ассказала м
не об э
том, ―
Л
юк
знал, что это звучало так, будто он предъявлял претензии, но его злость никак не
получалось смягчить. Кинси лгала ему, и если она н
е задолжала е
му свою б
удущее, т
о у
ж
правду должна была сказать.
Наступила долгая, тяжелая пауза.
― Я не хотела тебя беспокоить. Я знала, что как только ты услышишь об этом, то
расстроишься, потому что…
― Ты сделала это ради моей семьи, ― ради него.
― Верно, и мне надо определиться со следующим шагом, ―
”самой” четко звучало в
конце ее предложения. Это будет личное решение Кинси.
Он сделала глубокий вдох.
― И твой следующий шаг включает в себя переезд в Калифорнию?
Наступила еще одна пауза и Люк расслышал, что она кудато идет. Он услышал тихий
писк, как будто она открывала дверьширму.
― Я не уверена, ― наконец ответила Кинси. ― Я получила предложение поработать с
одним человеком, которым восхищаюсь, здесь, в СанФранциско. Это предвыборная
гонка в сенат Штатов и я буду идиоткой, если откажусь от этого.
Так будь идиоткой. Вернись ко мне и закрой пустоту, которую может заполнить
только твоя улыбка, твой ум, твое сострадание. Будь идиоткой ради меня.
Но она уже так поступила, когда переехала ради своего бывшего, поставив под удар
свою карьеру и свои принципы ради мужчины, который не заслуживал ее. Люк знал, что
тоже не заслуживал ее, и если сейчас будет умолять ее вернуться, то только унизит себя.
Кинси никогда ничего ему не обещала. Предполагалось, что она будет его
реабилитаций, первой женщиной после Лизы. И, очевидно, такую же функцию он
выполнял для нее.
Для него же это стало б
о
льшим. Намного б
о
льшим. Она спасла работу ему и Алекс,
сохранила его семью вместе в ПО №6 и распахнула сердце, которое уже вечность как
оставалось закрытым. Какимто образом он убедил себя, что ему достаточно роли отца
Дэмпси, но это было не так. Кинси показала ему, что желать лучшего ― не т
ак у
ж п
лохо.
Добиваться чегото, использовать свои навыки лидера, высказываться, когда он замечал
чтото, что должно быть исправлено. Люк станет прекрасным лейтенантом.
Он хотел разделить это с ней.
Хотел разделить с ней все.
Но, конечно же, ее это не волновало. Она была словно М
эри Поппинс, парила с
п
олной
ложкой сахара, помогая победить болезнь. Делала своей находчивостью и великолепной
улыбкой всю х
ренотень в е
го ж
изни п
риемлемой, и
сейчас она направлялась к
с
воей н
овой
задаче. Все пункты отмечены, миссия выполнена. Люк Алмэйда приручен и возвращен в
нормальное общество.
― Люк, ты еще здесь?
Едва ли. Он ощущал себя нереальным, прозрачным. Все это наверняка происходило с
кемто другим.
― Слушай, мне надо идти, мы тут очень заняты.
― О… ладно, ― она запнулась, словно хотела сказать чтото еще, и он ждал, молясь, чтобы она с
казала чтото стоящее. Но к
огда о
на снова з
аговорила, т
о в
сего лишь пожелала
спокойной ночи.
Что скорее звучало как прощание.
Да уж, все шло на дно, как
“Титаник”
.
*** Не в силах удержаться на ногах, Кинси схватилась за м
раморную с
толешницу н
а кухне
своего отца и попыталась логически проанализировать свои чувства.
Трусиха.
Как ни посмотри, это было тем словом, которое насмехалось над ней. Она была
трусихой и потому не сказала Люку, что ее уволили. И в
двойне трусихой, не с
казав е
му о
предложенной Максом работе. И, дзиньдзинь, третьим в списке шло трусливое
нежелание говорить ему о том, что она чувствует. Она скучала по нему. Ужасно.
Но и по Дэвиду она тоже скучала, когда он делал перерыв в отношениях, чтобы
закончить резидентуру в НьюЙорке. Она скучала, когда он уехал в Чикаго для нового
шага в своей суперважной карьере. Скучание по комто, заполняющем пустоту в твоей
жизни, не важно на сколь короткий срок, не является основой для выбора, меняющего
жизнь. Она была ходячим примером убогих решений, продиктованных гормонами,
начиная от переезда через всю страну и заканчивая продвижением видео с Кокрэйном, и
будь она проклята если позволит своему влагалищу снова возобладать над здравым
смыслом. Конечно, она могла найти работу в Чикаго и посмотреть, куда приведет
приключение с Люком, но как насчет возможностей, предоставленных здесь и сейчас?
Сегодня утром она встретилась с Максом Фордхамом в мэрии, полностью готовая
признаться, почему Эли ее уволил. Но он уже знал.
Эли позвонил Максу, но не для того, чтобы потопить все ее шансы, а чтобы воспеть
дифирамбы. Он выгнал ее, а затем смягчил ситуацию, дав блестящие рекомендации.
После того, как Кинси объяснила, что случилось, Макс посмотрел на нее в другом свете.
О, она знала, что он уважал ее до этого, но сейчас она оказалась нравственной фигурой, которая пошла наперекор влиятельному мэру Чикаго.
Максу это понравилось.
Если при проверке ее данных не выплывет ничего постыдного, то она явный кандидат
на эту должность. Кинси не питала иллюзий, что Макс был менее требовательным
политиком, чем Эли или любой другой политик, на которого она работала, но хотела
принять участие в начале процесса. Разработать его кампанию с нуля ― это было тем
вызовом, в котором она нуждалась. Парень мог стать сенатором, может однажды даже
президентом.
Все это должно было заставить ее почувствовать себя лучше.
Кинси вернулась на задний двор дома своего отца в СанРафаэле в подавленном
настроении. Там папа, Джакс и Али, подружка Джакса, сидели за столом для пикника.
Солнце висело над горизонтом и е
го персиковое сияние обещало о
тличную погоду завтра.
Но, не смотря на теплый воздух, ее кости ломило от холода сожаления, который она
привезла с собой из Чикаго.
― Все в порядке? ― спросил ее брат, от беспокойства знакомая морщинка пролегла
между бровями. Он наполнил ее бокал пино.
― Отлично, ― девушка сделала глоток и поставила бокал.
― Полегче, хулиганка, у нас осталось всего три бутылки, ― сказал Джакс и только
тогда Кинси, посмотрев на бокал, в шоке заметила, что тот наполовину пуст.
Ее отец наблюдал за ней прищуренными от любопытства глазами.
― Это был Люк?
Али оживилась.
― Кто такой Люк?
― Пожарный, с которым у нее была интрижка в Чикаго. В прошлом морской
пехотинец, ― на лице Джакса отразилось братская брезгливость. ― Звучит как какойто
придурок с комплексом героя.
После Фиаско с Дэвидом ее братья стали больше опекать ее. Но поскольку они были
мужчинами и их эмоциональная граница находилась на уровне гризли, защита приняла
форму оскорблений в адрес каждого мужчины, появлявшегося в ее поле зрения.
Показательный пример: Эли Купер, по словам Джакса, был “трусливым, одержимым
своей прической тираном”.