Хотя, если уж кого и подозревать в выдаче военных секретов, так это, пожалуй, брата Эрни. Его предложение немедленно начать переговоры о мире странно совпало с тайными военными приготовлениями немцев. Он будто предупреждал Аликс: поторопитесь!.. И вскоре после отвергнутого предложения Эрни, во второй половине апреля, началось мощное наступление германской армии. И тягостное отступление русских…
«7 мая… Пошла к Ане и просидела до 5-ти. Видела там Нашего Друга. Он много думает и молится о тебе… Сидели и долго беседовали… Это ужасно не быть с тобою в такие тяжелые времена».
Слухи об измене «в верхах», естественно, связывались с ненавистным «старцем». Уже заговорили о немецких шпионах в окружении вечно пьяного Распутина, и Аликс знала об этих разговорах. Она мучилась, понимая, как Верховный использует в Ставке эти гадкие слухи. Вот почему упорно, почти в каждом письме, она писала мужу о «Нашем Друге» – с большой буквы, как пишут о святом.
«Посылаю тебе Его палку (рыба, держащая птицу), которую Ему прислали с Нового Афона, чтобы передать тебе. Он употреблял ее, а теперь посылает тебе, как благословение, если можешь, то употребляй ее иногда; мне так приятно, что она будет в твоем купе рядом с палкой, которой касался m-r Philip».
Так в купе царя встретились два «Наших Друга»…
Распространившиеся слухи о тайных переговорах с немцами на фоне сообщений о поражениях русской армии пугали союзников. Аликс писала Ники: «14 июня Павел (великий князь Павел Александрович. – Э.Р.) пил со мной чай и просидел долго. Он был очень мил, говорил откровенно и просто… без желания вмешиваться в дела, которые его не касаются (то есть о Распутине – Э.Р.)… Недавно у него был Палеолог (французский посол. – Э.Р.) и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался выведать у Павла, не имел ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, как он слыхал об этом здесь и во Франции… Павел сказал, что он уверен, что это неправда… Я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию, потому-то немцы и стараются раздувать эти слухи…»
Нет, Николай не думал предавать союзников и собирался вести войну до конца. Тяжелые потери заставили его думать о новом призыве в армию. Но с этим призывом должен был отправиться на фронт единственный сын Распутина… И царица тут же пишет в Ставку: «Он (Распутин. – Э.Р.) говорил, что… ты вознесешь свое царствование тем, что не призовешь сейчас 2-го разряда…»
И дело здесь было не только в страхе Распутина за сына. Мужик рассказывал царице про изменившиеся настроения крестьян, про то, что новая кровавая жатва может приблизить революцию куда быстрее, чем сепаратный мир. Вот почему, написав обязательные слова о войне до победного конца, она просит Ники не посылать на фронт новых солдат, тем самым призывая его подумать о конце войны.
В то время за Аликс открыто шпионили. В том же письме она писала: «Мария Васильчикова (однофамилица несчастной посланницы Эрни. – Э.Р.) живет в зеленом угловом домике и наблюдает из окна, как кошка, кто входит и выходит из нашего дома… она сказала графине Фредерикс, что видела, как Григорий сюда въезжал (отвратительно!). Чтобы наказать ее, мы сегодня пошли к Ане окольным путем…»
Васильчикову вышлют из столицы. Но рассказ о царице, тайком идущей на встречу с мужиком, дойдет до Ставки и вызовет там переполох. Сначала письмо от Эрни, а теперь и мужик, ненавидевший войну и еще недавно грозивший поражением… Но каково же его влияние, если Государыня ради встречи с ним, забыв о величии, крадучись, покидает собственный дворец!.. А тут еще слухи о том, что он натравливает царицу на Верховного главнокомандующего…
И Верховный решил сыграть на опережение.
Джунковскому, видимо, приказали поспешить с докладом царю. И все новые донесения агентов наружного наблюдения лихорадочно пересылаются главе корпуса жандармов для подготовки этого доклада.
«26 апреля около 10 вечера стали собираться к Распутину неизвестные мужчины и женщины, в том числе… Рубинштейн… В 11 слышна игра на гитаре… Это происходило до 2 ночи…»
«27 апреля Распутина вызывают в Царское Село, но так как он не проспался, то Волынский и баронесса Кусова не советовали ему в таком виде ехать…
Между собой вели разговоры: «Что-то наш старец избаловался»… Посоветовали ему часа два поспать…»
«30 апреля. Привел к себе на квартиру проститутку…»
«2 июня. Приехал совершенно пьяный в 10 вечера. Не заходя домой, послал жену швейцара за массажисткой Утиной в том же доме. Но ее дома не оказалось. Тогда он сам отправился в тот же дом в квартиру 31 к портнихе Кате. По-видимому, его не пустили в квартиру, так как он вскоре вернулся на лестницу и стал приставать к жене швейцара, прося его поцеловать. Та, вырвавшись, позвонила ему в квартиру и прислуга увела его…»
Каждое из этих сообщений – удар по Распутину. Но основной удар – доклад Джунковского о скандале в «Яре». И он его готовит…
Список жертв открыт
Жестокие поражения продолжались. В мае – июне русская армия оставила Галицию, Польшу, часть Прибалтики. В июне сдана древняя столица Галиции – Львов. В тамошнем дворце австрийских Габсбургов теперь хозяйничали немцы.
«12 июня… Теперь Вильгельм, наверное, спит в постели старого Франца Иосифа (австрийского императора. – Э. Р.), которую ты занимал одну ночь. Мне это неприятно, унизительно, но… можно перенести. Надеюсь повидать Нашего Друга на минуту у Ани… Это меня ободрит…» – писала Аликс.
Поражения заставили Верховного активно заняться нашим любимым делом – искать виновных за неудачи. Лучшей кандидатурой для расправы оставался военный министр Сухомлинов. Его не любил не только великий князь, но и Дума – за преданность «царям». И на него не просто возложили ответственность за нехватку пушек, снарядов, патронов и обмундирования. Старого министра «включили» в кампанию по охоте за шпионами.
Сначала по сомнительному доносу был обвинен в шпионаже и казнен полковник Мясоедов, один из руководителей военной контрразведки, близкий к Сухомлинову. Тень пала и на министра…
Андроников с Червинской заспешили по салонам. «Я был уверен, что Сухомлинов окружен целым рядом шпионов», – объяснял потом князь в Чрезвычайной комиссии. Эти слова повторялись и думской оппозицией, и великими князьями. Андроников использовал и Распутина – мужик поддержал всеобщий хор и бросил свой камень в министра. В этом его поощрял Манасевич: в кои-то веки Распутин мог быть вместе со всеми… И царь уступил требованиям Верховного – в июне министр был отстранен от должности, арестован и отправлен в крепость.
Распутин так и не понял до конца, что произошло. Верный Сухомлинов, обвиненный в государственной измене, был первой большой жертвой царя общественному мнению и Верховному главнокомандующему. И за ней непременно должны были последовать новые…
Но царица поняла. 25 июня она писала Ники: «Теперь другие могут подумать, что общественное мнение – достаточная причина, чтобы удалить Нашего Друга…»
Печальная обстановка на фронте требовала решений, которые объединили бы общество. Об этом Верховный постоянно говорил с царем и в конце концов уговорил его назначить новых министров, которых поддержала бы Дума. «Грозный дядя» объяснял племяннику, что «человек с немецкой фамилией Саблер не может быть обер-прокурором Святейшего Синода в дни народной ненависти к немцам! К тому же его ненавидит Дума…»
Николай знал, что Дума ненавидит Саблера за его лояльность к «Нашему Другу», но понимал, что в остальном Верховный прав. В обер-прокуроры было решено поставить Самарина – предводителя дворянства патриархальной Москвы. Согласился царь и на перемены в министерстве внутренних дел: убрать лояльного к Распутину Маклакова, а министром назначить либерала князя Щербатова из знаменитого дворянского рода – его уважали и оппозиция, и двор. На пост военного министра планировалась кандидатура генерала Алексея Поливанова, близкого когда-то к Гучкову (а теперь и к Верховному).
Но когда будущие министры были вызваны в Ставку, они единодушно заявили, что не смогут плодотворно работать, если в Петрограде будет находиться Григорий Распутин!
Из показаний Р. Моллова: «Когда мне предложили занять должность товарища министра внутренних дел, я тотчас спросил князя Щербатова: «Как обстоит дело с Распутиным?»… Щербатов меня успокоил, сказав, что, когда он принимал должность министра внутренних дел, то государь дал ему и новому обер-прокурору Самарину слово, что Распутин из Сибири никогда не вернется».
Из показаний Яцкевича: «Самарин… поставил условие: устранение всех посторонних влияний из церковной жизни. Государь дал любезный… и уклончивый ответ».