в 15 т каждая, ни одного выходного, ветер, дождь и ко всему тому неорганизованность, пограничная зона, норвежский язык и т. п. и т. п.
Я раньше никогда не кричал на съемках, а тут кричал и даже заработал сердечный приступ, понял наконец, от чего помирают. Мне ведь уже тоже 62 года с гаком, так что я от Вас теперь совсем недалеко. Это не жалоба и не попытка Вас разжалобить, а вследствие этого добиться от Вас снисхождения, – просто констатация условий, в которых я находился.
Кроме того, я был уверен, что не смогу выполнить Вашу просьбу, так как у меня сгорел гараж, а в нем помещался весь мой архив и, в частности, письма дорогих мне людей, которые я хранил до лучших времен, когда придет пора садиться за мемуары.
Как только вернулся в Москву, принялся за розыски. И вот счастье: оказалось, что это письмо чудом сохранилось. Так что я смогу Вам его вернуть. Тут же сел писать Вам это письмо. Благо в Москве у меня появились выходные. Фильм я снял и теперь его монтирую. К сожалению, и тут свои препятствия и трудности. 2 месяца тому назад мою любимую сотрудницу, с которой я сделал все фильмы, монтажера Валю Миронову хватил инфаркт. Сейчас мне очень трудно без нее. Потому что работали со мной все те же люди, что и на «Биме». Шумский, Серебренников, Сапожников.
О фильме писать не буду, надеюсь – увидите в начале будущего года. Надеюсь, что хотя и удивитесь, но не осудите, а даже развлечетесь. Все-таки IX век, викинги, Норвегия и Россия, любовь, приключения и даже некоторые мысли, ибо эпиграфом служат слова прекрасной норвежской писательницы Сигрид Унсет: «Меняются времена, меняются с ними обычаи и нравы, вера и образ мыслей, но сердца человеческие во все времена остаются неизменными». Я думаю, что это правда.
В семье все хорошо. Андрей развелся и снова женился. На это раз, как нам кажется, навсегда. Ощущение, что они оба счастливы, хотя прошло уже около года. Мы тоже очень рады и очень любим сноху. Надеюсь, я не ошибся в определении степени родства. Андрей работал со мной в качестве каскадера. Он много снимается и вообще хороший честный парень. Только вот с дамами не везло. Ну, теперь это уже позади. Нина тоже много работает. Сейчас уезжает на гастроли в Крым. Играет в театре. Мы с ней ждем не дождемся внука или внучку.
Не знаю, дошло ли до Вас, что Степка – Бим – умер. Как-то очень жалко, и было очень грустно, когда нам сообщили об этом. Будем утешаться тем, что Ваш Бим будет жить всегда.
Не пора ли нам снова тряхнуть стариной. Может быть, Вы что-нибудь написали и держите в столе. Бог ведь троицу любит…
Кстати, года 2 назад я смотрел «Землю и люди». Она не потеряла в своей актуальности ни на йоту. К сожалению… Может быть, поэтому ее не выпускают снова на экран.
Дорогой Гавриил Николаевич, соберитесь с силами и напишите мне о Вашем житье-бытье. Я сейчас буду в Москве. Уеду в Норвегию 27 октября озвучивать норвежских актеров. Так что если окажетесь в Москве, то обязательно позвоните. Мы всегда помним Вас и нежно любим.
Посмотрел тут по телевизору, какой вы кукольный театр отгрохали, и захотелось снова побывать в Воронеже. Нам у Вас так было хорошо. Может быть, попозже и соберемся.
Картина была очень трудная и отняла очень много сил, наверное, к сожалению, непропорционально результату.
80-е
Болезнь[123]
5 августа 1980 года, вторник
Не хотел писать и все же решил записать эти дни. Прямо скажем, дни трудные и неожиданные.
Вместо того чтобы лететь сейчас в Петропавловск-на-Камчатке – туда, куда я собираюсь всю свою жизнь, – я оказался в больнице на Мичуринском проспекте. Грустно было ехать по той же дороге, по которой только что я ездил в Олимпийскую деревню.
А что делать?
Ничто не заставило бы меня это сделать, но врачи.
С ними спорить нельзя. Ведь они оперируют тем, что ты не видишь и не знаешь. И глаза у них в момент объявления приговора становятся жесткими и таинственными. Будто они знают все, но ничего тебе не скажут, кроме приговора.
Говорят, папиллома, киста. Но почему же я ничего не чувствую, никакой болезни.
И еще странный парадокс. Я, человек, который ходит без ноги 36 лет (а это может быть видно всем), и это не дает заниматься многим из того, что я люблю, почему-то мучительно страдаю от того, что останусь с одной почкой. Это ведь никому не видно, и многие утверждают, что это ничего не изменит в моей жизни. И дело не в страданиях. Я их не боюсь.
Дело, наверное, все-таки в том, что что-то отмирает просто в силу возраста, а не потому, что по нему ударили топором.
Чуточку это, конечно, жертва и за «Дениса». Мое идиотское падение и потом продолжение съемок. Поэтому еще обиднее – 2-я категория. Хоть бы деньги заплатили. Ну, да это все чепуха.
Итак, привезли в привилегированную тюрьму, с разбитым аккуратненько парком, с фонтанами, но с проволокой, расположенной козырьком под забором. Все те же фигуры в воротах, пенсионеры, вспоминающие о «лучших временах».
Все блестит. Паркет. Пустые коридоры. Голубые и белые халаты и приемный покой, где выдают белые трусы и рубашку, как перед казнью. Перед смертью полагалось надевать белые рубашки. Ну, здесь это, конечно, для гигиены.
О, боже, кто шьет эти больничные пижамы и брюки. Ну почему их надо шить так, чтобы спереди они отвисали так, как будто у Вас «кила», а сзади – словно Вы наложили полные штаны. Это унылый цвет, ассоциирующийся только с дерьмом и одеждой концлагерников. Ну да… ты больной, ты должен быть скромен и угнетен. Ведь надо все сделать наоборот. Слава богу, свое тоже оставили.
Палата хорошая, только кровать тоже, как эшафот. Зато телефон и цветной телевизор. Здесь мне куковать. Из окна виден трамплин и университет.
Врач Татьяна Ивановна, симпатичная блондинка, которой тоже понадобилось лазить…
Боже, до чего это все унизительно. Но терпи, друг. Это все для твоего здоровья.
Самое поразительное, что Лопаткина[124] тоже положили в больницу. Будем считать, что это судьба. Хотя он этого совершенно не заслужил. Очень он мне нравится в своем деле. Ясен, решителен, определен и умен к тому же, прекрасный психолог. У такого хоть резаться приятно.
К