чай. Хозяйка стала накрывать на “стол”. Я с интересом наблюдал за ней, за этим чайным ритуалом, чайной церемонией на самом конце земли.
Как я понял, для гостя из Европы готовился особый прием. Откуда-то из глубины шкур были вытащены парадные для этого чума фаянсовые чашки. Хозяйка взяла в руки одну из них, критически осмотрела. Обнаружила, что она не совсем чистая. Как должное, харкнула, сплюнула в чашку и стала чем-то старательно ее протирать.
К моему горлу подступило что-то нехорошее. Я бросился к выходу, на свежий воздух.
Уже через несколько минут олени мчали нас к поселку, к районному центру.
После возвращения в Тазовское я встретил первого секретаря. Стыдливо опустил глаза.
– Не напрасно мы не советовали вам ехать в стойбище, – сказал он. – Но все-таки что-то увидели?
– Да, конечно. Поездка была полезной.
– Ну, и это хорошо. А теперь вы наш должник.
– Все, чем могу…
– У меня просьба. Сами видите, живем мы в глуши. Варимся в своем котле. У людей потребность узнать что-нибудь новенькое. Мы были бы вам благодарны, если бы вы выступили у нас в Доме культуры.
– Хорошо. Только без всякой пропаганды. Без новых решений и новых патриотических движений. Это они узнают на политинформациях.
Просто о жизни. Как живут люди в нашей и других странах. Такое годится?
– Конечно. Неформальный разговор – это хорошо.
Актовый зал в Доме культуры был большой. Человек на пятьсот. Ни одного свободного стула. Собрался, наверное, весь поселок.
Выступление я построил наподобие сборной солянки. Рассказал, как живут простые люди на Большой земле, что есть в магазинах, о телевидении, которого еще не было в Тазовском, об индивидуальных огородах, о том, как живут в тюрьмах мужчины и женщины, о пьянстве, о том, как живут люди за рубежом, какие у них заработки и на что они могут их потратить, о достопримечательностях городов, в которых мне удалось побывать, о моих встречах с любопытными людьми у нас в стране и за границей…
Судя по реакции зала, людям мой рассказ пришелся по душе. Но когда перешли к вопросам, мне стало не по себе.
Слушатели спрашивали о том что я знал понаслышке или совсем не знал. И о том, что в нашей стране было опасно спрашивать.
Я кое-как выходил из положения, но чувствовал себя неуютно.
На следующий день улетал из Тазовского. Мне надо было побывать еще в одном северном поселке – Тарко-Сале. Там разворачивалась геологоразведка на нефть и газ. Но больше всего мне хотелось увидеть, как в этом поселке приучают кочевников к оседлому образу жизни.
Мы распрощались с комсомольцами. На посошок полакомились строганиной.
Первый секретарь предложил мне:
– Давай, поменяемся перчатками?
Я отдал ему свои. Они были фасонистые, импортные. Светлокоричневая кожа в сочетании с бежевой трикотажной пряжей.
Его перчатки были не хуже. Мать связала их из белой шерсти лайки. Сунешь в такую перчатку руку, она словно попадает в духовку. В любую погоду и в любой мороз.
В самолете ко мне подсел незнакомый человек. Представился: лектор обкома партии.
– Я вчера ходил на вашу лекцию, – сказал он, – видел, люди были довольны. Мне тоже понравилось. Только, знаете, когда вы рассказываете, непрофессионально засовываете руки в карманы. И ходите по сцене. Это отвлекает внимание слушателей.
– Но я не лектор. Просто журналист. Ну, еще преподаватель университета. Да и вчера я не лекцию читал, а рассказывал людям о жизни, которая от них далеко.
Я много езжу по стране. Там, где я бываю, меня иногда просят выступить перед людьми. Я не отказываюсь – знаю, как им не хватает информации. И я убедился, что слушателей меньше всего волнует, куда я кладу руки. Им важно, что я скажу.
А теперь, не можете ли вы помочь мне решить одну задачу? После выступления меня заинтересовал характер вопросов, которые задавали местные жители. Я вроде бы человек информированный, но то и дело попадал в тупик. В прессе ответа на них нет. В закрытом вестнике ТАСС – тоже. Откуда это берется? Уж не придумывают ли они свои ситуации?
Лектор рассмеялся.
– Поймите, живут они в глухом углу. Дорог нет, регулярного транспорта – тоже. Центральных газет нет. Радио из Москвы доходит не очень хорошо – много помех на пути. Единственное, что долетает сюда без препятствий – "Голос Америки". Ну, еще "Радио Свобода". Прямо через океан, не встречая ничего на своем пути. Даже глушилок.
Жители Тазовского круглые сутки слушают этот вестник информации и зачастую принимают все за чистую монету. Вот и источник тех вопросов, которые вам задавали.
* * *
Не стоит бояться перемен. Чаще всего они случаются именно в тот момент, когда они необходимы.
Конфуций.
Тарко-Сале районный центр. Я попросил в райкоме партии помочь познакомиться с тем, как ненцы привыкают жить не в чумах, а в домах.
Мы с сопровождающим пришли в часть поселка, где стояла улица одноэтажных новеньких сборных деревянных домов.
– Зайдем в первый попавшийся, – предложил я.
Мы открыли калитку и увидели перед собой… чум. За ним нарты и пара оленей. Его поставили во дворе, как в тундре. Я огляделся. Увидел чумы в других дворах тоже.
Это знак: не так просто принять новый уклад жизни, отказаться от традиций, создававшихся десятками предыдущих поколений.
Мы поднялись на крыльцо новенького, с иголочки дома. Когда-то, в детстве, я жил в точно таком же. Так что мог идти с закрытыми глазами.
Мы прошли сени, попали на кухню. На удивление, она была закопчена до черноты.
Встретили нас хозяева – муж с женой средних лет.
Рассказал, кто я. И что интересуюсь жизнью ненецкого народа.
Нас пригласили в гостиную и мы оказались… в чуме.
На полу одна на другую были положены сырые оленьи шкуры. Во много слоев. По ним ползали малыши без трусов и подгузников. Все, что вырабатывал их желудок, уходило прямо на меховый пол. Тут же лежали и ходили собаки.
А запах… Точно такой, от какого я бежал из тундры.
Я спросил, почему они поставили во дворе чум?
– У нас в семье есть старики. Они не могут жить в доме, не могут уснуть, им душно. Вот и живут в чуме, как всю жизнь жили. И мы тоже часто идем туда – там прошла наша молодость.
Ответ о том, почему закопчена кухня, оказался простым.
Многие современные читатели не знают, что такое кухонная печь. Она складывается из кирпича. В ней есть место для горящих дров, угля или торфа. Дым