Молчун, тяжело дыша, в недоумении смотрел на поверженного противника. Потом глянул на Эмпрония. Тот попятился. Дак стал подниматься, его шатнуло назад, и он едва не сбил с ног Эмпрония.
— Они пришли убить Траяна! — завопил лже-Монтан.
Он прыгнул и покатился с холма. Задержался на спуске возле рыжего, свободной рукой сдернул с него пояс и плащ, зажал добычу зубами и, то съезжая на заднице, то бегом добрался наконец до подножия холма.
Здесь вскочил на ноги и побежал, на ходу терзая ремни кинжалом. В лагерь нельзя. Если Молчун явится и расскажет о том, что приключилось, начнется дознание, а потом — пытки и смерть. Значит — бежать прочь. Навсегда прочь. Куда — неведомо. Но там, в лагере, у Ветура и рыжего союзник… ладно — пусть ищут. Молчун пусть ищет. Пусть пытает. Их — не его.
Он только что спас Траяну жизнь — и это его радовало. Но он никогда не получит за это награды — и это бесило. В голове — будто пылал пожар. Мысли лезли одна на другую, так стадо сбивается на узком горном карнизе и не ведает — двигаться дальше или повернуть назад, овцы лезут друг на дружку, сшибают в пропасть. Мысли — овцы… Эмпроний фыркнул — его разбирал смех несмотря ни на что. Он бежал и падал…
Что делать?
Где-то в горах его ожидало золото — сотни или даже тысячи фунтов золота, которое он планировал преподнести Траяну и получить великую награду. Но теперь до золота не добраться. Выхода не было — только бежать. Куда? Неведомо. Лучше всего — на восток. Рок преследовал его и гнал, как несчастного Актеона — собственные псы. Надо переправиться через пролив и оказаться в Вифинии. Деньги? Он тряхнул кожаный кошель, пристегнутый к трофейному поясу, — там забренчало. На дорогу хватит. Можно вернуться в постоянный лагерь легиона. Там в легионном хранилище его сбережения. Если опередить гонцов-почтарей — еще когда Молчун и его друзья доложат о случившемся, и только после начальство разберется да отправит в лагерь сообщение — Эмпроний доберется до подаренных Траяном монет. Скажет — приболел, едет на лечение. Изготовит поддельный пропуск — не привыкать. Лишь бы до Вифинии добежать… жить хочется, смертельно хочется жить… Он опять фыркнул.
Споткнулся, едва не упал, присел у дерева. Тропинка тем временем выводила к дороге. По ней шагать и шагать — до темноты и уже в темноте. А здесь в тени он позволил себе немного передохнуть, испить воды из ручья — строители дороги вывели русло в небольшую чашу, чтобы путник мог напиться и напоить коня.
Отныне Авл не просто беглец, предатель и бывший доносчик — он дезертир. Простого дезертира, если поймают — за отлучку переведут на службу в какую-нибудь совершенно задрипанную часть ауксилариев. Но предателя и перебежчика — казнят. Была, конечно, надежда — бухнуться в ноги Траяну, умолять о прощении, в память прежних заслуг. Может, и простит. За золото даков простит. Эмпроний тут же представил надменно изогнутые губы, гадливую брезгливость в глазах человека, которого он обожал. «Нет, не переживу… презрения Траяна ни за что не переживу, — решил про себя. — Все что угодно. Но только не это».
Авл поднялся и побежал дальше.
* * *
У каждого легионера с Роком свои счеты. Бывает, хранит судьба долгие дни, а потом внезапно одна нелепая атака варваров, пущенная из засады стрела, и валится ветеран на пыльную землю с пробитой шеей, захлебываясь собственной кровью. А бывает так, как у Молчуна, — рана за раной уродуют тело, обезображенное лицо кривится в нелепой гримасе — гаже некуда, — а Кронос с острым серпом мимо проходит, косит белым глазом в сторону, не замечает. Вот и сейчас две новые раны — одна окровавила ногу, вторая — плечо, а смерть мимо махнула серпом и проскочила. Второго дака Молчун добивать не стал — сшиб на землю ударом щита (умбон славно треснул в грудь, вышибая дыхание), а потом повязал тем самым ремнем, который палач приготовил для Эмпрония. Уже после этого поковылял к краю обрыва (раненая нога отдавалась болью и норовила предательски подогнуться). Эмпроний уже спустился со склона и шустро трусил прочь. Догнать? Лошади, на которых они с Оклацием прискакали и привезли пленника, стояли привязанные у второго дерева. Хорошо, что их привязали, — во время драки рвались они ускакать, да не смогли. Но по этому склону на коняге не спуститься — слишком крут — на заднице съехать — да, можно, а лошадка непременно ногу сломает или подвернет. В обход же — время терять. И все же Молчун готов был пуститься в погоню: всего-то дел — взвалить пленного дака на конягу, да вперед. Другое смущало — раны. Свои и пленника.
К тому же не выходил из памяти крик Эмпрония: «Они пришли убить Траяна!» А если так — не беглого фабра надо ловить, а спешить в лагерь, везти связанного пленника и того, второго, дака на склоне, коли жив. Если прав Эмпроний, если в последний миг не смог подлую тайну в душе утаить, надо торопиться из последних сил: того и гляди, раненый лазутчик умрет. Да и сам Молчун, как ни крепок телом, а кровь будет терять капля за каплей. Размышляя обо всем этом, Молчун вытащил из углей раскаленный железный прут да прижег себе рану на руке, а потом, скрежеща зубами и воя, — на ноге. Кровь унялась, однако на миг Молчун уплыл в страну Морфея — но не в приятном сне, а в темном рвотном провале беспамятства. Очнувшись, обвязал полосами чистого льна из сумки покалеченную ногу, зубами затянул узел повязки на руке.
Пока перевязывался — выбор сделал. Да и не было никакого выбора. Решение только одно: назад, в лагерь, предупредить Траяна и не думать, что пленник, удрав, унес с собой тайну, где спрятано пятьсот тысяч фунтов золота.
Потом подошел к связанному даку, его раны оглядел. Две почти не кровоточили, зато из третьей кровь бежала бойко. Дака тоже приложил железом и перевязал. Потом приволок второго варвара наверх по склону — тот был еще жив, но рану на животе Молчун даже не стал перевязывать. Взвалил обоих пленников на лошадь кулями. Прежде чем уехать, оттащил тело погибшего Оклация поближе к дереву, накрыл плащом лицо да закидал ветками, заготовленными для костра. Остатки веток побросал в огонь — отпугнет на время хищников, пока не придут за погибшим свои, не унесут тело для достойного погребения.
После чего палач вскарабкался на коня и поехал в лагерь. Налетевший ветер раздул оставшийся без присмотра костер, взметнул к небу алые языки.
«Оклаций Урс прожил свое», — пробормотал Молчун, не оборачиваясь.
* * *
Молчун привез раненых лазутчиков в лагерь уже перед закатом.
— Мне к легату, — сказал часовому, после того как назвал пароль, — эти двое явились убить Траяна. Наверняка в лагере у них есть сообщники.