— Ты чмок-чувачок! — выла юная китаянка; рядом с ней другая девушка хлопала себя руками и раздувала щеки, делая «пых-пых». — Вот тебе! — взвыла юная китаянка и крутанулась, чтобы выпятить задницу; указывая на нее, она завопила: — Поцелуй меня в жопу, чмок-чувачок! Он хочет целоваться, так поцелуй меня в жопу, чмок-чувачок!
— Посмотрим, как ты себя уебешь! — распевала семья. — Подрочись, чмок-чувачок!
Он закрыл глаза но уши все равно слышали.
— Ты ублюдок, — медленно и монотонно произнес исполнительный директор. — Ты заеба гнойная. Ты говно свинячье. Ты сопля зеленая. Ты хуй моржовый. Ты… — Дальше и дальше.
Уши по-прежнему впитывали звуки, но звуки эти не смешивались. Он поднял глаза когда во время затишья различил голос Майка. Немного раскрасневшись, Майк сидел, бесстрастно на него взирая, шея его вспухла над слишком тугим воротничком рубашки.
— Брюс, — обратился к нему Майк. — В чем дело? Что тебя сюда привело? Что ты хочешь нам сказать? Можешь ты нам хоть что-нибудь про себя сказать?
— Ублюдок! — завопил Джордж, подпрыгивая вверх-вниз как резиновый мячик. — Где ты был, ублюдок?
Китаянка вскочила визжа:
— Скажи нам, ты, хуесос, ты, жополиз, ты, заеба!
— Я глаз, — сказал он.
— Ты хуй моржовый, — проговорил исполнительный директор. — Ты жопа с ручкой. Ты залупа конская. Ты блевотина в очко. Ты отсос Петрович. Ты пиздорванец.
Теперь он уже ничего не слышал. И забыл значения слов, а под конец и сами слова.
Он только чувствовал, что Майк за ним наблюдает — наблюдает и слушает, ничего не слыша; он ничего не знал и не помнил, чувствовал себя слабым и ничтожным, ему хотелось уйти.
Пустота внутри нарастала. И на самом деле он был немного этому рад.
* * *
Был уже почти вечер.
— Посмотри сюда, — сказала ему женщина. — Мы тут уродцев держим.
Он испугался, когда она открыла дверь. Из-за распахнутой двери посыпался шум. Размеры комнаты его удивили; внутри он увидел множество играющих ребятишек.
Тем вечером он наблюдал, как двое стариков кормят ребятишек молоком и детским питанием. Он сидел в небольшой отдельной нише рядом с кухней. Повар по имени Рик первым делом выдал двум старикам детское питание, пока все ждали в столовой.
Юная китаянка, неся поднос с тарелками в столовую, улыбнулась ему и спросила:
— Любишь детей?
— Ага, — сказал он.
— Можешь посидеть с детьми и поесть с ними.
— Ага, — сказал он.
— Позднее, через месяц-другой, ты сможешь их кормить. — Она замялась. — Когда мы будем уверены, что ты их не ударишь. У нас правило: детей никогда нельзя бить, что бы они ни делали.
— Ага, — сказал он. В него словно вливалось жизненное тепло, пока он наблюдал, как едят дети. Он сам тоже сел к столу, и один из детишек поменьше заполз к нему на колени. Он стал кормить ребенка с ложки. Им с ребенком, подумал он, одинаково тепло. Китаянка улыбнулась ему, а затем прошла с тарелками в столовую.
Он долго сидел с детьми — держал на коленях сперва одного, затем другого. Двое стариков ссорились с детьми и друг с другом, обвиняя один другого, что тот неправильно кормит. Крошки, кусочки и пятна еды заляпали пол и стол. Наконец он потрясенно понял, что детей уже покормили, и что они теперь уходят в большую игровую комнату смотреть мультики по телевизору. Он неловко нагнулся, чтобы собрать просыпанную еду.
— Нет, это не твоя забота, — резко остановил его один из стариков. — Это должен делать я.
— Ага, — согласился он, поднимаясь и стукаясь головой о край стола. Просыпанную еду он держал в руке и теперь глазел на нее с удивлением.
— Иди п-помоги убрать в с-столовой, — слегка заикаясь, велел ему другой старик.
Один из помощников по кухне, занимавшийся мытьем посуды, заметил ему, проходя мимо:
— Чтобы сидеть с детьми, тебе нужно разрешение.
Он кивнул и, озадаченный, застыл на месте.
— Это для стариков, — пояснил ему мойщик посуды. — Сидеть с детьми. — Он рассмеялся. — Для стариков, которые больше ни на что не способны. — Он пошел дальше.
Одна девочка осталась. Она долго изучала его большими глазами, а потом спросила:
— Как тебя зовут?
Он не ответил.
— Я спросила, как тебя зовут.
Осторожно протянув руку, он коснулся ломтика ветчины на столе. Ветчина уже остыла. Однако, сознавая присутствие ребенка, он по-прежнему чувствовал тепло. Затем он так же осторожно погладил девочку по голове.
— Меня зовут Тельма, — сообщила девочка. — Ты забыл, как тебя зовут? — Она хлопнула его по спине. — Если ты забыл свое имя, ты можешь записать его на руке. Хочешь, покажу как? — Она снова его хлопнула.
— А оно не смоется? — спросил он у девочки. — Если написать его на руке, то в первый же раз, как будешь что-то делать или мыться в ванной, оно смоется.
— Да, я понимаю. — Девочка кивнула. — Ну, тогда можешь написать его на стене — над головой. В комнате, где ты спишь. Повыше, где оно не смоется. А потом, когда захочешь получше вспомнить свое имя, ты сможешь…
— Тельма, — пробормотал он.
— Нет, это мое имя. У тебя должно быть другое имя. И вообще Тельма — это женское имя.
— Ага, — сказал он, размышляя.
— Если я снова тебя увижу, я дам тебе имя, — пообещала Тельма. — Я сделаю его специально для тебя. Ага?
— Разве ты здесь не живешь? — спросил он.
— Да, но моя мама может уйти. Она думает о том, чтобы забрать нас — меня и моего брата — и уйти.
Он кивнул. Часть тепла испарилась.
Внезапно, по неясной для него причине, девочка убежала.
Мне, так или иначе, следует подыскать себе имя, решил он; это моя обязанность. Осмотрев свою руку, он задумался, зачем он это делает — там нечего было высматривать. Брюс, подумал он. Вот мое имя. Но должны быть имена и получше, подумал он затем. Еще остававшееся тепло постепенно исчезало, как и девочка.
Он снова ощутил себя одиноким, чужим и потерянным. И не слишком счастливым.
* * *
В один прекрасный день Майку Веставэю удалось устроить все так, чтобы его послали забрать груз полусгнивших продуктов, пожертвованных местным универсамом «Новому Пути». Однако вместо того, чтобы сразу забрать груз, Майк, убедившись, что за ним не следует никто из сотрудников, позвонил по телефону, а затем встретился у стойки в «Макдоналдсе» с Донной Готорн.
Взяв по стаканчику кока-колы и по гамбургеру, они устроились снаружи за деревянным столиком.
— Нам действительно удалось его внедрить? — спросила Донна.
— Да, — ответил Веставэй. А про себя подумал: «Но этот парень так выгорел. Не уверен, очень ли важно, что нам удалось его внедрить. Не уверен, добились ли мы хоть чего-то. И все-таки должно было быть именно так, а не иначе».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});