Читать интересную книгу Вильгельм Завоеватель - Джорджетт Хейер

   — Он дал Нормандии мир так же, как и могущество.

   — Да, и то и другое. Ни один человек не сделал столько для этого герцогства. Можно доверить ему и душу и тело и при этом не бояться быть преданным.

   — И сейчас, Рауль?

   — Всегда, — спокойно ответил Рауль.

Гилберт покачал головой:

   — Мне кажется, амбиции меняют его.

   — Ты ошибаешься. Я знаю его так же, как и любой другой, Гилберт. Да, он хочет получить корону, но за этим скрывается что-то ещё. Теперь ты видишь, какой я глупец, ведь, понимая это, не перестаю горевать по поводу того, что он использует оружие, недостойное рыцарской доблести.

Гилберт с интересом посмотрел на него:

   — Что же заставило тебя отдать ему своё сердце, Рауль? Я часто задаюсь этим вопросом.

Затаённая улыбка прокралась в серые глаза Рауля:

   — Маленький уголок — это ещё не всё моё сердце. Нет, Гилберт, Вильгельм не занимается такими нежными материями. В молодости я боготворил его. Лишь юнцы живут такой чепухой. Это чувство не могло жить вечно. Его сменило более прочное — глубокое уважение. Да и, конечно, дружба, возможно немного странная, но всё же достаточно крепкая.

Он встал и направился к двери.

   — Сердца отдают в обмен одно на другое. По крайней мере, моё я отдам лишь при таком условии.

   — Но, Рауль, что за странные речи в твоих устах?! Я не знал... Если он и любит кого-нибудь, то, я уверен, это тебя.

   — А! — Рауль задумчиво посмотрел на дверной замок. — Я бы не сказал. Он любит меня так же, как и любого другого.

Он поднял глаза, в них застыла улыбка.

   — Вот почему, Гилберт... — он неожиданно оборвал фразу, улыбка стала шире. — Вот так, — сказал он и вышел.

Всё это лето Нормандия походила на пчелиный улей, все говорили только о предстоящем походе. Флот, насчитывающий около семи сотен судов, больших и малых, был построен, и корабли стояли на якорях в устье Дайвса. Армия выросла до гигантских размеров, хотя к ней присоединились тысячи иностранцев, по крайней мере две трети её составляли норманны, и, конечно, пока нельзя было сказать, как наёмники будут вести себя в Англии, но в Нормандии их держали в строжайшей дисциплине, не дающей никакой возможности устраивать беспорядки и грабить окрестные деревни.

В начале августа герцог получил наконец из Норвегии известия, которых он так ждал. Тостиг и Харальд Хардрад решили отправиться к северным берегам Англии в середине сентября. Они собирались вырвать Нортумбрию из рук Моркера и затем пойти на юг к Лондону вместе с английскими воинами, которых они сумеют убедить присоединиться к ним.

   — Ты сослужишь мне лучшую службу, чем сам предполагаешь, друг Тостиг, — сказал герцог. — Гарольд не будет Гарольдом, если он не двинется на север, чтобы уничтожить твою армию.

Через четыре дня, двенадцатого августа, герцог покинул Руан и отправился к Дайвсу. Там уже собралось двенадцать тысяч конных и двадцать тысяч пеших воинов[24], а в устье реки сотни кораблей мягко покачивались на волнах. Среди них выделялась «Мора», которую Матильда подарила своему господину. На мачтах красовались паруса малинового цвета, позолоченный нос был вырезан в форме мальчика, стреляющего из лука. Судно было проконопачено конским волосом, на носу выстроили каюту герцога, в ней висели вышитые занавески, а освещалась она серебряными лампами.

Рядом с «Морой» стояли корабли Мортена, их было сто двадцать, что на двадцать штук превышало число кораблей, представленных братом Вильгельма, Одо. Граф Эвре построил и оснастил восемьдесят судов, а граф О — шестьдесят.

Герцогиня и лорд Роберт сопровождали герцога к Дайвсу. Роберт чувствовал себя весьма важной персоной, потому что его вместе с Матильдой герцог назначил регентом на время своего отсутствия, но всё-таки Роберту больше хотелось отправиться в поход вместе с армией, а уж когда он посетил лагеря и глаза его ослепили солнечные блики на металлических доспехах, когда он взошёл на борт «Моры», ему стало так завидно, что он не выдержал и стал умолять разрешить ему присоединиться к войску.

Герцог отрицательно покачал головой. Обычно этого было достаточно, но Роберт отчаянно стремился на войну.

   — Я ведь уже не ребёнок. Мне четырнадцать, милорд. Я имею право, — сказал он, угрюмо глядя на герцога.

Вильгельм внимательно оглядел его, он был рад обнаружить в сыне подобное рвение. Неожиданно герцогиня за спиной Роберта вцепилась рукой в подол своего платья.

   — Успокойся, жена, — смеясь, сказал герцог. — Ты ещё слишком молод для подобной схватки, сын мой, и, кроме того, ты ведь мой наследник. Если я не вернусь, ты станешь герцогом Нормандии.

   — О Вильгельм! — герцогиня быстро поднялась, её щёки побледнели.

Герцог жестом приказал Роберту оставить их наедине.

   — Что, Мэт, боишься?

   — Почему ты сказал это? — она подошла вплотную к нему и положила руки ему на плечи. — Ты победишь. Ты всегда побеждал. Вильгельм, господин мой!

   — Интересно, смогу ли я доказать это и на этот раз? — произнёс он, как бы отвлечённо размышляя над этим вопросом. Он обнял Матильду за талию, но взгляд его был направлен куда-то мимо неё.

Она задрожала, никогда раньше он не сомневался в своей победе.

   — Неужели ты не уверен в себе, мой господин? Ты? — она с силой встряхнула его за плечи.

Он посмотрел на неё:

   — Я знаю, моя возлюбленная, что это будет самая тяжёлая моя битва. В этом походе я могу потерять все: жизнь, состояние и своё герцогство. — Его брови сошлись на переносице. — Нет, я не сомневаюсь. Это было предсказано.

   — Предсказано? — нерешительно спросила она.

   — Да. Когда моя мать была беременна и вот-вот должна была родить, ей приснился сон, будто из её чрева выросло огромное дерево, которое раскинуло свои ветви над Нормандией и Англией, и обе стороны оказались в его тени. Это дерево я, Матильда.

   — Я слышала об этом, — сказала она, — и мне кажется, что это не бред больной женщины, а божественное видение.

   — Возможно, — он наклонился, чтобы поцеловать жену, — это мы скоро узнаем.

Флоту пришлось на целый месяц задержаться у Дайвса. Как выяснилось, некоторые суда были не готовы к плаванию; плотники ещё не завершили строительство деревянных замков, которые герцог собирался частями перевезти в Англию, а оружейники продолжали днём и ночью трудиться над доспехами, кольчугами и шлемами. В войсках начались беспорядки, уже появились дезертиры, были случаи мародёрства в соседних деревнях. Нарушителей герцог приказал наказывать смертной казнью, а пешим воинам запретил покидать территорию лагерей, и беспорядки прекратились.

Двенадцатого сентября, когда наконец все приготовления были закончены и подул благоприятный ветер, герцог попрощался с Матильдой, благословил своего сына и взошёл на борт «Моры» в сопровождении сенешаля, виночерпия, Рауля, Гилберта де Офея и своего знаменосца Ральфа де Тени.

Стоя возле узкого окна дома, в котором они временно остановились, герцогиня наблюдала за тем, как знамёна медленно поднимались вверх по мачтам. Священный стяг с изображением эмблемы святого Петра развернулся на ветру, и теперь его яркие краски красиво выделялись на фоне голубого неба, рядом гордо развевался флаг Нормандии с золотыми львами на нём. Герцогиня сжала руки и глубоко вздохнула, едва сдерживая рыдания.

   — Якорь поднят! — сказал Роберт. — Миледи, смотрите! «Мора» двигается! Смотрите, как весла погружаются в воду! О, если бы я только сейчас был там, на борту!

Она не ответила. «Мора» спускалась вниз по реке, над ней на ветру трепетали знамёна, сложенные малиновые паруса на мачтах.

   — За «Морой» мой дядя Мортен на «Бель Азаре», — сказал Роберт. — Посмотрите, вон его флаг! А это корабль графа Роберта, а прямо за ним — виконта Овранша. О, как будут хныкать Ричард и рыжий Вильям, когда узнают, какое зрелище пропустили.

Матильда молчала, возможно, она вообще его не слышала. Её глаза не отрываясь смотрели на «Мору». Она думала: «Он уехал. Святая Дева Мария, помоги ему!»

Матильда неподвижно стояла у окна до тех пор, пока «Мора» не превратилась в крохотную точку на горизонте. Роберт снова взобрался на скамью возле окна и всё продолжал показывать на что-то пальцем и болтать, но герцогиня не обращала на него ни малейшего внимания. Она думала о том, как лучше вышить эту сцену, чтобы гобелен получился достойным её мастерства. Она решила, что обязательно сделает это за то время, пока она и её дамы будут вынуждены оставаться в одиночестве в спокойном Руане и волноваться за своих ушедших на войну мужей. Перед её глазами стали проплывать разные картины. Вот Гарольд приносит клятву над священными реликвиями в Байо; вот умирает король Эдуард; а вот его уже хоронят — это должно получиться хорошо: с одной стороны, уединённое аббатство, а с другой — гроб, который несут на своих плечах восемь мужчин. Мысль понесла её дальше, глаза засверкали. Она вышьет и панно с изображением сцены коронации Гарольда. Матильда как будто воочию увидела всё, что будет на панно: в центре композиции Гарольд, восседающий на троне, за ним стоит Стиганд, отлучённый от церкви священник, его руки простёрлись над головой Гарольда для благословения. Чтобы вышить рясу Стиганда, понадобятся нитки насыщенных цветов, её она вышьет сама и ещё лицо Гарольда; а дамы будут работать над фоном и над троном. Потом подготовка Вильгельма к походу — это будет очень трудоёмкое панно, ведь надо вышить оружие и доспехи и то, как на корабли загружают провиант; а после этого будет гобелен, посвящённый дню начала похода. Она выберет яркие нитки, чтобы показать, как сверкали щиты, голубые нитки для морских волн и малиновые для парусов «Моры». «На это уйдёт много времени, — подумала она, — но результат будет стоить затраченного труда... И если Господу будет угодно, то я вышью ещё и сражение и коронацию, если только Господу будет угодно...»