смотрела так долго, что заболели от непролитых слез глаза.
— Мне пора, — она кивнула остальным. — Спасибо за все.
Баал выглядел замкнувшимся и почему‑то виноватым, Декстер смотрел на Райну тяжелым взглядом:
— Извини, что мы не смогли помочь.
— Вы сделали все, что могли.
— Все равно извини.
Наверное, этот железный человек извинялся нечасто.
— Ни в чем нет вашей вины. Жизнь.
Ей было нечего добавить.
А на любимого мужчину смотреть хотелось бесконечно. Хотелось уехать с ним, вдруг плюнуть на судьбу, на обстоятельства — нырнуть обратно в машину, прижаться так сильно, чтобы не отодрали, и плевать, что дальше!
Нельзя… Нельзя…
Канну Райна кивнула коротко — уже все сказала молчанием. Чтобы не увидел ее слез, вышла из машины, захлопнула дверцу и браво махнула на прощание.
Пусть помнят ее сильной Райной. Райной — бойцом.
Пусть.
Просто.
Помнят.
*****
Обратно в Нордейл въехали уже затемно.
И впервые в жизни Аарону казалось, что он едет не туда — не в том направлении, совсем не туда, где желает быть на самом деле.
— Аарон, тебя домой?
И долгая пауза. Неслись за окнами освещенные желтым светом фонарей деревья, знакомые проспекты и незнакомые люди.