Читать интересную книгу Живун - Иван Истомин

Куш-Юр посмотрел на Сандру. Она чуть-чуть подвинулась, и он присел рядом. Мишка на них даже не обернулся.

4

Пароход подал два гудка в тот самый момент, когда к нему меж тальниковых зарослей, затопленных половодьем, пробирались на калданках вотся-гортские мужики.

— Точно вашему благородию. Честь по чести встречают, якуня-макуня, — пошутил Эль.

— Ну да. Отчаливает, поди. — Сенька придержал лодку, уставился на якорную цепь.

— Не снимается. Ядреный-«каменный» пока не слабеет… Э, мать родная! Гляньте, никак базьяновка мужевская! Опередил кто-то нас! — Гриш даже выругался.

Причалив лодки к отмели у конца трапа и зачалив их за ветки раскидистого тала, они поднялись по трапу на пароход. Мишка в это время вышел на нижнюю палубу. Столкнулись нос к носу.

— Якуня-макуня! Как ты сюда попал?! Э-э, так это твоя базьяновка?

— Куш-Юра…

— И Куш-Юр здесь? — оживился Гриш.

— Здесь… А вы откуль взялись?

— Как откуль? Из Вотся-Горта.

— Нуда?!

— А что? Ноне вода большая. «Гусихин» нарочно заглянул к нам. Забрал всю нашу ораву, — пошел дурачить Мишку Эль.

— Бреши, да не завирайся. С самого Березова почти не спал.

— А зачем в Березово-то ездил? — вмешался Гриш.

— Сандру до дохтуров возил…

— Да? Ну и как она? Поправилась?

— Ничего — дюжит. А вы как?.. — Мишка хотел спросить про рыженят, про Парассю, но, покосившись на Сеньку, стоящего в сторонке, передумал. Сенька всем своим видом выражал презрение к нему, к Мишке.

— Мы-то как? — Гриш недобро сощурился. — В Мужи едем.

— А я думал, поспешили на пароход, чтоб разжиться чем-нибудь. — Мишка подморгнул Гажа-Элю.

— Не без того! А ты небось не просыхаешь?

— На те гроши, что в парме сколотил, не разгуляешься… Жена вон больная и хозяйства — ни кола ни двора, — смиренно проговорил Мишка.

Мужики переглянулись: то ли хитрит парень, то ли правда в нужду впал, утихомирился?.. Оглядели Мишку — одет во все поношенное… С виду — жалкий.

— А мы ничего — поохотились, порыбачили, — намеренно прихвастнул Гриш. Но не выдержал задиристого тона, добавил чуть дрогнувшим голосом: — Место-то уловистое…

Мишка втянул голову в плечи, промолчал.

— Айда, разживемся, помянем вотся-гортскую житуху. — Эль дернул Гриша за руку.

— Расхотелось… Куш-Юра бы повидать.

— Ну вот, с тобой не споешься, — недовольно пробурчал Эль. — Пошли, Сень, на пару.

Сенька в беседе не участвовал, но разговор товарищей слушал внимательно. И он неожиданно расстроился не менее Гриша и составить компанию отказался.

— Что ж, так и будем таскать это с собой? — показал Эль на лукошки с икрой да утками, прихваченными для обмена на выпивку.

— Руки не отвалятся. Повидаем Куш-Юра, тогда уж, — сказал Гриш.

— Это другой разговор, — успокоился Эль.

5

— Так ты правду говоришь, что если Михаил на тебя, как говорится, наплюет и будет на севере жить, то ты придешь ко мне? — Куш-Юр наклонился к Сандре, чтобы никто их не слышал, и ласково смотрел на нее.

Сандра кивнула головой и, взглянув на него, чуть улыбнулась.

— Хорошо, — прошептал Куш-Юр и поцеловал ее в щеку.

Сандра не отстранилась, а, наоборот, еще теснее прижалась к нему. Но тут Куш-Юр встрепенулся, и она испуганно подняла голову.

В четвертом классе стало еще теснее и шумней от говорливой мужской компании, которая ввалилась разом. И Куш-Юр и Сандра оба вскочили, обрадовались нежданному-негаданному появлению вотся-гортцев. Сандра вмиг оживилась:

— Еще бы Елення, да Марья, да ребятишки и — словно дома. — Она умильно сложила руки на груди.

— А чего мы тут теснимся в духоте? Айда на корму, — позвал Эль. Кто подхватил Мишкины кошели-пожитки, кто Сандру под руку — и всей компанией вывалили на волю.

Выбрали место возле припасенных для пароходных котлов поленниц дров, плотно уложенных под дугообразными железными стойками. Здесь не дуло, никто не мешал откровенным разговорам.

Эль пошептался с Гришем, забрал свое и его лукошки и исчез. Вскоре он вернулся с бутылкой первача. Сандра достала кружку. И Гажа-Эль поднес всем по очереди, начав с Куш-Юра. Со стороны могло показаться, будто они не виделись по меньшей мере век. Говорили шумно, все враз, вспоминали Вотся-Горт.

Чаянно или нечаянно с ними рядом оказался Озыр-Митька. Он по-бабьи взвизгнул и пропел:

— А вы и тут сходку устроили! Про парму свою дурацкую небось? Распалась, слыхал. Домой вертаетесь? Ну-ну, я ж говорил… — Он довольно захихикал.

Гриш взглянул на него искоса, сказал сдержанно:

— Уйди, Митрий, подале от беды-греха…

Озыр-Митька потер большим пальцем подбородок, будто раздумывал, как поступить, потом заложил важно руки за спину и отошел.

Хотя Озыр-Митька и покинул их, беседа больше не налаживалась, словно развеяло дух сердечности.

— Срамота! Теперь о нас всякого напоют, — вздохнул Гриш сокрушенно.

— Умный не скажет, а дурака не слушай, — Куш-Юр положил ему руку на плечо, — Озыр-Митьку и вовсе. Пусть бы все у вас ладно было, все равно чего-нибудь бы да набрехал. Или забыл ты, какого он племени?

— Может, и так, а все одно опозорились мы. Ума не хватило! Моя во всем вина, — казнился Гриш. — Только и прощение мне, что лучшего хотел всем и себе.

— Зря это ты, зря! — горячо возразил Куш-Юр. — Хоть ты и охотник, а тоже, поди, бывает, — промах даешь! Небось немало на веку популял в небо? Умному без шишек не обойтись. Наша с тобой промашка в чем? То, что годами делается, мы враз захотели сделать.

— А я так скажу: и никогда не сделается, — вставил Мишка. — Каждому свое гнездо дороже.

Куш-Юр решительно запротестовал:

— В этом ты ошибаешься, друг милый. Каждый сам по себе из бедности не вырвется. А коль кто и вырвется — значит, еще один Озыр-Митька на свете прибавится. Нет, мужики, жить нам, беднякам, надо дружно, работать только артельно. Этак не вышло, по-иному попробуем…

Сенька сидел на полешке, за все время он не проронил ни слона. Но тут вскочил, заморгал.

— Что, Семен Мартыныч, сказать хочешь? — обернулся к нему Куш-Юр.

— Спросить хочу: когда пробовать станешь, скоро?

— Может, даже очень скоро. Вот Гриш знает. — И тронул Гриша за руку. — Ну как, надумал, значит?

— Надумал-решил. — Гриш нисколько не удивился, что тот держит его в памяти. — Парма распалась — беда, конечно. Но не совсем. Не-ет! Мы в Вотся-Горте слово давали — не сдаваться, от задумки своей и в Мужах не отказываться! Как ты Михаилу говорил, попробуем по-другому сварганить эту новую жизнь. Не коммуну-парму, так артель, вроде мир-лавки, мать родная!..

— Мать родная!.. — дружным эхом непривычно для себя отозвались Эль и Сенька.

А Куш-Юр засиял:

— Точно так! Никогда не отступим на полпути! Пусть не радуется Озыр-Митька, что парма распалась. Нет, не распалась. Сообща трудиться не только вы, но и другие хотят. Многие в артель войдут. Я это знаю. И ты, Гриш, возглавишь ее, эту артель. — Он горячо похлопал Гриша по плечу.

Гриш улыбался. Улыбались и Эль с Сенькой. Мишка-Караванщик стоял спиной ко всем остальным, облокотившись на поленницу, и, глядя промеж затопленных тальников, думал про Парассю и рыженят. А Сандра, сидя на большом узле, поглядывала тайком на Куш-Юра, будто говорила: «Правильно, правильно вы делаете! Непременно буду среди вас, непременно!..»

— Нас ведь бабы, поди, искляли там, — вспомнил вдруг Гриш. — Пошли-поехали! И ветер вроде задыхаться начал. Чай, и пароход скоро отчалит в Мужи. До скорой встречи!

Но тут появился Вечка, сияющий, счастливый. Увидев компанию, удивился:

— Ба-а! Кого я вижу!

— Где это ты пропадал? — уставился на него Куш-Юр. — Чуть не забыл про тебя.

— А я про тебя. Девку встретил, пассажирку. Едет к нам, в Мужи. Во деваха! И комсомолка. Заболтался с ней, а… погодите, вы вроде того… во хмелю… Штрафовать вас надо!

— Скорей тебя! Забыл про все на свете из-за девки. — Куш-Юр весело засмеялся.

Засмеялись и остальные.

6

Женщины встревожились не на шутку. Уехали мужья — и сгинули.

— Попадут с пароходом в Мужи без нас, — тужила Сера-Марья.

Елення помалкивала, помалкивала, да тоже не утерпела:

— Ей-богу, что-то стряслось с ними!

Ветер заметно слабел. Послышались отвальные короткие гудки парохода. Женщины засуетились — ждать нечего, самим придется переваливать реку. Перетаскали в каюк да в неводник все, что мужья выгрузили из калданок. Но тут показались из-за тальников юркие лодчонки. Мужики вразнобой горланили: «Из-за острова на стрежень…» А потом затянули зырянскую «Воам, воам, колэдчам» («Мы прибудем-приплывем»).

Женщины так обрадовались мужьям, что и пожурить забыли. Да и мужья-то были не так уж пьяны, рассказали новости. Поохали бабы, жалеючи Сандру, проехались по Мишке — крыли его, не стесняясь ни Гадди-Парасси, ни Сеньки. Елення и Марья пожалели, что не пришлось им вместе со всеми помянуть добрым словом Вотся-Горт. Что там ни было, а прожили лето, зиму, пили-ели не голодно и домой кое-чего везут.