— Вполне вероятно, — ответила Элизабет. — И он не единственный в этом роде.
— Да, конечно. Но меня удивляет, почему он так ревностно оберегает свою хижину. Он никогда не уходит, не заперев ее предварительно на какой-то особый запор. Бывали случаи, что дети и даже взрослые жители поселка искали у Натти прибежища от дождя и бури, но он грубо, с угрозами отгонял их от своей хижины. В наших краях такое поведение, право же, необычно!
— Да, разумеется, это не очень гостеприимно со стороны Натти Бампо, но мы не должны забывать его отвращение к обычаям цивилизованного мира. Вы слышали, что рассказывал несколько дней назад мой отец, — как радушно принял его Кожаный Чулок в тот первый приезд отца в эти глухие края. — Элизабет на мгновение умолкла и вдруг лукаво улыбнулась; но темнота скрыла от ее подруги эту улыбку, и тайного смысла ее Луиза так и не узнала… — И, кроме того, Натти безусловно принимает посещения мистера Эдвардса, а он-то уж, как мы обе отлично знаем, отнюдь не дикарь.
Луиза не проронила ни слова. Она все смотрела на таинственный огонь. На том берегу появился еще и второй огонь, такой же по размеру и форме, но бледнее и видневшийся на несколько футов ниже первого. Между этими двумя огнями было ясно видно темное пространство, и в нем тянулся луч, постепенно заостряясь в сторону того огня, что был ниже. Вскоре стало понятно, что второй огонь — это лишь отражение в воде первого и что показавшийся вдруг на озере темный предмет продвигается по воде или, вернее, скользит над ней и находится на одном уровне с девушками. Предмет — то была небольшая лодка — двигался с поразительной быстротой, и его движение осталось бы незамеченным, если бы верхний огонь не становился все более ясно различим, теряя свою округлую форму и увеличиваясь по мере приближения лодки.
— В этом есть что-то сверхъестественное! — шепнула Луиза, поспешно отступая назад, к костру.
— Какое дивное зрелище! — воскликнула Элизабет. Теперь уже совсем хорошо было видно сверкающее, хотя и колеблющееся пламя: оно грациозно скользило над озером, бросая отблески на воду и придавая ей красноватый оттенок. Темнота была так непроглядна, что казалась почти осязаемой, и огонь сверкал, будто вставленный в эбонитовую оправу. Но вот лучи от огня протянулись вперед, осветив все перед лодкой, а позади нее оставался все тот же непроницаемый мрак.
— Эй, это ты там, Натти? — послышался оклик шерифа. — Греби к берегу, мы угостим тебя такой рыбкой, какую не стыдно подать на стол и самому королю!
Свет на озере метнулся в сторону, из мрака вынырнула длинная узкая пирога, и красные отблески озарили темное, обветренное лицо Кожаного Чулка. Он стоял в своем утлом суденышке, выпрямившись во весь свой немалый рост, и с привычной сноровкой вел лодку длинной острогой, держа ее посередине и опуская в воду то один, то другой ее конец; легкая пирога, казалось, неслась, почти не задевая воды. На корме смутно виднелась фигура второго человека, он умело и как будто не прилагая к тому усилий направлял лодку гребком. Кожаный Чулок прислонил острогу к короткому шесту, служившему опорой решетке, кое-как смастеренной из старых железных обручей; на решетке пылали сосновые сучья, и высокое их пламя на мгновение осветило смуглое лицо и блестящие черные глаза могиканина.
Лодка скользила вдоль берега, пока не достигла места, где расположились наши рыбаки. Тут она снова повернула, уже прямо к суше, и опять поворот был изящен и быстр, словно лодка двигалась сама, без посторонней помощи. Вода перед пирогой при этом почти не колыхнулась, и, чтобы облегчить причал, Натти отступил на два шага назад. И, когда лодка наполовину влетела на прибрежный песок, ни единый звук не выдал того, что она стукнулась о берег.
— Подойди, могиканин, — проговорил Мармадьюк, — подойди и ты, Кожаный Чулок. Нагружайте вашу лодку окунями. К чему пускать в ход острогу, когда рыбы наловлено столько, что она начнет гнить, потому что есть ее будет некому?
— Нет, судья! — ответствовал Натти; его высокая фигура показалась на узкой полоске берега и спустилась к небольшой ложбине в траве, где была кучами сложена рыба. — Я не стану есть рыбу, которую так вот попусту губят. Когда мне нужна пища, я убиваю себе острогой угря или форель. Но я не приму участия в таком греховном истреблении рыбы, даже если бы за то мне посулили самое что ни на есть отличное ружье, привезенное из далеких стран. Будь еще у рыбы мех, как у бобра, или если б можно было дубить их кожу, как оленью, тогда еще понятно было бы, зачем их ловить неводом, тысячами зараз. Но раз уж бог сотворил их только на пропитание человеку и ни для чего другого, по мне, это большой грех убивать зря больше того, что ты в состоянии съесть.
— Ты рассуждаешь здраво, Натти, на этот раз я целиком разделяю твое мнение и от всей души желал бы склонить на нашу сторону и шерифа. Ведь и половинного улова было бы вполне достаточно, чтобы целую неделю кормить рыбой весь поселок.
Кожаный Чулок не выразил удовольствия по поводу этого сходства взглядов. С сомнением покачав головой, он ответил:
— Нет, судья, будь у нас мнения одинаковые, вы бы не стали превращать места охоты в поля и пашни, где только пни торчат. И рыбу вы ловите и охотитесь — все не так, как следовало бы. Для меня только та добыча сладка, которую я убиваю в честной охоте, когда у бедняги есть все же возможность спастись. Вот почему я всегда пускаю в ход всего лишь одну пулю, даже будь то птица или белка. Да и свинец надобно беречь. Тому, кто умеет стрелять по-настоящему, на мелкую дичь хватит и одной пули.
Шериф прислушивался к этой тираде с величайшим негодованием.
Проследив, чтобы дележ улова совершился «по всей справедливости», и решив, наконец, в какую из куч положить последнюю крупную рыбу, он заговорил громогласно, давая выход своему раздражению:
— Судья Темпл, владелец здешних мест, и Натаниэль Бампо, браконьер, заядлый истребитель оленей, — превосходный союз для охраны края! Нет, Дьюк, когда мне приходит в голову фантазия половить рыбу, уж я делаю это так, как оно полагается. Эй, молодцы, закинем-ка второй невод! Завтра утром вышлем сюда телеги в фургоны и заберем домой всю рыбу разом.
Мармадьюк, как видно, понял, что никакими уговорами не сломить упорства шерифа, и отошел от костра туда, где стояла пирога охотников. Обе девушки и Эдвардс были уже там.
Подойти поближе к лодке девушек заставило любопытство, но Эдвардса тянуло к ней нечто другое. Элизабет, взглянув на легкий ясеневый остов пироги, обтянутый тонкой корой, поразилась отваге человека, доверяющего свою жизнь столь утлому суденышку, но юноша объяснил ей плавучие свойства пироги и полную ее надежность при правильном управлении. Он в таких ярких красках описал охоту на рыбу с острогой, что Элизабет тут же забыла всякие опасения и выразила желание испытать это удовольствие. Она даже сказала об этом отцу, сама смеясь над неожиданно пришедшей в голову фантазией и признавшись, что это всего лишь причуда, женский каприз.