– Да, Максим, разумеется, – сказал Константинов.
Тон его был мягок и приветлив. В нем не было ничего похожего на змеиное шипение, которое он должен был издавать сейчас, если бы не умел справиться с собственной сутью.
Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд и обернулся. На меня смотрела Марьяна Ванжа. Ей бы тоже сейчас подошло змеиное шипение.
Я ответил не менее пристальным взглядом, говорящим, что во имя конспирации мы не должны демонстрировать близость наших отношений. И вообще я тут по делу, а не ради удовольствия…
Не знаю, поняла ли она, поскольку продолжить молчаливое общение соратников нам не дали.
У входа в зал прощаний возникла легкая суета. Народ начал перемещаться к стоящим неподалеку автобусам с траурными лентами на флагштоках. Из дверей морга появились люди с венками в руках. "Дорогому сыночке от безутешных родителей"… "Карачарову от одноклассников"… "Георгию от коллег по работе"… И прочие подобные рекламные слоганы, долженствующие пустить пыль в глаза окружающим, душе покойного и самому Творцу нашего мира. Наверное, чтобы он не разглядел за траурными лентами, в какую гадость превратилось то, что он создавал целых шесть дней, и те, за кого он-сын страдал потом на Голгофе. Потому, наверное, все траурное у нас и выкрашено в черный цвет: за такой повязкой ничего не разглядишь – ни добра ни дерьма…
Потом из дверей появились дюжие молодые люди, несущие гроб, и я понял: похороны перешли в активную фазу.
51
Хоронили Георгия Карачарова на Северном кладбище.
Я стоял в сторонке, наблюдая за происходящим. Как истинный правоохранитель в художественных фильмах… Марьяна ко мне не приближалась – судя по всему разобралась в моих немых намеках. Сейчас она о чем-то беседовала с директорской секретаршей Еленой Владимировной Пименовой, и эта парочка весьма смахивала на маму с дочкой.
Над могилой звучали свойственные моменту речи, в которых приукрашивались достоинства покойного и не упоминалось о недостатках. De mortuis aut bene aut nihil. О мертвых – или хорошо, или ничего… Оркестр играл похоронный марш Шопена, заглушая слова, которыми – шепотом – обменивались некоторые участники церемонии. А та, о ком они шептались, старалась ничем не выделяться из толпы. Ее лицо сейчас тоже было наполнено трагизмом.
От компании "Бешанзерсофт" слово держал председатель совета директоров Громадин. Он говорил те же банальности, что и прочие, но мне все время казалось, что, в отличие от остальных ораторов – с их неподдельной печалью, – он едва сдерживает ликование. Ведь в могилу ложился тот, на чьем месте он так боялся оказаться.
По дороге в Парголово мы с Полиной не разговаривали, да и сидящий за рулем Константинов болтовней нам не досаждал. В общем, все выглядело так, словно мы мало знакомы друг с другом. Впрочем, молчание наше было вполне объяснимо, если учесть обстоятельства, при которых мы сейчас оказались вместе.
Конечно, преступнику было бы удобнее, чтобы мы с Полиной ехали вдвоем. Тогда бы он мог надеяться подслушать нас – ведь все наше поведение говорило о том, что мы понятия не имеем о "жучках", скрывающихся в одежде Полины. Я, правда, не знал, скрываются ли они в траурном одеянии, поскольку воспользоваться "майором прониным" не было возможности, но этого и не требовалось – интуиция говорила: скрываются.
А потом Константинов сказал:
– Полина Ильинична! А ведь на нашего Максима сегодня было совершенно покушение.
Лицо Полины превратилось в маску, которую натягивали на себя в греческих трагедиях. Брови домиков, уголки рта – вниз…
– Что? – воскликнула она. – Когда?
Я бы с удовольствием промолчал, но молчать было нельзя.
– Не волнуйтесь, Полина Ильинична. Как видите, я жив-здоров. Мне устроили аварию, я в этом совершенно не сомневаюсь, потому что скорости не превышал, но тем не менее слетел с дороги и воткнулся в дерево. Видимо, повредили рулевое управление.
– Вы уверены? – пролепетала Полина.
– Уверен ли я в том, что жив? – Своим наигранным удивлением я пытался подвигнуть ее на то, чтобы она взяла себя в руки. – Однако это ново.
Больше всего я боялся, что она заговорит сейчас о своем ночном кошмаре, о том, как волновалась. Преступник не должен был обнаружить, что она влюбилась в меня. Мы должны были оставаться перед ним просто партнерами по сексу. Так, легкий флирт, не более того… Спарились и разбежались… И вообще – кака така любовь!
Слава богу, Полина справилась со своим испугом. Более того, она даже взялась подыгрывать мне.
– Вы кого-нибудь подозреваете, Максим?
– Разумеется, подозреваю, – сказал я. – Но обвинять этого человека еще рано. Сначала я должен поговорить с охранником в моем гараже – не видел ли тот возле моей машины незнакомых типов.
– Я не очень представляю себе, каким образом можно испортить рулевое управление так, чтобы оно вышло из строя не ранее определенного момента, – недоуменно проговорил Константинов. – А если бы оно вышло из строя раньше. Скажем, в городе, на перекрестке, на скорости в тридцать километров. Тут ведь рассчитывать на вашу гибель смешно. Даже если бы вас вынесло на встречную полосу, подушка бы защитила… А выяснить после такой аварии, что, скажем, подпилена рулевая тяга, нетрудно. И вы бы все поняли и сделались осторожнее. Другое дело, если рулевой механизм взорвать в нужный момент радиоминой. Но тогда подрывник должен был ехать за вашей машиной.
– А он и ехал. Сел мне на хвост незадолго перед тем, как я слетел с дороги.
– И вы слышали взрыв?
Я пожал плечами:
– Не знаю, все так быстро произошло… Мне просто повезло. Выкинуло из машины, как я теперь понимаю, еще в полете. Хрястнуло обо что-то! Очнулся неподалеку от костра…
– Так вот почему вы сегодня без машины! – запоздало сообразила Полина и даже хлопнула себя ладошкой по лбу. – Ремонт большой?
– Ремонт?.. – Я посмотрел на нее снисходительно, как на ляпнувшего глупость собственного ребенка. – Увы, ремонту моя "забавушка" теперь не подлежит.
Константинов сочувствующе поцокал языком, а Полина тут же заявила:
– Включите стоимость машины в счет, я возмещу ваши потери.
И мне ничего не оставалось, кроме как разыграть радость заботящегося о своем кошельке кретина. Впрочем, психологически это была вполне обоснованная радость, и в логике происходящего даже комар бы носа не подточил. А мозги господину Константинову были запудрены…
Похоронные речи закончились, гроб опустили в могилу, выстроилась очередь из желающим бросить на крышку гроба горсть земли. Осуществившим желание тут же подносили рюмку водки и бутерброд. В общем, церемония была выдержана в обычном духе наших русских похорон. Надо полагать, к концу поминок кому-нибудь и запеть вздумается…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});