папа, ворвавшийся в кухню с тортиком в руках, переполненный счастьем, а также растроганный тем, что его детки живут в мире. И тоже кинулся нас обнимать со словами: «Ох, вы мои малыши!»
Ну да, точно, малыши. Один — бугай, почти с него ростом и размахом плеч не уступает, а я может малыш по размерам. Но по внутреннему миру уже достаточно взрослая.
— Пап, — хрипло выдавил сдавленный в папиных медвежьих объятиях Егор, — ты нас задушить хочешь? Ладно я, но вот Ленин, мне кажется, коньки сейчас отбросит.
Я прокряхтела нечто невразумительное, пытаясь поддакнуть, и в то же время напомнить, что Ленин лежит в мавзолее. Папа разжал объятия и принялся тискать мои впалые щёчки:
— Ух, ты моя доченька, как же я соскучился, — принялся он со мной сюсюкаться.
В голову стали заползать нехорошие идеи о подмене папы неким инопланетным существом, натянувшим его кожу.
— Мы же виделись вчера. Или позавчера… На днях, пап, — попыталась я напомнить ему.
— Да! Виделись, но я так рад вас видеть вновь, детки! — вымолвил папуля и свою порцию тисканий получил и Егор, до этого с иронией поглядывая на то, как мучилась я.
— Пап! Я ж не маленький, — попытался он увернуться от отца.
— Я тоже! И не стесняюсь выражать чувства! Скоро все будет так хорошо! — Поделился с нами секретом папа, вероятно вновь влюбившийся.
— У нас всё хорошо, — хором заверили мы отца.
— У тебя, дочка, вижу, что нехорошо, — он потрепал меня по макушке. — Я пока обувь снимал, всё услышал. «Споткнулась, упала, очнулась — гипс», да? С кем не бывает.
Вот он! Тот самый человек, который без всяких отступлений поверил в причину моего гипса. Но не суть важно, главное, основная причина моих переломов ему известна. А вот Егорка не поверил. Он, конечно, тоже прав. Наверное, это чутьё близняшки. И всё же до папули ему далеко.
— Ребятки, вы тоже встали уже, — кинулся папа обниматься к Стасу и следующей за ним Соне, которые имели неосторожность выползти на кухню.
— О, дядя Род, вы прямо излучаете радость, — брезгливо выплюнула Соня, завидев его радостную физиономию, и поспешила обойти его стороной, ретировавшись к окну, сдвинув от него меня.
— Да, я счастлив! Стасик, как жизнь? — он крепко обнял племянника, тот испустил какой-то протяжный умирающий кряк, у меня даже мелькнула мысль, а не придушил его папуля?
Обошлось, папа его отпустил, а бледное лицо Стаса очень медленно стало наливаться обратно краской, сам же он еле держался на ногах, буквально, как выжатый лимон.
— Где мой кофе?! Кто его вылил? — разрывающе-перепонки громко и гневно раздалось прямо у меня над ухом.
Вот кто сидел у окна до моего прихода. Соня была уверена на все сто процентов в том, что это я вылила кофе. Кому бы ещё это могло прийти в голову? Она жалила меня полным яда взглядом, будто ненавидела всем сердцем. Чем я это заслужила? Мне лишь хотелось спросить у неё, почему она оставила меня в отделении. Хотя я знала, я верила, что лишь для того, чтобы привести подмогу. Ведь семья не предаёт. Для неё же понятие семья — значит так же много, как и для меня, верно? Я не верю, что она тогда имела в виду то, что сказала! Это было состояние аффекта. Она перенервничала. Я тоже нервная была.
— Сонь, прости. Давай поговорим, — предложила я ей, намекая поговорить наедине, чтобы обсудить последние события.
— Поговорить хочешь? — желчно выплюнула она мне в лицо.
— Хочу.
Почему она так жестока со мной? Потому что она думает, что я её якобы подставила? Возможно, но она с такой ненавистью прожигает во мне дыры, что как-то зябко под её пристальным взглядом.
Она усмехнулась, услышав моё короткое «хочу» и, сильно задев моё плечо своим, направилась на выход из кухни.
Если бы я только знала, что творится в её душе!
20
А творилось там много чего, повлиявшего на Сонино совсем никакое сегодняшнее настроение. Неожиданный арест благодаря полоумной, каковой ту небезосновательно считала, сестричке был только началом, как подготовка, когда думаешь, что хуже уже быть не может, но вот миг — и ты узнаёшь, что была не права, потому что ещё как может и ещё как есть. Она как дурная, торопилась, словно на пожар, пыталась дозвониться своим немногочисленным влиятельным знакомым, чтобы высвободить сестру. Чёрт бы ту побрал! Нацепила маску милашки и думает, что её двуличной рожи никто не заметит, считала девушка. Но Соня заметила. И теперь, держись, Лена, сестрёнка будет вскрывать свои козыри медленно, но с размахом, так что берегись!
Она не собиралась пользоваться тем номером, который дал ей знакомый, не оставшийся ею неузнанным под маской на балу, но планы менялись. Тогда глупо со стороны выглядело, по крайней мере, для Сони, ведь она была в отношениях с Хренчиком Она действительно старалась не рассмеяться, не раскрывая свою личность легко узнанному парню, чтобы потом вместе похохотать над ситуацией.
Дело обстояло так. Сразу же после того, как она поменялась платьями с сестрой, к ней подвалил один персонаж в футболке с «Флинстоунами», и она сразу узнала по знаменитым белым Эйр Форсам, которые тот ценил больше всего на свете. Конечно, таких, как он, в форсах, на балу было много, но сочетание футболки, в которых сегодня выступают лидеры Фанк Джаззи Бэнда, с этим видом сникеров навело на правильную мысль, что это ни в коем случае не Ванилла Вэйв и не Малик, а также не один из оставшихся членов команды: Джава Мэн, Степлер или Фотограф, и уж тем более не Шерхан, которого она бы узнала в любом виде, хотя пропорции любителя Эйр Форсов, такие как ширина плеч, активная мускулатура и рост совпадали с шеровскими, её это не смущало и она признала в парне Оливера Басса, того самого знаменитого рэпера, кузена Охренчика, сегодня танцевавшего с парнями в составе FJB. Соня с ним не то, чтобы была знакома, так, здоровались, иногда перекидывались парой фраз. Возможно, они бы общались теснее, если бы он знал, что Соня встречается с его братом, но о том, что они встречаются, парочка скрывала, маскируя под внешнюю неприязнь друг к другу, как этого хотел Шер. Соня была рада и такому раскладу. Главное, он с ней.
Оливер её не узнал, а что интереснее, принял за её сестричку Лену, которая нагло утащила её белое платье, зато в ответ, наградив своим чёрным, также вернула любимые найки. Когда только эта тихоня