однодырочковой флейте, дорогая.
– Это барочный инструмент?
– Вполне, если уметь на нем играть. Я музыкальная тупица.
– Это вовсе не имеет значения. Мне нравится играть одной. Только дайте мне слово, что слушать станете не менее чем в двух комнатах от меня.
«Меты» повторили рекорд по непрерывным проигрышам на выезде. Землетрясение разрушило Скопье, столицу Македонии. После автомобильной аварии арестовали Арлин Фрэнсис[138]. Позвонила Присцилла и объявила, что приедет.
Еще позже Мод спросила у Элизабет:
– Знаете, кровать у меня размерами с лужайку для гольфа – вам бы не хотелось ее со мною разделить? Именно когда засыпаю, я вспоминаю, о чем хотела поговорить.
– Я ворочаюсь, как тюлень, мне рассказывали.
– А наутро они исчезают. Меня саму бессонница мучит в темное время. Мы разве попробовать не можем?
Мод мгновенно излечилась от своей бессонницы, которую Элизабет немедленно приобрела. В четыре часа их первой ночи Мод открыла глаза и увидела, что подруга сидит, скрестив ноги, с нею рядом. После падения на площадке для верховой езды шея у Элизабет иногда мучительно затекала, если она лежала неподвижно.
Элизабет проснулась утром в объятиях Мод. Она объявила:
– Мне нужно переспать.
– Хотела б я оказаться в этом полезнее.
После завтрака Элизабет сделала два звонка. Мод она сказала, что следующие день и ночь проведет в большом городе.
Ближе к вечеру, когда Мод мотыжила свой огородик с травами (эту задачу она никому не могла доверить), из открытых окон в духоту полился голос Элизабет:
Но то вино – и странно, и пьянит.
Песня во мне звенит,
Мы с ней тебе поем.
Прости же мне, что я такой балда,
Я прежде никогда
Не был влюблен.
Ба ба дуби,
Ба ба дуби,
Ба ба дуби
Ах ба[139].
В ее чистых модуляциях звучала соблазнительная слабая хрипотца.
За ужином Мод сказала Элизабет:
– Вы вполне могли бы петь оперу. Или хотя бы оперетту.
– Театр! Музыка! Как бы мне этого хотелось! Солнышко, да я пою только в ванне.
Для Мод следующий день весь ощетинился событиями. Поднялась с зарей, с семи в саду, затем отвезла Элизабет на автостанцию, чтоб та успела на десятичасовой автобус на юг, и вернулась домой как раз к звонку Аллана. Тот признался в своей роли при страховании недавно уничтоженного мерина. Мод не сумела ухватить факты его истории даже после того, как он ее повторил, и завершила словами:
– Какое тягостное дело! Зачем мне об этом рассказывать?
(Из беседы с ней Аллан получил два мелких утешения. Она не упоминала портрет, который два вечера назад он позорно уступил Оуэну Льюисону. Подтвердив присутствие Элизабет, она облегчила ему боль от того, что его не позвали обратно.)
Вскоре после этого приехала Присцилла. Тогда Мод и узнала о ночи, проведенной Алланом с Полин. С дочерью она поссорилась. Разрываясь между злостью и раскаянием, решила отдать Полин те деньги, которые намеревалась выделить Присцилле. В три часа дня позвонил Уолтер Трейл и сообщил, что тот «Портрет Элизабет», который она купила, – копия. Произошла цепочка чокнутых недоразумений…
Мод ему поверила. Общение между людьми шло кувырком. Ну почему не когда-нибудь, а именно сегодня Элизабет ее бросила? Она было подумала, не рассказать ли Аллану о картине, потом вспомнила его шуры-муры с Полин. Поехала в «Сапоги-да-седла». Обнаружив, что в середине дня там никого нет, она выпила еще два одиноких шартреза. Дома ей передали записку от Элизабет – номер в большом городе, по которому звонить она не стала.
На следующий день Элизабет вернулась раньше ожидаемого. Как раз к следующему бесплатному обеду, сказала себе Мод. Ей оказалось трудно ответить на объятия своей жилицы. Элизабет, похоже, не заметила.
– Вполне славно, – сообщила она в ответ на учтивый вопрос Мод. – Как бы тупо себя чувствую от того, что пропустила день здесь.
– Мило с вашей стороны так говорить, – произнесла Мод, не отрывая взгляда от донышка своей кофейной чашки.
– «Мило»? Эй – это же я.
Мод сжала губы.
– Я тут подумала, что нам очень нужно кое-что обсудить. Великолепно, что вы у меня тут, и я хочу, чтобы великолепно оно было и дальше. Вам не кажется поэтому… вам не кажется, что лучше будет, если мы решим, как именно долго вы рассчитываете оставаться? Не ограниченные временем договоры так ужасно…
Не в силах продолжать, Мод зажмурилась. Подкравшись к ней, Элизабет скользнула пальцами ей под грязно-светлые кудряшки и подчеркнуто схватила ее за уши. Мод оказалась обездвижена. Элизабет сказала ей:
– Девчоночка, да вы ревнуете?
– Ох вот как? Кого ревную? Вас?
– Не повредит в этом признаться.
Мод заплакала.
– Вы сюда вселяетесь и берете все под свое начало, как будто прожили тут всю жизнь. А я про вас знаю только то, что вы целую неделю давали моему супругу…
Элизабет стиснула уши Мод, чтобы не дать ей продолжить.
– Умоляю вас меня простить. Я бесчувственная балда…
– Вам все легко. У вас нет семьи, о которой нужно беспокоиться. У вас нет хлопот с деньгами – у вас и самих денег-то нет.
– Любимая моя, послушайте, пожалуйста, – даю вам слово, что начиная вот прямо с сейчас я никогда больше ничего не стану делать без вас… – Она отпустила уши Мод.
– Если б вы только знали, что я пережила с тех пор, как вы уехали!
– Я кое-что устрою немедленно, – сказала Элизабет, отходя по веранде к передней гостиной. У двери она обернулась. – Подумайте только – наше первое двойное свидание!
Мод, еще не перестав всхлипывать, при этих словах подняла изумленный взгляд.
– Вы о чем это?
– Я найду вам кое-кого аппетитненького.
– Элизабет, прекратите! Я не это имела в виду. Мне уже за пятьдесят.
Из сумрака за дверью Элизабет ответила:
– Ни за что б не догадалась. Но сами увидите: в нашем возрасте это раз плюнуть.
За обедом Мод умоляла Элизабет отменить ее доброе деяние. Элизабет тогда смогла разыграть обиженную:
– Я на три свиданья не пошла, чтоб только вам лучшее досталось. – Обсуждение это она завершила, сказав: – Если он вам не понравится, откажетесь.
Мод согласилась и принялась перечислять, что произошло накануне.
Днем они поехали покататься верхом – от коневодческой фермы к западу от дома. Вместо того чтобы, как намеревались, забраться в холмы, держались проселков, тянувшихся меж ровными полями цветущей картошки и только что сжатой кукурузы. Элизабет расспрашивала Мод о Полин, и та рассказала ей об их детских годах, о том, как заменила девочке мать, как