Читать интересную книгу Кровавое дело - Ксавье Монтепен

Анджело слегка побледнел, но тем не менее моментально овладел собой.

— Действительно, посещение для вас крайне интересное, — поспешно заговорил он. — Вы сейчас же узнаете, написал ли Бернье настоящее завещание.

— Введите господина Леройе! — приказал судебный следователь.

Все встали.

Сесиль уже знала дижонца, которого видела раньше не раз в обществе своего отца. Как только он вошел, девушка узнала его с первого взгляда.

Итальянец снова нахмурился: он тоже не замедлил узнать новоприбывшего. Это был тот самый человек, который ни на минуту не расставался с Жаком Бернье весь день одиннадцатого декабря и распрощался с ним только по выходе из театра после бенефиса местной знаменитости.

В «Cafe-du-Theatre» Вениамин Леройе пробыл несколько минут около итальянца. Если нотариус заметил его тогда и теперь припомнит, он не только будет сильно скомпрометирован, но даже почти погиб.

Да, тут было с чего смутиться даже самому решительному, закоснелому злодею.

Тем не менее на бледном, прекрасном лице Пароли не отразилось ни малейшего следа той страшной душевной бури, которая так и клокотала в нем в данный момент.

Нотариус остановился на минуту у двери, кланяясь общим поклоном всем присутствовавшим.

Вдруг глаза его остановились.

Он быстро направился к девушке и, взяв ее за обе руки, проговорил голосом, страшно дрожащим от волнения:

— Мое бедное, милое дитя! Какое страшное несчастье! Я сожалею от глубины сердца!

— Да, я действительно достойна сожаления, я потеряла лучшего из отцов.

Крупные слезы потекли по красивому лицу девушки.

Вениамин Леройе обратился к судебному следователю:

— Простите меня, сударь, что прежде всего я подошел к бедной сиротке. Я положительно не мог справиться с собственным чувством.

— Вам вовсе не следует извиняться за это вполне естественное движение вашего сердца. Ведь вы были другом семейства Бернье.

— Да, сударь, я был самым близким другом покойного Жака в продолжение долгих, долгих лет… Мы ведь даже и учились с ним вместе!

— Он был в то же время и вашим клиентом?

— Да, сударь.

— Прежде всего я должен поблагодарить вас за то, что вы явились к нам по нашему приглашению, не медля ни минуты. По всей вероятности, ваше присутствие бросит некоторый свет на густой мрак, которым окружена трагическая смерть вашего друга.

— Я готов отвечать, но сперва мне очень хотелось бы узнать некоторые подробности. Я знаю, что Жак был убит, но больше ровно ничего не знаю.

Господин де Жеврэ коротко рассказал нотариусу обо всем.

— Его ограбили, не так ли? — воскликнул Вениамин Леройе.

— Это ясно, если только Жак Бернье не оставил у вас на хранение те триста пятьдесят тысяч франков, которые вез с собой из Алжира.

— Он ничего не оставил, а даже взял у меня шесть тысяч своего годового дохода, так как помещал свой маленький капиталец при моем посредстве. Я захватил с собой квитанцию, вот она.

С этими словами нотариус подал господину де Жеврэ квитанцию, помеченную одиннадцатым декабря.

— Сколько времени провел с вами ваш друг в Дижоне?

— Он приехал в ночь с десятого на одиннадцатое декабря и провел со мной весь день и вечер одиннадцатого.

— Говорил ли он вам, какую сумму вез с собой?

— Триста пятьдесят тысяч франков.

— К которой надо еще прибавить шесть тысяч.

— Ну, разумеется.

— Кроме того, у него была квитанция на сумму, положенную в один из марсельских банков.

— Дом которого считается одним из лучших в Марселе; он говорил мне о нем.

— Monsieur Бернье не расставался с вами в течение целого дня?

— Ни на одну минуту! Мы завтракали вместе. Потом вместе выходили, а вечером отправились в театр.

Анджело Пароли и Сесиль Бернье разом дрогнули. Оба вспомнили о Поле Дарнала.

— В котором же часу вы расстались окончательно?

— Около часа ночи, на Театральной площади. Я пошел домой, а он — в гостиницу «Chapeau du Rouge» взять чемоданчик и отправиться на вокзал.

— Вы не заметили, чтобы во время пребывания Жака Бернье в Дижоне за ним кто-нибудь следил?

— Нет, сударь. Ясно, что, заметь я что-нибудь подобное, я немедленно бы предупредил его. Я ничего не заметил, решительно ничего. Да и с какой стати мне могла прийти в голову подобная мысль?

— Если сообразоваться с депешей, которую вы послали вашему сыну в Сен-Жюльен-дю-Со, то и вы можете дать нам немало полезных сведений.

— Действительно, я могу сообщить вам кое-что.

— Что же?

— Прежде всего, я должен сказать, что у меня в конторе хранится завещание, сделанное самим Жаком Бернье.

— Завещание, черновик которого составляли вы, не так ли?

Анджело и Сесиль подняли головы.

— Да, сударь, обсудив предварительно его содержание с Жаком Бернье.

— По этому завещанию он оставляет треть своего состояния незаконной дочери Анжель Бернье, или, вернее, своей внучке, дочери Анжель.

Нотариус не мог воздержаться от восклицания:

— Вы это знаете!!

— Как видите!

— Но каким же образом?

— Пока не ищите. Дело в том, что черновик, составленный вами, находится у меня.

— В таком случае вам известно и завещание, потому что мой друг при мне переписал его слово в слово. По моим советам Жак вспомнил, хотя и несколько поздно, о дочери, носившей его имя, и о несчастной девушке, чуть не погибшей под колесами поезда.

— Значит, вы посоветовали вашему другу поступить таким образом?

— Я считал своей обязанностью поступить так. Мне думается, что это долг всякого честного человека.

— Вы знаете Анжель Бернье?

— Нет.

— Жак Бернье никогда не виделся со своей незаконной дочерью?

— Он говорил, что видел ее один раз, когда ей было семнадцать лет. Кроме того, кажется, встретил ее и еще один раз после этого.

— Легко можно заключить, что он не особенно любил ее.

— Это правда. Он не любил ее, да, кажется, и не был любим ею. Чтобы заставить его сделать известные вам последние распоряжения, я должен был долго доказывать ему, что бросить незаконную дочь, которая все-таки носит его имя, — большая ошибка, почти преступление, и что он должен исправить эту ошибку, искупить свою вину. Он и уступил моим настояниям.

Вениамин Леройе обратился к Сесиль и проговорил:

— Вы меня не только простите, дитя мое, что я уменьшил вашу долю, но, я надеюсь, даже одобрите мой поступок, не так ли? Вашему отцу нужно было заплатить священный долг, долг чести, а для высокой души честь, конечно, прежде денег.

Нотариус умолк и ожидал ответа, но ответа не последовало. Сесиль осталась нема. Молодая девушка не решалась солгать, одобрив завещание, обиравшее ее в пользу незаконной дочери отца.

— Значит, Анжель Бернье не могла подозревать о существовании завещания, сделанного в ее пользу? Не так ли?

— Конечно, нет. Повторяю: отец и дочь не виделись. Жак знал только, что его дочь живет в Париже. Да и завещание было написано в Дижоне всего за несколько часов до трагической смерти моего бедного друга.

— Подлинный документ, находящийся в вашем распоряжении, остался у вас в конторе?

— Нет, я привез его с собой, чтобы вручить президенту первой инстанции. Последний вскроет его, и так как mademoiselle Сесиль несовершеннолетняя, то она попросит созвать семейный совет, который и даст ей полные права вступить во владение наследством. Во всяком случае, избранный опекун будет блюсти ее интересы и управлять ее состоянием.

— Кажется, брак дает полные права совершеннолетия? — спросила Сесиль после нескольких минут колебания.

— Без сомнения, несовершеннолетняя сирота не может выйти замуж без разрешения опекуна, избранного семейным советом.

— Monsieur Леройе, — начал судебный следователь, — вы были другом покойного Жака Бернье и пользовались его полным доверием. Но согласитесь ли вы, в память вашего друга, принять на себя опеку?

— Я был бы очень рад, но, к несчастью, это никак невозможно.

— Но почему же?

— Опекун обязан постоянно присутствовать здесь, а контора не позволяет мне отлучиться из Дижона. Моя должность провинциального нотариуса положительно несовместима со званием и обязанностями опекуна, когда опекаемая живет в Париже. Тем не менее я прошу mademoiselle Бернье быть уверенной, что мои советы и моя преданность всецело принадлежат ей, если только она когда-либо будет нуждаться в них.

— Благодарю за добрые намерения, — ответила Сесиль ледяным тоном.

— Доводы господина Леройе вполне основательны, — продолжал между тем следователь, — и я вполне понимаю и одобряю их. Тем не менее в интересах сироты нам необходимо действовать как можно скорее. Вот теперь-то я и обращаюсь к вам, дорогой доктор. Вы оказали mademoiselle Бернье неизмеримо важную услугу, вы были так тронуты ее горем, так быстро и решительно пришли ей на помощь, дав спокойное убежище, что я не сомневаюсь в вашей готовности оказывать ей еще и дальнейшие услуги. Согласитесь принять участие в семейном совете и возьмите на себя обязанности опекуна.