— Когда?
Одно-единственное слово прозвучало хлестко, как выстрел. Она вздрогнула, как от боли.
— Позже. Так скоро, как только смогу.
После того как сразится с демоном. Вот что она имела в виду. При условии, что останется в живых.
— Мэгги, бога ради… — Он отчаянно боялся за нее. Сходил с ума и неистовствовал. — Если ты меня любишь, то должна верить мне. Верить нам обоим. Не делай этого в одиночку.
Дилан встал рядом и жестом собственника положил руку ей на плечо.
— Она не одна. Теперь она со своим народом.
— Ты, сукин сын! — Калеб, хромая, устремился к краю причала.
Лодка поймала парусом ветер и прыгнула в море, удаляясь от него.
* * *
Калеб склонился над подвесным мотором, с которого был снят кожух, в бессильной ярости глядя на путаницу оборванных проводов там, где должны были находиться свечи зажигания.
Ему хотелось голыми руками разорвать что-нибудь — двигатель, своего братца — на части.
Мэгги ушла.
А он попал в западню на этом чертовом Бригадуне, будучи не в состоянии защитить ее, находясь слишком далеко, чтобы помочь ей, не имея в своем распоряжении ни сил, ни возможностей, которые позволили бы ему сохранять хотя бы видимость действия, иллюзию того, что он держит все под контролем.
Калеб судорожно сжал в руке гаечный ключ. Он ободрал пальцы о поворотную скобу. Руки у него были перепачканы кровью и машинным маслом.
Он должен был рассказать ей о шкуре.
Мэгги не захотела остаться ради него, но, быть может, она осталась бы из-за шкуры. Он мог бы использовать это как козырную карту на переговорах, чтобы заставить ее взять его с собой. Если бы эта уловка не сработала, он мог бы просто отдать эту чертову штуку Мэгги, чтобы защитить ее.
Он был готов отдать ей что угодно, сделать для нее что угодно, только бы защитить ее.
Но она ушла от него.
Калеб с силой потер лицо ладонями. Глаза болели от слепящего блеска воды, от непролитых и непрошеных слез.
Привыкай. Тем более, что это уже не в первый раз… Теперь она со своим народом.
Почему же Дилан, будь он проклят, не отдал ей шкуру?
Калеб, прищурившись, глядел в морскую даль, а в голове у него, щелкнув, включились в работу шестеренки мозга полицейского. Во что был одет его брат на борту лодки? Он был практически голый, лишь на талии болталась шкура какого-то первобытного, пещерного зверя.
Значит, та шкура, которую он нашел, не принадлежала Дилану.
А знал ли он вообще о том, что спрятано у него в спальне? Или же Гвинет сама, тайком, положила свою котиковую шкуру в сундучок?
Вспышка света на воде привлекла внимание Калеба — солнечные лучи отразились от фиберглассового корпуса или поднятого паруса. Он вдруг почувствовал, что задыхается от неожиданной, глупой надежды.
Когда лодка, прыгая по волнам, приблизилась, он понял, что это не парус. Силуэт суденышка, окрашенного в ярко-красный цвет, стремительного и юркого, сидел в воде слишком низко. Калеб расслышал рев мотора.
Он медленно выпрямился, внутренне уже готовый к тому, что моторка пройдет мимо.
Но, когда катер не изменил курс, двигаясь прямо на него, надежда у него в груди ожила и окрепла. Может быть, он все-таки вытянет счастливый билет, который позволит ему убраться с острова.
Калеб поднял руку, чтобы помахать судну, привлекая внимание, но рулевой, неподвижно сидящий в кокпите, не ответил на его приветствие.
Конечно. А чего еще он мог ожидать?
Магический полог укроет тебя до тех пор, пока я не вернусь.
Калеб потянулся к раскрытому аварийному комплекту, лежавшему сзади на палубе. Шприц для заделки швов, отвертка, фонарик, спички…
Сигнальные ракеты.
Пальцы его сомкнулись вокруг длинного золотистого цилиндра.
«Сейчас я покажу вам магический полог!» — с мрачным удовлетворением подумал он.
Красная ракета, оставляя за собой дымный хвост, по крутой дуге взмыла в синее небо.
Калеб смотрел на приближающуюся лодку, и сердце его готово было выскочить из груди от волнения. Солнце слепило ему глаза, и он мысленно как заведенный твердил одно и то же слово «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», вознося молитву Господу, для которого у него в жизни не было времени с тех самых пор, как он посещал воскресный класс миссис Прюитт.
Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он увидел меня…
Пожалуйста, сделай так, чтобы я успел вернуться вовремя и спасти ее…
Катер замедлил ход, сделал разворот и устремился к причалу.
Калеб шумно выдохнул, испытывая одновременно облегчение и благодарность.
«Спасибо тебе, Господи, спасибо тебе, спасибо…»
Он замер, оборвав себя на полуслове.
Все-таки Господь не ответил на его молитвы.
Потому что за штурвалом катера с застывшей радостной улыбкой на лице и резкими, дергаными движениями робота сидел Брюс Уиттэкер.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Маргред бездумно смотрела на воду, с журчанием бежавшую вдоль борта, которую резала острым носом лодка. В груди у нее была щемящая пустота, а душу захлестывали эмоции.
Рука Дилана покоилась у нее на плече. Резким движением она стряхнула ее.
— Прошу прощения, — извинился он, и в голосе его прозвучала неловкость. — Я просто хотел утешить тебя.
Она не простила его за то, что он посмел издеваться над своим братом. Или, скорее всего, она так и не простила себя.
— Я не нуждаюсь в твоем утешении, — холодно ответила она. — Все, что мне нужно, это чтобы ты довез меня до берега.
— Пожалуй, мне следовало бы отвезти тебя на Кэйр Субай, — пробормотал Дилан.
— Только попробуй, и я прыгну за борт раньше, чем ты успеешь обрасопить свои паруса, — заявила она.
Он сердито поджал губы.
— Там ты будешь в безопасности.
— Там я очутилась бы в ловушке. Шкуры у меня нет. Я никогда не смогу вернуться в море.
— Тем больше у тебя причин вернуться в Святилище. Без шкуры ты состаришься и умрешь. А при дворе принца тебе, по крайней мере, не грозит старость.
Маргред взглянула на горизонт. День за днем, день за днем, день за днем… С утра до вечера одно и то же, сплошная череда тоскливого времяпрепровождения, сливающаяся в безликую скуку. Зато она никогда не состарится и никогда не умрет.
И больше никогда не увидит Калеба…
Перспектива безрадостной вечности без него простиралась перед нею, как темные, холодные, сырые туннели и коридоры Кэйр Субая. Отдающие гулким эхом. Пустые.
Как и ее жизнь до того, как она встретила его.
Маргред содрогнулась.
— Я предпочту умереть, чем жить без цели или удовольствия. И любви…