Читать интересную книгу А порою очень грустны - Джеффри Евгенидис

Он сел на диван. В окно виден был вечерний прибой, в гребнях волн отражался лунный свет. Черная вода о чем-то ему говорила. Она говорила ему, что он был ничем и снова превратится в ничто. Он не так умен, как ему казалось. В Пилгрим-Лейк его ждет неудача. Даже если ему удастся продержаться на стипендии до мая, снова его сюда не позовут. Денег на магистратуру у него не было, их не было даже на то, чтобы снять квартиру. Что еще ему делать, как жить, он не знает. Страх, сопровождавший его с детства, страх безденежья, который не могли унять никакие выигранные конкурсы и полученные стипендии, вернулся с прежней силой. Теперь он осознал, что иммунитет к безденежью, которым обладала Мадлен, всегда придавал ей привлекательности в его глазах. Он считал, что на деньги ему плевать, до того момента, когда понял: если она уйдет, то с ней он лишится и ее денег. Леонард ни капли не верил, что мать Мадлен настроена против него только из-за его маниакальной депрессии. Маниакальная депрессия была лишь одним, наиболее приемлемым, из ее предрассудков. Разумеется, она не обрадовалась, узнав, что он — не из «старых денег», а из «старого Портленда», и, по ее понятиям, напоминает парня из банды мотоциклистов, и от него пахнет дешевыми сигарами с бензозаправки.

За Мадлен он не пошел. Он и так уже показал себя достаточно слабым и отчаявшимся. Теперь пришла пора, насколько возможно, проявить характер и набраться сил. Этого он добился, медленно повалившись боком на диван и свернувшись в положении эмбриона.

Леонард не думал ни о Мадлен, ни о Филлиде, ни о Килимнике. Лежа на диване, он думал о своих родителях, этих двух существах размером с планету, которые вращались по орбите всего его существования. Тут он отправился назад, в вечно повторяющееся прошлое. Когда растешь в семье, где тебя не любят, не знаешь о том, что есть альтернатива. Когда растешь с родителями эмоционально недоразвитыми, которые несчастливы в браке и готовы переносить эти свои чувства на детей, не понимаешь, что происходит. Просто такова твоя жизнь. Если у тебя случилась авария в четырехлетнем возрасте, когда считается, что ты уже большой мальчик, а потом тебе за обеденным столом подали тарелку с экскрементами — если тебе велели съесть это, ведь тебе же это нравится, явно нравится, иначе с тобой не случалось бы столько аварий, — тебе неизвестно о том, что такое не происходит в других домах по соседству. Если твой отец ушел из семьи, и пропал, и никогда не вернется, а мать, похоже, ненавидит тебя все больше по мере того, как ты подрастаешь, за то, что вы с отцом одного пола, то обратиться тебе не к кому. Во всех этих случаях вред был нанесен до того, как ты понял, что тебе нанесен вред. Хуже всего было то, что с течением времени эти воспоминания — то, как ты хранишь их в потайном ящичке в голове, время от времени доставая оттуда, чтобы покрутить в руках, — сделались чем-то вроде дорогих тебе вещей. В них — ключ к твоему несчастью. Они — свидетельство того, что жизнь несправедлива. Если в детстве тебе не везло, ты не знаешь о своей невезучести, пока не повзрослеешь. А потом только об этом и думаешь.

Трудно сказать, сколько времени прошло, пока Леонард оставался на диване. Но после долгого бездействия в глазах его вспыхнул свет, он внезапно выпрямился. Его мозг явно был на что-то способен — ведь ему в голову только что пришла гениальная идея. Идея о том, как удержать Мадлен, победить Филлиду и перехитрить Килимника, все сразу. Он соскочил с дивана. Направляясь в ванную, он уже чувствовал себя на пять фунтов легче. Время было позднее. Пора было принимать литий. Открыв пузырек, он вытряхнул оттуда четыре трехсотмиллиграммовые таблетки. Ему следовало принять три таких. Но он принял только две. Принял шестьсот миллиграммов вместо обычных девятисот, а потом положил оставшиеся таблетки в пузырек и завинтил крышку…

Какое-то время ничего не происходило. Лекарство тянуло время: реакция то появлялась, то исчезала. Первые десять дней Леонард чувствовал себя таким же толстым, медлительным и глупым, как всегда. Но на второй неделе у него начались периоды умственной сосредоточенности, душевного подъема, совсем как в старые, лучшие времена. Воспользовавшись ими разумно, Леонард начал бегать и ходить в спортзал. Он похудел. Бугорок, как на загривке у буйвола, исчез.

Леонард понимал, что у психиатров есть причины поступать так, как они поступают. При встрече с пациентом, страдающим маниакальной депрессией, их первоочередной задачей было разбомбить симптомы до полного исчезновения. Принимая во внимание высокий уровень самоубийств среди этих больных, данный курс действий представлялся разумным. Леонард был с этим согласен. Разногласия возникали в том, как справляться с болезнью. Врачи советовали запастись терпением. Они утверждали, что тело приспособится. И в какой-то степени они были правы. Через некоторое время ты настолько привыкал к лекарству, что уже не помнил, каково это — быть нормальным. Вот так ты и приспосабливался.

Леонарду казалось, что лучше относиться к депрессии по-другому: найти золотую середину в нижних сферах мании, где побочных эффектов не наблюдалось, а энергии было хоть отбавляй. Хорошо было наслаждаться плодами мании, не съезжая с катушек. Совсем как двигатель, работающий в максимально эффективном режиме, на всех парах, когда внутреннее сгорание работает идеально и обеспечивает максимальную скорость, но без перегрева и поломок.

Что вообще случилось с доктором Будь Здоров? Куда он делся? Теперь остался только доктор Не Кашляй. Доктор Так Себе. Доктора не хотели заходить слишком далеко, поскольку это было чересчур опасно и трудно. Требовался человек смелый, доведенный до отчаяния и достаточно умный, чтобы экспериментировать с дозировками, выходящими за рамки клинических рекомендаций, — иными словами, человек вроде самого Леонарда.

Поначалу он просто принимал меньше таблеток. Но потом, когда потребовалось уменьшать дозу с шагом меньшим, чем триста миллиграммов, он начал разрезать таблетки лезвием «Экс-акто». Получалось неплохо, хотя иногда таблетки летели на пол, где он не мог их найти. В конце концов Леонард купил прибор для разрезания таблеток в аптеке П-тауна. Продолговатые трехсотмиллиграммовые таблетки лития было несложно разделить пополам, на четыре части — труднее. Леонарду требовалось засунуть таблетку между губчатыми штырьками внутри прибора, потом он закрывал крышку, и лезвие опускалось. Разделяя таблетку на пять или шесть частей, Леонард вынужден был действовать отчасти наугад. Он продвигался медленно, на неделю уменьшил дневную дозу до тысячи шестисот миллиграммов, а потом до тысячи четырехсот. Поскольку именно это Перлман обещал сделать через полгода, Леонард говорил себе, что просто немного ускоряет события. Но потом он снизил дозу до тысячи двухсот миллиграммов. А потом до тысячи. И наконец совсем уменьшил до пятисот.

В блокноте «Молескин» Леонард вел точные записи о ежедневных дозировках, а также о своем физическом и душевном состоянии в течение дня.

30 нояб. Утро — 600 мг. Вечер — 600 мг.

Вата во рту. Вата в голове. Дрожь скорее ухудшилась. Сильный металлический привкус слюны.

3 дек. Утро — 400 мг. Вечер — 600 мг.

Хороший период сегодня утром. Как будто окно открылось в голове — этом лондонском Тауэре, смог выглянуть наружу на несколько минут. Там красиво. Хотя, возможно, строят виселицу. Дрожь, кажется, тоже уменьшилась.

6 дек. Утро — 300 мг. Вечер — 600 мг.

Скинул четыре фунта. Большую часть дня — много умственной энергии. Дрожь почти без изменений. Жажда слабее.

8 дек. Утро — 300 мг. Вечер — 500 мг.

За всю ночь ни одного похода в туалет. Весь день сосредоточен. Прочел 150 стр. Балларда, не выныривая на поверхность. Сухости во рту нет.

10 дек. Утро — 200 мг. Вечер — 300 мг.

Немножко перевозбудился за ужином. М. убрала бокал подальше, решив, что я слишком много пью. Увеличу дозировку на следующие два дня до 300 мг, чтобы стабилизироваться.

Гипотеза: возможно, работа почек не так хороша, как считает д-р П.? Или имеются флуктуации? Если литий не выводится из организма, можно ли предполагать, что избыток лития остается и делает свое черное дело? Если да, может ли это быть причиной остановки мозга, проблем с кишечником, медлительности и т. д.? Следовательно, ежедневная доза может быть выше, чем полагают врачи. Надо подумать…

14 дек. Утро — 300 мг. Вечер — 600 мг.

Настроение — вернулся с небес на землю. Так же незаметно возвращение побочных эффектов. Держаться этой дозы несколько дней, потом снова снизить.

Мысль о том, что он проводит важный научный эксперимент, пришла в голову Леонарду до того естественным образом, что он не заметил ее появления. Раз — и она уже здесь. Он — последователь плеяды смелых ученых, таких как Дж.-Б.-С. Холдейн, который забрался в перепадную барокамеру, чтобы изучать воздействие давления на водолазов (в результате у него лопнула барабанная перепонка), или Стаббинс Ферт, который брал рвоту больных желтой лихорадкой и поливал ею собственные порезы, чтобы доказать, что заболевание не заразно. Кумиру Леонарда в старших классах, Стивену Джею Гулду, всего год назад поставили диагноз: перитонеальная мезотелиома, сообщив, что жить ему осталось восемь месяцев. Ходили слухи о том, что Гулд разработал собственный экспериментальный план лечения и дело идет хорошо.