многим могла бы навредить в бытность свою замужем за ныне покойным герцогом де Гизом, почти полновластным властелином Франции. Повторяю: госпожа де Немур обладала этими двумя драгоценнейшими добродетелями – красотой и добротой – и сохранила их обе по сей день, почему и выходила замуж дважды, и оба раза за благороднейших дворян, коим трудно сыскать равных; найдись еще один такой же мужчина, достойный этой дамы, ей не составило бы никакого труда вступить и в третий брак, настолько хороша она была даже в старости. Вот так же в Италии дамы из Феррары считаются особо лакомыми кусочками, откуда и родилась поговорка «pota ferraresa – cazzo mantuano» (сунь в феррарский горшок мантуанский посошок).
По этому поводу вспоминаю, как некий знатный синьор-итальянец ухаживал за одной прекрасной французской принцессою, и вот однажды, когда при дворе хвалили и превозносили его достоинства и совершенства, коими он мог бы заслужить ее благосклонность, покойный господин Дау, капитан шотландских гвардейцев, особенно блиставший остроумием, заметил: «Вы, господа, забыли наиглавнейшую его добродетель – cazzo mantuano».
Это же словцо довелось мне услышать, когда герцог Мантуанский, по прозвищу Горбун, решил посвататься к сестре императора Максимилиана, которой донесли, что у жениха на спине торчит большой горб. Говорят, она на это ответила: «Non importa purche la campana habbia qualche diffetto ma ch’el sonaglio sia buono»[41], – имея в виду, разумеется, все тот же cazzo mantuano. Впрочем, другие утверждают, что она не могла такого и выговорить, ибо отличалась благоразумием и хорошим воспитанием; вероятно, слова эти принадлежали кому-нибудь другому, а ей только приписаны.
Но возвращаюсь к принцессе Феррарской; я видел ее на свадьбе ныне покойного господина де Жуайёза, куда она явилась в широком платье-мантии, сшитом по итальянской моде, с рукавами, подобранными до локтя, как носят в Сиене; она затмила всех тамошних дам, и не было человека, который не сказал бы: «Сей прекрасной принцессе рано еще сдаваться, красота ее при ней. Взглянешь на нее, и сразу видно, что это прелестное лицо – залог многих других скрытых достоинств, недоступных взору; так, при виде красивого фасада легко вообразить, сколько красивых залов, комнат, спален, передних, туалетных и прочих уютных уголков скрывается за ним». С тех пор принцесса поражала людей своею красотой, не поблекшей с преклонным возрастом, еще во многих местах, даже и в Испании, на бракосочетании герцога Савойского с Екатериной Австрийской, и все видевшие ее навсегда с благоговением сохранили в памяти красоту и все добродетели названной дамы. Будь перо мое столь же велико и мощно, как лебединые крылья, я бы вознес сию красавицу в небеса, но – увы! – оно слишком слабо и бессильно; однако я еще упомяну о ней в другом месте. Бесспорно одно: принцесса была прекрасна по весне своей жизни так же, как летом, осенью и даже зимою, хотя претерпела немало бед и родила множество детей.
Весьма прискорбно, что итальянцы, презирающие многодетных женщин, называют их scrofa, то есть «супоросая свинья»; на мой же взгляд, те, что производят на свет красивое, здоровое и благородное душою потомство, как та же принцесса, достойны лишь похвалы и Божьего благословения, а не подобного презрительного прозвища.
Я с полным правом могу воскликнуть: что за диво дивное то постоянство, с коим самое непостоянное и легкомысленное существо на свете, а именно красивая женщина, дает отпор всеразрушающему времени! О, не подумайте, будто это именно я так окрестил ее, – мне было бы весьма огорчительно хвастаться таковым мнением, ибо сам я глубоко уважаю постоянство некоторых женщин и вовсе не считаю ветреными всех их без исключения; слова сии принадлежат другому человеку, от кого я их и услышал. Я охотно рассказал бы здесь о многих еще дамах, как иноземных, так и французских, сохранивших красоту и в осень, и в зиму своей жизни, но ограничусь лишь двумя историями.
Первая – о ныне царствующей королеве Английской Елизавете, которая, по рассказам видевших ее, и посейчас красива, как никогда. И ежели это правда, то, стало быть, она и впрямь очень хороша, ибо я видел ее в лето и осень ее жизни; что же до зимы, то она весьма близка к ней, коли уже не достигла; я встречал сию королеву много лет назад и теперь знаю, сколько лет давали ей тогда, в первую нашу встречу. Я полагаю, красота ее столь долго сохраняется оттого, что она никогда не бывала замужем и не познала всех тягот брака и частых родов. Вообще королева эта достойна всяческого восхваления, вот только смерть прекрасной, благородной и изысканной королевы Шотландской сильно повредила ее репутации.
Другая дама – также иноземная принцесса, госпожа маркиза де Гуа, донья Мария Арагонская, – также сияла красотою в свои весьма преклонные годы; я сам видел ее и хочу поведать вам об этом в истории, которую постараюсь сократить, елико возможно.
Через месяц после смерти короля Генриха скончался папа Павел IV Караффа, и понадобилось собрать всех кардиналов для избрания нового папы. Вот почему и кардинал де Гиз выехал из Франции в Рим морем, на королевских галерах; адмирал флота и великий приор Франции, брат названного кардинала, как и подобает любящему родственнику, самолично командовал этой флотилией из шестнадцати кораблей. Погоды стояли благоприятные, дул попутный ветер, и через две недели они уже прибыли в Чивита-Веккью, а оттуда и в Рим; там господин приор, видя, что подготовка к выборам затягивается (она и впрямь взяла целых три месяца) и брат его вернется не скоро, а галеры без дела простаивают в порту, решил пока наведаться в Неаполь, дабы осмотреть этот город и приятно провести время.
По прибытии его в Неаполь вице-король – а им был тогда герцог Алькала – принял его с королевскими почестями. Но, подплывая к берегу, адмирал приветствовал город внушительными пушечными залпами; канонада эта длилась довольно долго, город и окружающие замки отвечали тем же; казалось, небеса вот-вот расколются от этого грохота. Задержав галеры свои на рейде, точно при морском сражении, адмирал выслал на берег шлюпку с господином д’Этранжем из Лангедока, весьма достойным и речистым дворянином, дабы тот успокоил вице-короля относительно его намерений и испросил дозволения (у нас тогда был мир с итальянцами, хотя время от времени и случались военные стычки) войти в порт, осмотреть город, посетить могилы предков, там погребенных, и, окропив их святой водою, вознести к Господу молитвы за души усопших.
Вице-король охотно дал на это свое согласие. Господин великий приор велел грести к берегу, приказав возобновить пальбу пуще прежнего из